– Нет, – взмолилась Кэролайн. – Пожалуйста. – Она велела, чтобы я позволила этому человеку лапать меня. Точно так же, как сама позволяла мужчинам лапать ее своими грязными руками, – объяснила Стелла. – Довольно! – прикрикнула я на всех. – Эта бедная женщина – единственная, кому нужна помощь. Стелла посмотрела на меня с отчаянием. Я шагнула ей навстречу. – Вы позволите женщине прикоснуться к вам? – спросила я. Выражение ее лица изменилось на крайне озадаченное. – Мужчины этого не поймут, – сказала я. – Позвольте мне помочь. – Никогда не поймут, – пробормотала Стелла. Я сделала еще один шаг. Она ткнула в мою сторону осколком фарфора, но не дотянулась, а я не отступила. – Напротив окна стоит диван. Вы устали. Давайте присядем. Я сделала следующий шаг и, оказавшись рядом с ней, осторожно коснулась той ее руки, в которой не было осколка. – Идемте со мной, – произнесла я, ведя ее в переднюю часть гостиной. – Вы порезались. Я бережно усадила ее на диван, а сама устроилась рядом. – Порезалась? – Посмотрите на свою руку. Отдайте мне этот осколок вазы. Никто вас не обидит. Так мягко, как только могла, я забрала осколок. Ее руки были исцарапаны. Я стянула расшитый чехол с подлокотника кресла и наложила его на рану. Затем развернула руку Стеллы другой стороной и туго затянула ткань. Пока я это делала, Шон и Джозеф прошли в заднюю часть гостиной и опустились на колени возле мужчины, проверяя, жив ли он. Выражение их лиц ясно дало понять, что бедняге уже ничто не поможет. – Через окно я слышал, как он признавался в убийстве Дэниела Харкурта и других людей, – сообщил Джозеф. – Но кто это такой? Лицо мужчины настолько сильно пострадало, что, будь он даже одним из наших близких друзей, мы не сумели бы его опознать. – Он работал в клинике, – устало начала Кэролайн. – И заметил Стеллу, когда она привозила туда мужа несколько раз в неделю для лечения. Со временем у него развилось нездоровое влечение к ней. – Она лжет! – воскликнула Стелла с неожиданной яростью. – Она наняла его, чтобы он лапал меня! Она наняла его, чтобы… – Стелла принялась заламывать окровавленные руки. – Не прикасайтесь ко мне! Нет ничего хуже, чем быть женщиной. Лапают, лапают. – Моей дочери довелось пережить жестокое нападение, – сказала Кэролайн. – Она была вынуждена сражаться за свою жизнь. Очевидно, она настолько потрясена, что не понимает, о чем говорит. – Что вы все здесь делаете в полночь? – спросил Джозеф. – Хуже всего быть женщиной, – продолжала Стелла. – Лапают, лапают. Никогда бы не позволила… – Что не позволили? – спросила я в замешательстве. – Милая Дженнифер. – Да, ваша маленькая дочь, – сказала я. – Никогда бы… Несмотря на горящие угли в камине, дом внезапно пронзило лютым холодом. – …не позволила ей вырасти. Чтобы ее тоже лапали. Милая, маленькая… она мирно спит. Никогда не будет… В доме стало еще холоднее, но меня охватила дрожь совсем по другой причине. Кэролайн застонала – это был звук самого глубокого отчаяния, который я когда-либо слышала: – Стелла, что ты наделала? Кэролайн попыталась шагнуть к дочери, но что-то случилось с ее левой ногой. Та подогнулась, и пожилой женщине пришлось ухватиться за спинку кресла. – Ты хотела наследника! – закричала Стелла в ярости. – Ты говорила, что только это имеет значение! Наследника, который стал бы лордом, чтобы больше никто не смотрел на нас свысока! – От гнева на шее Стеллы натянулись жилы. – Но ты не объяснила, как, во имя всего святого, маленький Джереми станет лордом, пока жив Гарольд! Может быть, ты надеялась, что Гарольд напьется так сильно, что упадет с лестницы и сломает себе шею до того, как мой муж умрет от своего недуга? О нет, ты не говорила, что мне делать, но я знала, что́ ты считаешь нужным! По щекам Кэролайн потекли слезы, губы задрожали. – Что ты наделала? Что ты наделала?! Я погладила руку Стеллы: – Все закончилось. Теперь вам ничто не угрожает. Ни один мужчина не прикоснется к вам снова. Стелла продолжала сжимать и разжимать свои окровавленные руки. – Лапают, лапают. Милой Дженнифер никогда не придется… – «Ужасы, что сводят с