– Благодарю вас, – сказал Беккер. Райан открыл саквояж, подписанный именем Де Квинси. – Что вы делаете? – спросил Беккер, потрясенный таким неуважением к чужой собственности. – Просто хочу убедиться, что все на месте. – Инспектор показал бутылочку с лауданумом. – Могли бы вы три месяца назад предположить, что я буду беспокоиться о том, чтобы отец Эмили получил свой опиум? – Да, с тех пор многое изменилось, – усмехнулся сержант, но тут же поморщился и коснулся рукой окровавленной губы. – Простите меня за то, что ударил вас, Джозеф. Вы были правы. Я все-таки сделал то, о чем потом буду жалеть. – Пусть уж лучше вы пожалеете об этом, а не о чем-нибудь гораздо худшем. Беккер бросил взгляд на едва заметный под брючиной бугорок на правой щиколотке Райана, где инспектор прятал нож. – Спасибо за вашу дружбу, – сказал Райан. Выражение дружеских чувств излишне затянулось, и инспектор обернулся к Гарольду. – Наденьте пальто и шляпу. – Но… на улице дождь, – запротестовал тот. – Кто бы мог подумать! – И возьмите один из этих саквояжей. – Что? Для этого есть слуги. – С саквояжем в руке вам будет труднее убежать. Возьмите-ка, пожалуй, оба, – решил Райан. Он приоткрыл дверь и вгляделся в темное, дождливое небо. – Прекрасная ночь для прогулки, вы согласны со мной, Гарольд? Закрыв дверь, русский постоял в темноте, прислушиваясь, но не услышал ничего, кроме шума дождя. Он достал из-под пальто фонарь, чиркнул спичкой и зажег его, осветив пыльную деревянную лестницу с хорошо различимыми отпечатками ног. Русский вытащил из кармана револьвер и начал подниматься. Де Квинси лежал на столе, чувствуя тяжесть мокрых простыней. Его руки были плотно прижаты к бокам, ноги сдвинуты вместе, не оставляя ему никакой свободы движений. Он не мог даже пошевелить пальцами. – Я словно оказался в коконе, – пожаловался он. – Из которого появится новый человек, – заверил его доктор Уэйнрайт. – Метод влажного обертывания не требует моего постоянного присутствия. Позвольте оставить вас ненадолго и посмотреть, не требуется ли помощь леди Кавендейл и миссис Ричмонд. Он вышел из кабинета и закрыл дверь. Эмили посмотрела на металлические ограждения стола. – Тебе стало теплее, отец? – Значительно теплее. Поначалу Де Квинси буквально трясся от холода. Но его так плотно завернули в простыни, что он не мог даже дрожать. Словно бы ему ввели какой-то препарат, парализовавший его. А вскоре для дрожи не осталось никаких причин, поскольку тепло, выделяемое его телом, не выходило наружу. Какое-то время Де Квинси чувствовал себя комфортно, но затем жар стал почти невыносимым. Пот стекал по лбу и заливал ему глаза. – Эмили, будь добра, вытри мне лицо. Она выполнила просьбу, но тут же нахмурилась: – Ты очень горячий. – Это вода в том кувшине на столе? Эмили налила воды в стакан, приподняла голову Де Квинси и он смог сделать несколько глотков. – Когда все это закончится, тебе нужно взять за правило пить больше воды, – заявила она. – Но пока крысы в моем животе требуют чего-то большего, чем простая вода. – Скоро рассветет, и откроются магазины, – успокоила его Эмили. – Никогда не думала, что буду так радоваться, покупая тебе лауданум. – До этого еще долго ждать. Щека сильно болит? Эти швы придают тебе очень страдающий вид. – Нет, она просто онемела. – Что ж, иногда это все, на что мы можем рассчитывать. – Отец, ты заметил одну странность? Когда доктор Уэйнрайт спустился по лестнице и увидел, в каком состоянии находятся Кэролайн