Он снова поскреб по двери. Очень тихо, так, чтобы звук мог уловить только тот, кто находился на чердаке. – Не стоит все усложнять, – шептал русский. – Вы попытались сбежать, но мы нашли вас. Пора признать поражение. Он помолчал, но не дождался ответа. Тогда он расстегнул пальто, чтобы еще плотнее прижаться к двери. – Доктор, я обещаю, что вам не причинят вреда. Мы заинтересованы в том, чтобы оберегать вас. Мне приказано доставить вас в Россию, где вы расскажете всевозможным иностранным послам и газетным репортерам обо всех подробностях британского заговора против русского царя, в том числе и о деньгах, заплаченных вам правительством королевы Виктории за то, чтобы вы его отравили. Ничего плохого с вами не случится. В конце концов, кто поверит вашим признаниям, если возникнет хоть малейшее подозрение в том, что они сделаны по нашему принуждению? Вам предоставят отличное жилье, прекрасное питание, все, что вы только пожелаете. Когда вы убедите весь мир в том, что британцы совершили ужасное преступление против Бога и всего сущего, мы позволим вам жить дальше. Не в богатстве, которое вам, несомненно, было обещано, но в разумном достатке. Он снова подождал ответа. – Доктор, поверьте, не стоит все усложнять. У Мандта закружилась голова, и он внезапно понял, что все это время задерживал дыхание. Он ухватился за ящик и глубоко вдохнул, стараясь успокоить сердцебиение. «Он говорит серьезно?» – задумался Мандт. – Доктор, недалеко от клиники ждет фургон, – шептал голос из-за двери. – К сожалению, три часа езды до Лондона будут не слишком удобными, но мы не можем ждать утреннего поезда. Когда мы доберемся до столицы, то сразу же сядем на поезд в Дувр, а оттуда отплывем во Францию еще до того, как британское правительство поймет, что вы исчезли. Хочу подчеркнуть, что с вами будут обращаться со всем возможным почтением. Вы очень нужны нам. Мандт не сомневался, что нужен русским. «Но позволят ли мне жить в разумном достатке, после того как я сделаю признание? – спрашивал он себя. – А британцы? Как отреагируют они на мое предательство? Позволят ли они мне жить в разумном достатке?» Дрожа от страха, Мандт подошел к двери, из-под которой пробивался свет фонаря, и отодвинул защелку. – Вы приняли мудрое решение, – похвалил его тот же голос. За дверью стоял высокий широкоплечий усатый мужчина в расстегнутом пальто. Когда он, держа в левой руке фонарь, с улыбкой шагнул внутрь, Мандт заметил в его правой руке револьвер. Тем предметом, который Мандт нашел на дне корзины, был нож. Движимый паникой и отчаянием, он вонзил нож в живот русского. Тот согнулся, словно от удара кулаком, а затем, судорожно хватая воздух ртом, попытался выпрямиться. Мандт отдернул руку, чувствуя теплую кровь на пальцах. Револьвер с грохотом упал на пол. Русский прижал руку к животу, пытаясь остановить кровь, и повалился на спину. Падая, он выронил и фонарь. Стеклянный колпак разбился, и горящий фитиль соприкоснулся с деревянной ступенькой. – Ты весь горишь, – встревоженно сказала Эмили, убирая руку со лба Де Квинси. – Нужно раскрутить эти простыни. – Точнее было бы сказать «раскрутить меня», – пробормотал он. Она наклонилась над ограждением стола. Уходя, служители положили поверх простыней влажные полотенца. Эмили отбросила их и попыталась отыскать край первой простыни, но тщетно. – Мне придется перевернуть тебя, отец. Ее голос эхом отразился от сверкающих плиток, которыми был выложен кабинет. Эмили с усилием перекатила отца на правый бок, а затем на живот. Наконец она нашла край мокрой простыни и потянула за него. – Извини, отец, если доставляю тебе дискомфорт. – Как раз то, что нужно, – ответил Де Квинси, лежа лицом вниз. – Толчки отвлекут меня от крыс, грызущих мой живот. – Может быть, я сумею лучше отвлечь тебя, – возразила Эмили, дергая еще сильнее. – Как нам быть с заявлением Гарольда о том, что это он нанял Дэниела Харкурта? Он сказал правду или просто разгорячился и решил побольнее уколоть Кэролайн? – Прошу тебя, Эмили, не упоминай сейчас о горячем. Капли пота падали с лица Де Квинси на стол, пока Эмили переворачивала его на другой бок, а затем на спину. – Если Гарольд решил оклеветать свою мачеху, то это вполне соответствует его ужасному характеру, – продолжил Де Квинси, охнув от толчка. – Готов допустить, что он действительно нанял адвоката. Как сказал сам Гарольд, он хотел доказать, что Стелла изменяет его отцу. Но мог ли страх перед изгнанием из дома стать достаточно серьезной причиной для Стеллы или даже для Кэролайн, отчаянно защищающей свою дочь, чтобы организовать убийство Харкурта? Эмили продолжала тянуть за простыню, еще раз перекатив отца сначала на правый бок, а затем на живот. – Не могу в это поверить, – заявил