– А теперь покажите мне ваши лучшие пальто – те, что могли бы купить пассажиры, приехавшие первым классом. – Вот они. – Хозяин подвел инспектора к другой стене. – Стойте. Этот крючок не был пустым, когда я закрывал магазин. Мое самое дорогое пальто исчезло! Лошадь дернулась в сторону, и кебмен вскинул голову. Он изо всех сил пытался не задремать, но в такой поздний час, да еще на пустынной дороге трудно было не поддаться искушению. Животное выровняло свой бег по накатанному щебню. Луна и звезды помогали фонарю освещать дорогу и канавы по обе ее стороны. Кебмен выпрямился на своем насесте позади двухколесного экипажа, стараясь взбодриться. Ночная поездка оказалась прибыльной – целых четыре фунта. Обычно он был счастлив, если, накормив лошадь и заплатив за место в конюшне, мог положить себе в карман хотя бы несколько шиллингов. По сравнению с суматохой разъезжающихся по домам театралов на Стрэнде эта работа была просто отдыхом, но приходилось следить за тем, чтобы не уснуть и не отпустить поводья, иначе такой удачный день может обернуться падением в канаву и свернутой шеей. Усталое животное продолжало плестись вперед, стуча копытами в таком размеренном, завораживающем ритме, что веки кебмена опять начали слипаться. Он с усилием открыл глаза и подумал о брате, который – как он и сказал полицейским – завербовался в армию, чтобы не помереть с голоду, и теперь беднягу отправили воевать в Крым. Прошло уже два месяца кровопролитных сражений, а от него до сих пор нет никаких известий, жив ли он вообще или… Возница резко подался вперед, уставившись в небольшое окошко, позволяющее следить за тем, что происходит внутри экипажа. Свет падал так, что видна была лишь небольшая часть салона, но он ясно разглядел шляпу. Цилиндр. На чьей-то голове. – Что за чертовщина? – Кебмен открыл окошко. – Как вы там очутились? Пассажир отодвинулся в угол так, чтобы возница не мог видеть его лицо. – Я заметил ваш кеб на дороге. Так уж вышло, что мне тоже нужно вернуться в Лондон. Но вы так мирно спали, что я решил не будить вас, а просто забрался в экипаж. Возница разглядел дорогое пальто на плечах пассажира. – Отсюда? Ночью? – Готов признать, что обстоятельства достаточно необычны. – Еще бы! Почему же вы не дождались утреннего поезда? – Ну хорошо… – Джентльмен смущенно кашлянул. – Видите ли, откровенно говоря, здесь замешана женщина… и ее муж, неожиданно приехавший последним поездом из Лондона. Мне пришлось поспешно уйти. А он переполошил весь город, разыскивая меня. Спрятаться было негде, и я решил, что пешая прогулка до Лондона пойдет мне на пользу. – Целых десять миль по такой темноте и холоду? – Иначе было бы еще хуже. И тут, словно видение, появляетесь вы. Я готов заплатить два соверена, чтобы вы довезли меня до Лондона. – Три соверена, – сказал осмелевший кебмен. Джентльмен вздохнул и протянул в окошко три монеты. Возница беззвучно ликовал. Итого семь соверенов! Ночь в самом деле выдалась удачной. Опущенный шлагбаум на заставе перегораживал дорогу. В будке неподалеку дремал на стуле сторож. В прежние времена сборщики пошлины спали в доме рядом с дорогой, полагаясь на то, что добросовестные ночные путешественники сами бросят шестипенсовую монету в ящик. Тем более что по ночам тогда ездили редко, и даже если кто-то пробирался в город без оплаты, большой потерей это не было. Но с появлением железных дорог экипажей даже днем стало значительно меньше, чиновники из дорожного ведомства уже не могли допустить, чтобы их лишали дохода случайные ночные ездоки, и поэтому сторожу на заставе приказано было спать прямо в будке. Он проснулся от топота копыт и скрипа колес, позевывая вышел из сторожки, снял со шлагбаума фонарь и поднял повыше, подавая экипажу, который оказался наемным кебом, знак остановиться. – Вы уже проезжали здесь чуть ранее, – вспомнил сторож. – А теперь еду домой спать. Неплохая ночка выдалась. Я даже нашел пассажира на обратную дорогу. – В такое время? – Сторож направил фонарь на экипаж и заглянул внутрь. Пассажир тут же отвернулся, защищая глаза от яркого света. – Если джентльмену приходится путешествовать среди ночи, для этого должна быть серьезная причина. – И весьма деликатная, – ответил пассажир, по-прежнему отводя взгляд. – Деликатная? Я бы не отказался послушать, в чем… Скажите, вы не ранены? – С чего вы взяли? – У вас кровь на отвороте брюк. – Кровь? Сторожа удивило, что пассажир даже не взглянул на брюки. – Нет, это вино, – объяснил джентльмен. – Я случайно пролил его, но был уверен, что хорошо почистил брюки. – А по мне, так больше похоже на кровь. – Может быть, это сделал муж той леди, когда увидел вас? – с усмешкой предположил кебмен со своего насеста. – Муж той леди? – переспросил сторож, просунул голову в кабину и наконец-то смог как следует рассмотреть пассажира. Уже испачкав кровью одно дорогое пальто и приложив немало усилий, чтобы найти ему замену, хорошо одетый пассажир решил теперь воспользоваться тупым концом ножа. Он ухватил