– Подними вуаль. Позволь мне посмотреть в твои глаза. Посмотри на меня и скажи честно: когда ты, говоря твоими же словами, старалась сделать меня счастливым, разве ты сама не была счастлива? Разве ты, вопреки самой себе, не испытывала наслаждения? Вот почему ты чувствуешь отвращение. – Не хочу даже говорить об этом. – Думаешь, я настолько наивен, что не могу отличить женщину, которая наслаждается моими ласками, от той, что просто притворяется? – не отступал Рик. – Да, разумеется, я притворялась. Вы были всего лишь племенным быком, необходимым для получения потомства. Так что возьмите деньги, которые вам предлагают, и убирайтесь прочь! – Хорошо. – Как? Вы согласны? – Я возьму деньги и уйду. – Рик помедлил мгновение. – Но при одном условии. – Каком еще условии? – с подозрением спросил она. – Подними вуаль. – Чтобы вы увидели мои глаза? Вы об этом уже просили минуту назад. – Нет, чтобы я мог поцеловать тебя. Докажи, что не испытываешь при этом наслаждения. Он шагнул к ней, и Стелла снова отодвинулась. Но позади стоял стол, и отступать больше было некуда. – Докажи мне, – продолжал Рик. – Докажи, что все эти дни и вечера, что мы провели наверху, нужны были лишь для того, чтобы зачать наследника. Неделю назад ты приезжала сюда не из-за этого. – Я же объясняла вам, что согласилась только для того, чтобы избежать скандала. – Заставь меня поверить, что причина только в этом. Позволь поцеловать тебя. Докажи, что не получаешь наслаждения. Если окажется, что я не прав, я уйду и ты больше никогда меня не увидишь. Стелла замерла в нерешительности. Рик подошел ближе. Он коснулся ее вуали, медленно приподнял и отбросил на черную шляпку, вглядываясь в ее блестящие зеленые глаза. – Как ты прекрасна! – Правой рукой он погладил ее по щеке. – Не нужно ненавидеть себя за то, что ты чувствуешь. Она вздрогнула. – Это самое естественное, что есть в мире, – убеждал ее он. Левую руку он поднес к другой щеке, осторожно удерживая ее лицо в своих ладонях, наклонился и коснулся губами ее губ, нежно, словно в поцелуе бабочки. Затем чуть отстранился, любуясь ею. И поцеловал снова, так же нежно, едва касаясь ее губ и чувствуя, как между ними пробежала дрожь. – Как ты прекрасна! – повторил он. Целуя ее в третий раз, он ощутил, как губы ее слегка приоткрылись. Она всхлипнула и прижалась к нему. Крик был настолько громким, настолько наполненным болью и ужасом, что Кэролайн вздрогнула. Услышав приглушенные звуки ударов, они с Эдвардом тут же раздвинули перегородку. Рик лежал на полу, а Стелла склонилась над ним и раз за разом била каким-то зазубренным осколком по его обезображенному лицу. Другие осколки были разбросаны по всему полу, и по керамической ручке на одном из них Кэролайн догадалась, что это разбитая ваза. За вторую ручку Стелла держала свое зазубренное оружие, продолжая молотить им по превратившемуся в кровавое месиво лицу Рика. – Стелла! – воскликнула Кэролайн. – Остановись! – закричал Эдвард и протянул руку. Девушка отмахнулась осколком, и муж Кэролайн отскочил назад, но недостаточно быстро. На руке выступила кровь. Он застонал и попятился, но споткнулся о стул, потерял равновесие и упал. – Не трогай меня! – завопила Стелла. – Я больше не позволю мужчинам трогать меня! Никогда! Вуаль, ставшая мокрой от крови, съехала набок. В крови было и лицо Стеллы, и ее траурное платье из черного крепа. – Я не позволю мужчинам лапать меня, как они лапали тебя! – крикнула она Кэролайн. Кто-то громко постучал в парадную дверь. Кэролайн обернулась ко входу в гостиную и посмотрела в коридор. Дверь дрожала под ударами. Наконец она распахнулась, и двое мужчин ворвались в дом. Когда они появились на пороге освещенной гостиной, Кэролайн узнала двух полицейских, которых видела в клинике. Вслед за ними появились еще два силуэта. – Томас! Эмили! Продолжение дневника Эмили Де