он, и еще одна капля пота упала на стол. – Разоблачения Гарольда привели бы к тому, что Стеллу выгнали бы из дома лорда Кавендейла. – Де Квинси вздрогнул, когда Эмили снова перевернула его. – Однако Кэролайн настолько богата, что могла бы содержать дочь и внука в куда большей роскоши, чем то, на что они могли надеяться в этом ужасном доме. – Любитель Опиума застонал от очередного толчка. – Единственное существенное наказание заключалось бы в том, что Стелла больше не могла бы носить имя леди Кавендейл, но стоил ли страх перед этой потерей риска оказаться на виселице? Нет, не могу в это поверить. – Должно быть, тебе трудно так говорить о человеке, который столь важен для тебя, отец. – Единственный человек, который для меня по-настоящему важен, – это ты, – ответил Де Квинси и тут же поморщился, когда Эмили перевернула его на левый бок. – Как и ты для меня, отец. – Ты уже не раз доказала это. Спасибо тебе за твое самопожертвование. Ни у кого не было такой любящей дочери, как у меня. Я знаю о твоих нежных чувствах к сержанту Беккеру и инспектору Райану. При других обстоятельствах ты могла бы выбрать одного из них себе в… – Не может быть никаких других обстоятельств, отец, – резко возразила Эмили, пытаясь переменить тему разговора. – Есть только здесь и сейчас, только ты и я. Только об этом мы должны думать. – Да, ты права, здесь и сейчас. – Я размотала ее, – ликующе воскликнула Эмили, отбрасывая мокрую простыню и хватаясь за край следующей. – Тебе уже не так жарко, отец? Он не ответил. – Отец? – Рассвет уже скоро? – поинтересовался Де Квинси. – Уверен, я почувствовал бы себя намного лучше, если бы у меня был лауданум. – Теперь твое сердце бьется медленнее? – Боюсь, оно лишь ускорило свой ритм, как ни жаль мне признавать это. Эмили неистово продолжала стаскивать вторую из множества простыней, спеленавших ее отца. Мандт в панике смотрел на разбившийся фонарь, лежавший несколькими ступенями ниже тела русского. Масло вытекало из отверстия, в которое был вставлен фитиль. Пламя распространялось все дальше по лестнице. Мандт вспомнил о простыне, которой была накрыта корзина, схватил ее и уже готов был ринуться вниз, чтобы сбить пламя. Но поперек лестницы, преграждая дорогу, лежал русский, и он все еще был жив. Он стонал и держался обеими руками за живот, из которого торчала рукоять ножа. Мандт испугался, что русский поймает его за ногу и повалит на пол, а потом, напрягая последние силы, вытащит нож из раны и нанесет ответный удар. Пламя на лестнице поднималось все выше и уже касалось стены. Мандт выронил простыню, спустился на две ступеньки, ухватил русского за лодыжки и потащил наверх. Голова русского билась о ступеньки. С каждым ударом он издавал новый стон. Увидев, что стена уже загорелась, Мандт напряг все силы и наконец затащил русского на чердак, бросив там истекать кровью. Уже поднимая простыню, он вдруг вспомнил про револьвер. Прежде чем русский успел доползти до него, Мандт подобрал оружие и засунул за пояс, зацепив рукоять за одну из подтяжек. Он быстро спустился к разгорающемуся все сильнее пламени. Бывший лейб-медик заметил, что шум его шагов стал громче. Дождь за окном совсем перестал. Но теперь появился новый звук, похожий на шипение. Оно доносилось из опрокинутого фонаря, лежавшего в самом центре пламени. Шипение становилось все пронзительнее, напоминая свист закипевшего чайника. Мандт внезапно понял, что сейчас произойдет. Развернувшись, он стремглав взбежал по ступенькам и упал лицом вниз. Мгновением позже давление нагретого масла в резервуаре фонаря стало таким высоким, что металлический корпус не выдержал. Фонарь взорвался, масло и осколки корпуса разлетелись в разные стороны. Ступеньки, стены, потолок – все охватило пламя. – Леди Кавендейл, миссис Ричмонд. – Доктор Уэйнрайт остановился в дверях смотрового кабинета. Стелла и Кэролайн сидели на койках, завернувшись в одеяла. Стелла укачивала младенца. – Могу я быть вам чем-то полезным? Он произнес их официальные имена довольно громко, так что их мог услышать любой, кто окажется в коридоре, хотя волнение уже улеглось и большинство слуг и гостей снова отправились спать. Удостоверившись, что никто за ним не наблюдает, доктор вошел в кабинет. – Что делают в клинике полицейские? – задала вопрос Кэролайн. – Они сомневаются в том, что всех здесь подробно расспросили о Дэниеле Харкурте, и хотят убедиться, что никто не вел с ним никаких дел, – ответил Уэйнрайт. – Харкурт, – произнесла Кэролайн, глядя в пол. – Я и представить себе не могла, что он меня так ненавидел. Я думала, что он с пренебрежением относится ко всем женщинам, занимающимся финансовыми вопросами, но, оказывается, Харкурт презирал именно меня. Наконец она подняла голову.