ума, горесть, что точит сердце»[10], – процитировал отец одно из своих эссе. – Она не в себе, – прошептал Джозеф. – Но с точки зрения закона только отчасти, – заметил отец. – Чтобы избежать виселицы, придется убедить судью и присяжных, что она не ведала, что творила, и не понимала, что совершает злодеяние, когда убивала свою маленькую дочь и мужа. Она явно все понимала, но не считала, что это неправильно. Дело будет трудное. – Она не сможет вынести ужасы Ньюгейтской тюрьмы в ожидании суда, – решил Джозеф. – Возможно, судья позволит ей остаться в Бедламе, прежде чем она предстанет перед присяжными. – Я найму лучших адвокатов, – поклялась Кэролайн. – К сожалению, у вас будет много причин обратиться к ним за помощью, – ответил ей Шон и повернулся к дверному проему гостиной и к разбитой парадной двери. – Констебль, пожалуйста, приведите их. Шон и Джозеф были не единственными, кто ждал вместе с нами в доме лорда Палмерстона. Продавец из оружейного магазина и аптекарь тоже находились там. Когда они заметили кровавую бойню на полу, то отвернулись в ужасе. Шон закрыл перегородку в задней части комнаты, спрятав труп от посторонних глаз. – Я знаю, что это нелегко, – сказал он. – Но важно, чтобы вы исполнили свой долг. Кто-нибудь из присутствующих появлялся у вас в магазине в пятницу и в субботу? – Вот этот человек. – Продавец из оружейного магазина указал на Эдварда. – Он купил десятифунтовый бочонок пороха. На нем была одежда егеря. И лицо у него было обветренное. Но я его узнал. – Это какая-то нелепость, – заявил Эдвард. – А вы? – спросил Райан у аптекаря. – На нем был воротничок пастора, когда он покупал у меня красный пищевой краситель и фосфор. – Я никогда в жизни вас не видел, – возмутился Эдвард. – Красный пищевой краситель? Фосфор? – спросила Кэролайн. – Ничего не понимаю. – Человека, который взорвал бомбу на вокзале Ватерлоо, вырвало красной жидкостью на железнодорожном перроне, – объяснил ей отец. – Пассажиры были так потрясены, что не заметили, как он оставил свою сумку на платформе, прежде чем отправился к врачу. В сумке была бомба с медленно горящим фитилем, давшим ему достаточно времени, чтобы убежать еще до того, как порох взорвался. – Я не имею с этим ничего общего! – настаивал Эдвард. – Фосфор? – повторила Кэролайн в еще большем смятении. – Пожар в поезде произошел через пять минут после отправления с Пэддингтонского вокзала, – объяснил отец. – Кто-то оставил саквояж на багажной полке купе, но сам в поезд не сел. Сержант Беккер сказал мне, что их с инспектором Райаном сбило с толку то, как даже самый медленно горящий фитиль мог тлеть так долго. Мне показалось, что фитиль и порох не были причиной пожара. Отец повернулся к Эдварду. – Когда мы с вами впервые встретились в воскресенье утром, то беседовали о фосфоре и том продукте, который вы проверяли, – фосфорной смеси, светящейся в темноте. Как вы сами признали, рецепт ее был моим. Это был крысиный яд, который я приносил Кэролайн. Я бы не вспомнил наш разговор, не скажи вы, что попытаетесь получить для меня небольшой гонорар, если продукт начнет продаваться в магазинах. Несмотря на показное дружелюбие, я заметил в вашем голосе высокомерие и самодовольство человека, уверенного, что ему все сойдет с рук. Фосфор, конечно, вспыхивает при контакте с воздухом, – продолжил отец. – Он безопасен, если его с чем-нибудь смешать, но обычно фосфор хранят в банке с водой. Все, что вам нужно было, – это поставить сосуд с фосфором и водой в саквояж. На вокзале перед отправлением поезда вы посетили уборную, где вылили воду из банки и бросили фосфор в сумку. Затем, поставив саквояж на багажную полку в купе, вы под предлогом дурного самочувствия покинули вокзал. Заранее проверив, сколько времени понадобится, чтобы вода окончательно испарилась из фосфора, вы знали, что поезд отправится в путь еще до начала пожара. – Это всего лишь безумные предположения вашего пропитанного опиумом мозга! – воскликнул Эдвард. Шон повернулся к аптекарю: – Вы абсолютно уверены, что именно этот человек купил у вас фосфор? – Да. – Он ошибается…