сторожа за шею и несколько раз ударил рукояткой ножа ему в висок, проломив хрупкие кости, так что осколки вдавились в мозг. Сильные пальцы сдавили горло, чтобы оттуда не вырвался крик о помощи. Сторож упал, но пассажир успел подхватить его фонарь. – Что там у вас стряслось? – спросил возница. – Не знаю. Кажется, он потерял сознание. Сейчас спущусь и помогу ему. Однако, выйдя из экипажа, пассажир поставил фонарь на землю и быстро забрался на сиденье кебмена. – Что вы делаете? – крикнул возница, судорожно вцепившись в поводья. Пассажир проломил череп рукояткой ножа и ему. Затем сбросил труп вниз, снял с него шляпу и плащ и затащил в будку сторожа. Туда же он оттащил тело и первой своей жертвы. Покончив с этим делом, он надел шляпу кебмена и закутался в плащ, скрывая свою дорогую одежду. Затем поднял шлагбаум, повесил на место фонарь, взял лошадь под уздцы и провел мимо заставы. Опустив шлагбаум, он забрался на место кебмена и продолжил путь в Лондон сквозь пелену утреннего тумана. В такой ранний час мало кто видел, как он проезжал мимо фабрик и трущоб городского предместья. А те, кто все же попадался ему навстречу, заметив фонарь кеба, решали, что какой-то трудяга возвращается домой после долгой ночной поездки. На пустынной улице, неподалеку от того места, куда ему нужно было попасть, он спрыгнул с насеста. В кармане плаща звякнули монеты, он пересчитал деньги – там оказались те три соверена, что он дал кебмену, и еще четыре других. Эти монеты ничего для него не значили. То, чего он желал, не купишь ни за какие деньги. Тем не менее он забрал эти соверены, чтобы ввести в заблуждение полицию. И тут же рассердился на себя самого, сообразив, что должен был украсть деньги из ящика для пошлины, чтобы представить дело как ограбление. А в купе поезда он совершил еще большую ошибку, не прихватив с собой золотые часы жертвы. В ярости он забросил шляпу и плащ кебмена в экипаж. Затем надел свой цилиндр и слегка подтолкнул лошадь, чтобы она увезла пустой кеб подальше отсюда, а сам мгновенно растворился в темноте. Ночь еще не кончилась, и сделать предстояло немало. Глава 3 Центр мира Я проснулась под пыхтение поезда, приближающегося к станции. На соседней скамейке стоял чайник с чаем, а рядом с ним лежали хлеб, масло и мармелад. Надо полагать, подарки от Шона и Джозефа, с улыбкой решила я, а затем взглянула туда, где спал отец, но увидела только пустую подушку. Движение за окном привлекло мое внимание. В бледном утреннем свете отец расхаживал по перрону, дыхание вырывалось паром у него изо рта, он кутался в одеяло. Шон и Джозеф тоже были на перроне, с усталым напряжением в лицах изучая людей, ожидавших посадки на ранний поезд. Рядом с полицейскими стоял худой и несколько нервный мужчина в очках, но его, похоже, интересовали лишь пальто пассажиров. Не то чтобы на станции было много людей. Их беспокойные взгляды заставляли предположить, что они уже слышали о ночном убийстве и сомневались, разумно ли подвергать себя опасности повторения ужасных событий. Большие часы на стене зала ожидания показывали двадцать минут седьмого, когда поезд, заскрипев тормозами, медленно остановился и клубы паровозного дыма рассеялись. Я выглянула в окно, и была крайне поражена увиденным. В столь ранний час я не ожидала увидеть многих пассажиров, прибывших лондонским поездом. Но стоило кондуктору открыть двери вагонов второго и третьего классов, как оттуда, с одинаковым выражением азарта на лицах, вырвались дюжины мужчин. Они набрасывались с вопросами на всех, кого видели: на Шона, Джозефа, городского констебля, на людей, ожидавших посадки на поезд, и даже на юного носильщика. – Что вы знаете об убийстве? – Кого убили? – Его зарезали? Кто-нибудь видел убийцу? – Тот коротышка с одеялом. Это же Любитель Опиума! Он знает об убийствах больше, чем Скотленд-Ярд! Газетчики набросились было на отца, но Шон и Джозеф, заслонив его собой, увели в зал ожидания. Однако почти тут же вернулись на платформу. Их внимание привлек одинокий человек, вышедший из купе первого класса. Плечи мужчины сутулились, создавая впечатление, будто он несет тяжкий груз. Длинные седые бакенбарды подчеркивали его изможденный вид. Я знала, что ему пятьдесят восемь лет, но выглядел он старше, и по опыту общения с ним во время опасных событий в декабре, а затем и в феврале я понимала природу лежавшего на нем бремени. Это был сэр Ричард Мэйн, возглавлявший Службу столичной полиции уже двадцать шесть лет, с самого момента ее основания. Без этого человека не существовало бы детективного отдела Скотленд-Ярда, который он самолично создал тринадцать лет назад. Никто не сделал больше его для охраны правопорядка в Англии. Но все имеет свою цену. Он до сих пор еще не оправился после нападения на него и его семью шестью неделями ранее. Два констебля из вагона второго класса присоединились к комиссару. Когда репортеры узнали Мэйна, он стал следующей мишенью для торопливых расспросов. – Кто убийца? – Кого же он убил?