и Стелла, то обратился к ним по именам. Но минуту спустя, как и сейчас, он уже называл их «леди Кавендейл» и «миссис Ричмонд». Простыни все сильнее сдавливали тело Де Квинси, пропитавшись его потом. – Да, он знаком с Кэролайн и Стеллой намного ближе, чем хочет нам показать. – Де Квинси тяжело вздохнул. – У тебя еще остались деньги из тех, что выслал мне издатель? – Я расходую их очень экономно. – Значит, ты сможешь, когда пойдешь в город за лауданумом, отправить телеграмму. – Какую телеграмму? Сморгнув с глаз пот, Де Квинси объяснил, куда и какое именно нужно отправить сообщение. – К полудню мы должны получить ответ, – добавил он. Эмили коснулась его шеи, и ее пальцы были так освежающе прохладны, что Де Квинси поначалу решил, будто дочь пытается облегчить его страдания. Но затем понял, что Эмили нащупывает его пульс. – Отец, ты можешь медленно досчитать до шестидесяти? Примерно с такой скоростью: тысяча один, тысяча два и так далее. – Да, могу. – Тогда начинай. Сосредоточившись на счете, Де Квинси ненадолго отвлекся от удушающих объятий простыней. – Шестьдесят, – закончил он. Эмили убрала руку с его шеи. – Твое сердце бьется с частотой сто сорок ударов в минуту. – Судя по твоему лицу, это не очень хорошее число. Стучавший по крыше чердака дождь начал стихать. Доктор Мандт лежал на койке, надеясь все-таки уснуть в наступившей тишине. «Думай о том, как сядешь в самый скорый поезд до Ливерпуля, – мысленно приказывал он себе. – Думай о том, как окажешься на самом быстроходном корабле, следующем в Америку, не на парусном судне, а на пароходе, способном всего за шестнадцать дней доплыть из Англии в Соединенные Штаты. Думай о деньгах, что дожидаются тебя в Нью-Йоркском банке. Думай…» За дверью скрипнули деревянные ступени. Русский добрался до верхней площадки узкой лестницы. Он поднимался медленно, осторожно заглядывая в дверь на каждом этаже, прислушиваясь и лишь затем продолжая подъем. Он старался шуметь как можно меньше, но, несмотря на все предосторожности, нестроганые доски скрипели под его тяжестью. Русский приложил ухо к последней двери, но ничего не услышал. Затем аккуратно отодвинул запор и надавил на дверь, но она не поддалась. Он начал подбирать ключ к замку, и один из тех ключей, что он принес с собой, подошел. Русский попытался повернуть его и понял, что замок уже открыт. Это могло означать лишь одно: кто-то запер дверь изнутри. Когда скрип шагов затих, обеспокоенный доктор Мандт поднялся с койки, сосредоточив все внимание на двери. Он не смог бы разглядеть ее в темноте, но сквозь щели пробивался свет фонаря. Он нащупал корзину, в которой ему принесли ужин: хлеб, сыр и кусок вареного окорока, давно уже съеденные, и бутылки с напитком, который доктор Уэйнрайт называл тонизирующей водой, давно уже выпитым. Мандт взял одну из пустых бутылок на случай, если придется защищаться. Затем его дрожащие пальцы коснулись какого-то другого предмета, лежавшего на дне корзины, и перепуганный Мандт решил положиться именно на него. Его сердце бешено застучало, когда кто-то поскреб по двери. – Доктор Мандт, – прошептал по-немецки мужской голос. Однако в нем слышался русский акцент, очень хорошо запомнившийся Мандту за то время, что он провел в России, заботясь о здоровье царя. – Я знаю, что вы здесь. Грудь Мандта словно бы сдавило невидимыми пальцами. – Доктор. – Русский старался говорить как можно тише, так, чтобы его было едва слышно. – Не нужно ухудшать свое положение.