– Он не был женат. Но почему это так важно? – Тогда, может быть, его родители еще здравствуют? – Нет. – Братья или сестры? – У него были два брата, но оба умерли. – Сожалею, но в таком случае нам придется обратиться к вам. Готовы ли вы вместе с нами отправиться в Вестминстерскую больницу и опознать труп мистера Харкурта? – Опознать труп… – Лицо секретаря посерело, он тяжело вздохнул. – Спаси его, Господи. Да, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь… Меня весь день мучили дурные предчувствия. У мистера Харкурта были назначены на сегодня важные встречи, но он не приехал в контору. А это не те клиенты, которых разумно заставлять ждать. Райан взялся за ручку двери. – Ничего не получится, – сообщил секретарь. – Уходя, мистер Харкурт всегда закрывает кабинет на ключ. – Так откройте его, пожалуйста. – Не могу. Единственный ключ мистер Харкурт носит с собой. – Но при нем ключа не оказалось, – заметил Райан. Повинуясь внезапному порыву, он дернул за ручку, и дверь распахнулась настежь. Секретарь охнул от изумления. – Вы даже не проверили, заперт ли кабинет? – спросил Райан. – Мне это и в голову не пришло, – ошеломленно пробормотал секретарь. Из темного кабинета с массивным столом и роскошным восточным ковром дохнуло холодом. Беккер подошел к окну и отдернул занавеску, теперь стали видны и другие детали интерьера: два марокканских кресла, глобус на поставке и пейзаж, изображающий развалины аббатства на берегу ручья. Райан не сомневался, что картина написана известным художником. – А кем был мистер Харкурт по профессии? – спросил секретаря Беккер. – Э-э-э… – Секретарь снял очки, и глаза под ними оказались совсем маленькими. – Он был адвокатом. – Барристером? – предположил Райан. Барристеры имели право выступать в суде. – Нет, солиситором. – И его контора находится на такой престижной улице? – удивился Райан. Солиситоры стояли ниже барристеров. Они в основном занимались бумажной работой: составляли завещания, договоры, оформляли кредиты. – Мистер Харкурт был необычным солиситором, – ответил секретарь. – Прошу вас, поясните. – Я не могу нарушить конфиденциальность. Разрешите мне переговорить с одним из коллег мистера Харкурта и выяснить, какова в этом случае моя ответственность перед законом. – Конечно. Однако секретарь не двинулся с места, с подозрением наблюдая за тем, как Райан расхаживает по кабинету, подмечая детали обстановки. – Здесь что-то не так, – заявил вдруг секретарь. – Простите, что? Он указал на дубовый комод в углу. – Мистер Харкурт держал в нем самые важные бумаги. – И что вас встревожило? – спросил Беккер. – Дагеротип в рамке. – Прекрасное изображение ее величества. – Подарок одного из клиентов мистера Харкурта, – со значительным видом объяснил секретарь. – Но он стоит слишком близко к краю комода. – Он подошел и передвинул рамку. – По утрам солнечный свет падает прямо на комод, и мистера Харкурта предупредили, что это может повредить дагеротип. «Мы не допустим, чтобы изображение ее величества выцвело», – сказал мне мистер Харкурт и отодвинул его дальше к стене. Райан выдвинул один из ящиков. – Но комод тоже должен быть заперт! – воскликнул секретарь. Инспектор выдвинул следующий ящик: папки с именами были разложены в строгом алфавитном порядке. Райана удивило, как много пэров и членов парламента оказались клиентами Харкурта, но он постарался сохранить безразличное выражение лица, читая имена самых влиятельных людей Лондона. Одно из них особенно поразило его: Генри Джон Темпл. Так звали лорда Палмерстона. – Я все же вынужден настоять на том, чтобы проконсультироваться у коллег мистера Харкурта, – вмешался секретарь, закрывая ладонью документы. – Вы можете определить, не пропало ли отсюда что-нибудь? – поинтересовался инспектор. – Нет, мистер Харкурт держал каталог у себя. Секретарь задвинул ящики в комод, и Райан переключил внимание на обстановку кабинета. Он прошел вдоль дальнего края стола к подставке с глобусом, затем резко развернулся, отодвинул вращающийся стул и вытащил из-под стола корзину для мусора. – Мистер Харкурт прячет ее там, чтобы клиенты не подумали, будто в его кабинете царит, как он выражался, кавардак, – объяснил секретарь. – Когда вы видели своего хозяина в последний раз? – Вчера вечером, около семи. Он сказал, что хочет еще просмотреть кое-какие документы и я ему больше не нужен. Райан вытащил из корзины смятый лист бумаги. Секретарь нахмурился. – Должно быть, мистер Харкурт бросил его туда уже после разговора со мной. В шесть часов вечера все ненужные бумаги были собраны и сожжены. – Вы знаете некоего Джона Солтрема? – спросил инспектор. – Кого? – Джон Солтрем. Так написано на этой бумаге. – Райан протянул секретарю листок. – Это почерк мистера Харкурта? – Нет, и я никогда не слышал это имя. Не нарушая конфиденциальности, могу сказать, что это определенно не наш клиент. – Джон Солтрем? – заинтересовался Беккер. Инспектор обернулся к нему. – Это имя что-то вам говорит? – Возможно. – Беккер подошел ближе и шепнул Райану на ухо: – Может быть, это другой человек, но Джон Солтрем служил констеблем в те времена, когда я патрулировал улицы Ист-Энда. – Найдите его, – распорядился Райан. Название Ист-Энд лишь недавно стало синонимом худшей части Лондона. Четырьмя годами ранее, в 1851-м, была издана книга журналиста Генри Мейхью «Лондонские работяги и лондонская беднота» об ужасных условиях жизни в Ист-Энде, и это слово вошло в обиход. Для состоятельных людей из таких респектабельных районов, как Мейфэр или Белгравия, Ист-Энд казался не другой частью Лондона, а другой частью мира, его грязь и болезни были от них так же далеки, как самые страшные уголки Индии и других восточных владений империи. Но Беккер, пять лет патрулировавший улицы Уоппинга в Ист-Энде, был хорошо знаком со всеми его ужасами, и сейчас ему казалось, будто бы он возвращается домой. Правда, воспоминания об убийствах, случившихся здесь в прошлом декабре, делали это возвращение не очень радостным. Некоторые здания Уоппинга можно было назвать старейшими в городе, часть из них пережила даже Великий лондонский пожар, бушевавший двумя столетиями ранее. Покосившиеся стены и просевшие крыши давали приют десяткам несчастных. Запах был таким же отвратительным, как и грязь на булыжной мостовой. Убогие, оборванные существа жались к дверям и узким переулкам. Смешанный с дымом туман казался еще гуще и темнее в лучах заходящего солнца. Из-за скрытого в тумане поворота появился чей-то силуэт, и Беккер приготовился к неприятностям. Где-нибудь в другом месте его одежда выглядела бы весьма скромной, но здесь превращалась в желанную добычу. Силуэт, как выяснилось, принадлежал констеблю. Он придирчиво изучил Беккера в тусклом свете, словно пытаясь понять, что здесь может делать человек, не одетый в лохмотья. – Ты вернулся сюда, чтобы немного поразбойничать, да? – усмехнулся констебль. – Не думал, что снова увижу твою гнусную морду. – Это ты, Эванс? Они рассмеялись и пожали друг другу руки. – Я тоже не думал, что когда-нибудь снова увижу твою отвратительную физиономию, – сказал Беккер. – Без формы тебя и не узнать. Ты пришел покуражиться над нами, да? Каково это, быть детективом?