Квинси В поезде отец попросил у комиссара Мэйна выделить в его распоряжение шестерых констеблей в гражданской одежде. Они должны были посменно наблюдать за особняком Кэролайн на Парк-лейн. После долгого дня расспросов в разных магазинах мы с отцом наконец смогли отдохнуть в доме лорда Палмерстона вместе с Шоном и Джозефом, которые присоединились к нам после такого же изнурительного дня, полного разговоров. Мы ждали того, что, по мнению отца, непременно случится, – по крайней мере один человек из дома Кэролайн должен уехать с наступлением темноты. К половине двенадцатого мы начали сомневаться в его словах. Но один из констеблей, пробежав небольшое расстояние от Парк-лейн до Пикадилли, в самом деле вдруг объявился перед дверью дома лорда Палмерстона и сообщил, что не один, а целых три человека уехали в экипаже. Полицейский фургон ждал на подъездной дорожке. Мы поспешили на север, вдоль Парк-лейн к другому наблюдателю, который крикнул: – Карета повернула направо, на Оксфорд-стрит! Среди чада от миллионов лондонских печных труб мы мчались так быстро, как только могли. Карета в столь поздний час привлекла внимание патрульных, которые направили нас дальше по Оксфорд-стрит. Затем другие констебли сообщили, что экипаж поехал вдоль Тоттенхэм-Корт-роуд на восток по Фрэнсис-стрит. В то время как у нас были причины торопиться, пассажирам в экипаже спешить, видимо, было некуда. На Фрэнсис-стрит мы догнали их и расслышали перестук колес. Но у нашей добычи было меньше шансов обнаружить нас, поскольку отец посоветовал применить разбойничью уловку, которую описывал в одном из своих эссе об убийстве: копыта наших лошадей обмотали мягкими джутовыми мешками, чтобы приглушить их стук. Когда звуки кареты затихли, наш возница тоже остановился. Мы выбрались в холодный туман и, лишь только карета впереди вновь загрохотала по мостовой, спокойно прошлись вдоль улицы, пока наконец не обнаружили единственные освещенные окна, скрытые за портьерами, в частном доме, каждый угол которого украшала приземистая башенка. Мы разделились и встали под окнами, прислушиваясь к разговору. Когда раздался жуткий крик, мы вслед за Шоном и Джозефом ворвались в дом и столкнулись с безумием, которое я никогда не смогу изгнать из памяти. Общая картина ошеломляла: размозженное лицо неподвижного человека на полу, забрызганное алым траурное платье Стеллы, кровь, капающая с осколка разбитой вазы, который она сжимала в руке, рана на руке Эдварда и выражение ужаса на лице Кэролайн. Шон шагнул к Стелле и потянулся за ее оружием. – Не подходите! Не прикасайтесь ко мне! Он сказал что-то так тихо, что я не смогла его услышать. – Говорите громче! – велела Стелла. – Успокойтесь, – прошептал Шон. Я поняла его замысел: заставить ее прислушиваться, наклониться поближе, и тогда он сможет вырвать зазубренный осколок вазы у нее из рук. Но когда он сделал еще один шаг, она замахнулась. Если бы Шон вовремя не отпрянул, его руки оказались бы изрезаны точно так же, как у Эдварда. Не отводя взгляда от сверкающих глаз Стеллы, я прокралась к Эдварду и сорвала с него шейный платок. – Замотайте свои раны. И плотно прижмите, – велела я ему, не переставая сосредоточенно наблюдать за чудовищно искаженным лицом Стеллы. – Это все ее вина, – сказала она, указывая с ненавистью на Кэролайн. – Успокойтесь, – мягко повторил Шон. Джозеф медленно сдвинулся в сторону, очевидно надеясь схватить Стеллу за руку, пока Шон отвлекает ее. – Она заставила меня это сделать, – заявила Стелла. – Что вас заставила сделать ваша мать? – спросил, приблизившись, мой отец. – Не подходите! – крикнула Стелла Джозефу. – Мне нужно узнать, жив ли человек на полу, – ответил тот. – Дайте мне пройти мимо вас, чтобы я попытался ему помочь. – Он уже в аду. Никто ему не поможет. – Стелла, что ваша мать заставила вас сделать? – повторил отец.