А Ринат помчался в садик за Гулей, которая при виде отца просияла и сразу вцепилась в его руку. — Это мой папа, — важно сказала она, оглядывая присутствующих, — он служит в полиции. И тут же Ринат чуть не оглох от поднявшегося визга и криков. Минуту спустя он понял, что таким образом малышня выражает свой восторг Гулиным папой. А еще через мгновение он ощутил себя пальмой, на которую взбираются сразу несколько ловких мартышек. Появившаяся воспитательница мигом установила нарушенный порядок и с улыбкой проводила отца и дочь до двери, в которую уже входили другие мамы и папы. Глава 6 После дождя все вокруг дышало свежестью. Пошла в рост трава, казавшаяся теперь изумрудной. Кокетливыми веснушками осыпали газоны одуванчики. — Хорошо-то как! — подумал Шура Наполеонов и тут услышал возмущенный старческий голос и насмешливо отвечающий ему молодой. Он обернулся. На автобусной остановке парень лет двадцати дымил сигаретой, как паровоз, окуривая сидящих старушек и сиротливо жмущуюся чуть в стороне молодую женщину с коляской. — Брось сигарету, — сказал Наполеонов. — Тебе больше всех надо? — спросил парень, который был на две головы выше следователя. — Ты прав, мне надо больше всех, — ответил Наполеонов и сунул под нос зарвавшемуся нахалу удостоверение. — Так я ничего, так я, по привычке, — пробормотал парень, бросив окурок в урну. — То-то, в следующий раз оставлю без сладкого. — Чего? — Ничего, прогуляемся в отделение. — Чего я там забыл? — Насколько я знаю, ничего, так что бросай курить. Шура отправился дальше. Он вспомнил, как сам впервые попробовал курить в одиннадцать лет в школьном туалете. После первой затяжки он закашлялся и попытался рукой разогнать дым. Тут его взгляд упал на зеркало, висевшее над раковиной. Из зеркала на Шуру смотрела самая настоящая зеленая-презеленая кикимора, точно такая, какой ее рисовали в детских книжках и показывали в мультиках. Шура онемел от ужаса и, не моргая, смотрел на противную зеленую рожу. И только несколько мгновений спустя он понял, что никакая это не кикимора, а его собственное отражение. После этого Наполеонов уже не делал второй попытки сблизиться с никотином. Его близкий друг Витя дымил без зазрения совести несколько лет, но на выпускном вечере громогласно заявил, что вот он, Виктор Романенко, окончил школу и вступает во взрослую жизнь и ввиду этого бросает вонючие соски, оставляя это занятие молокососам. Многие не приняли всерьез его заявления. Но Виктор действительно бросил курить. И даже служа в спецназе и мотаясь по горячим точкам, он не вернулся к дурной привычке. Сказал, как отрезал. Шура незаметно для себя улыбался, вспоминая друга, которого ему постоянно не хватало. Главным авторитетом для Виктора был отец. Шура вспомнил, как они сидели в парке, и дядя Богдан сказал: — Главное в жизни, ребята, это честь и совесть. Никто не возражал, только тетя Зоя, Витина мама, спросила: — А как же любовь? — Любовь — это все, весь мир, — сказал Витин отец, обнял тетю Зою, или как ее зовут близкие — Заю, и крепко поцеловал в губы. Детвора радостно захлопала в ладоши, а тетя Зая вся осветилась изнутри, словно в ее душе зажгли целую гирлянду ярких лампочек. А потом Шуре вспомнилось, как они провожали Витькиного отца, майора Богдана Романенко, в очередную горячую точку. Хотя никто им об этом и не говорил… У тети Зои на ресницах блестели слезы, и она все время стряхивала их тыльной стороной ладони. Витька не плакал, хотя крепился изо всех сил. Сестра тети Зои тетя Виктория кусала губы, и было заметно, как близко ее слезы. Больше они никогда не видели Витиного отца… А тетя Зоя продолжает его любить… и ждать. Потом Шура подумал о Мирославе, двоюродной сестре Виктора. У нее вообще родители погибли в автокатастрофе, когда девочке было два года. Воспитывали ее дедушка, всю жизнь прослуживший в милиции, и бабушка. Шурин собственный отец, молодой ученый, подававший большие надежды, погиб при крушении самолета. Так что отец был только у Люси, четвертого члена их дружного сообщества. И девиз у них был соответствующий — «Один за всех и все за одного». И вот Люся как раз курила. На нее не действовали ни уговоры, ни насмешки друзей. — Пусть травится, — как-то сердито сказала Мирослава, — будет страшилищем со скрипучим голосом в сорок лет. — Кикиморой, — быстро добавил Шура, вспомнив свое отражение в зеркале. — Сами вы кикиморы, — отмахнулась Люся. «Люся, конечно, не сахар, — подумал Шура, — но, кроме таланта организатора, у нее есть золотые руки». Люся могла лечь под любую, самую завалящую машину и заставить ее двигаться. На машинах Люся была помешана с детства, заразившись, вероятно, этой страстью от отца, классного автомеханика. Теперь у отца с дочерью был свой автосервис, который и доход приносить начал. Приносил бы еще больше, если бы они уподобились современным буржуям и бессовестно выжимали все соки из своих сотрудников. Но Люсин отец был человеком старой закалки и считал, что платить рабочим нужно по совести, то есть столько, сколько заработали. Люся была с ним согласна. Шура опомнился, только когда подъехал к отделению. — И чего это меня на воспоминания потянуло, — проворчал он, — старею, наверное. Войдя в кабинет, Шура достал из сумки термос, налил себе в чашку крепкого чая, развернул плитку шоколада, откусил кусочек, запил чаем, задумался. Потом снял трубку, набрал номер и стал ждать. — Слушаю, — пробасил на том конце провода Незовибатько. — Чем порадуешь, Афанасий Гаврилович? — А, это ты, Наполеонов, легок на помине. — Я тоже думал о тебе… — проговорил следователь задушевно. — Ты это брось! — Так я по делу. — По делу ничего утешительного. На бутылке и на посуде все отпечатки стерты. По квартире отпечатков множество. — Я тут тебе сейчас пальчики принесу бывшей пассии Ставрова, некой Юлии Владимировны Лопыревой. — Даже так? Мадам привлекалась? — К сожалению, нет. Была задержана за хулиганство в общественном месте и оштрафована. Потерпевшая заявления не писала, и все Лопыревой сошло с рук. — Ты ее подозреваешь? — Пока нет. Но Ольга Данилина указывает именно на нее. И поэтому проверить следует. — Ну, что ж, давай проверим, — покладисто согласился эксперт. * * * День пролетел незаметно. Рыжее солнце уже лежало на крыше соседнего дома, когда Наполеонов посмотрел на часы. — Ничего себе! — воскликнул он вслух, потянулся от души и стал складывать дела. Домой Шура приехал довольно поздно. Хотел тихонечко умыться и поесть. Открыв дверь своим ключом, он на цыпочках пробрался в прихожую. — Шура, это ты? — раздался голос Софьи Марковны. — Ну, вот, мама, как всегда, не спит, — пробормотал Наполеонов себе под нос. — Шурочка, почему ты молчишь? — Высокая моложавая женщина возникла в проеме двери. — Мам, ну кто еще в это время может к тебе прийти? — Старинный поклонник, например, — улыбнулась Софья Марковна и машинально поправила свои пышные волосы. — А ты давала ему ключ от квартиры? — притворно изумился Шура.