Сделать? Не сделать? Лиля вздохнула поглубже. Она не знала, решительно не знала. С одной стороны, если в начале пьесы на стене висит ружье, то к концу оно обязательно выстрелит. С другой… может, там не пристрелят, а удушат? А ружье для декора? С третьей – смотря кого пристрелят. Может, вовсе даже маньяка нехорошего? Которого давно пристрелить пора? Или бешеную собаку? Лиля искренне не знала, как поступить. А потом вдруг вспомнился отец. – Дружишь с гадюкой – дружи, а палку в руке держи. – Пап, ты к чему это? – А к тому, дочь. Что бы ни происходило в твоей жизни, а порох надо держать сухим. И оружие – начищенным. Альдонай милосердный, как давно это было, как… странно. И было ли? Было. И спасибо вам, родные мои, за науку, за стойкость, за все, что вы мне дали. Я ничего не забуду. Но и не обнародую. Кто мешает соврать и сказать, что это притирание для кожи? А почему такое? А, настаивается. Серная мазь и похуже воняет. Не пригодится? Выкинем и забудем. А вдруг? Какой самый страшный кошмар любого лекаря? Видеть болезнь и чувствовать свое бессилие, неумение, невозможность справиться. Хорошего лекаря, конечно. А любого солдата? Да просто – невозможность защитить своих близких. Вот это – страх. А остальное – так, семечки. Лиля вздохнула, и приняла сложное решение. – Пойдемте к стеклодуву? Говорят, когда надо – все складывается один к одному, тютелька в тютельку. У стеклодува нашлись бутыли нужной формы. Небольшие, этакие… гранатоподобные. Не в смысле фрукта, а в смысле гранаты оборонительной. Или наступательной. Для чего делали? Так под благовония заказали, да не забрали. Вот и стоят, место занимают. Отдам подешевле… Лиля махнула рукой и подумала, что раз тебя судьба тыкает носом, так нечего его и воротить? Если ТАМ кто-то есть, может, он и приглядывает, и подсказывает? Так ты не жди, пока Он тебе лично руку подаст, ты на плоту, на лодочке, да хоть и на круизном лайнере, а греби лапками. Не заставляй Его сомневаться в твоем уме. Бог человека наградил. Уже. Разумом. И не использовать его по назначению – вот где истинное богохульство. Так Лиля и порешила. И отправилась домой, составлять мази и смешивать прочие полезные вещи. Получится ли? А, уж точно не повредит. Глава 7. Суд богов и воля людей Вирма. Земли клана Хардринг. Анжелина смотрела на собравшийся Круг. Это молитва вершится главами в одиночестве, а вот суд – при всех. Чтобы никто не смел сказать о несправедливости. Или наоборот – высказался, если увидит непотребство. Выглядело это очень просто. Ясное небо, круг из двенадцати камней, в кругу горят два костра, между ними место для подсудимого. Или для тех, кто взыщет справедливости. Брошены в кругу и рябиновые ветви с ягодами – священное дерево. По преданиям – на нем капли крови Олайва, когда ранил его злокозненный Холош… Для ативернцев исключения не сделали. Разве что за кругом отгородили место, чтобы удобно было ждать приговора. И первым в круг вышел Эльг Торсвег. – Я обвиняю! Круг из двенадцати вирман смотрел спокойно. Не он первый, не он последний… – Слушаем твое слово, – отозвался ритуальной фразой Олав. – Я, Эльг Сноррисон Торсвег, глава клана Торсвег, обвиняю Лейфа Эрквига в том, что он убил моего брата и моих племянников. Я обвиняю его в похищении моей племянницы! Он подкрался, как тать, в ночи, увез Ингрид, убил ее брата, убил моего брата, который пытался вернуть дочь… Я требую крови! Вирмане вообще не любили разводить церемоний. Обвинение должно быть коротким и четким. А многословие богам не угодно. Ни к чему. Людей ты запутать можешь, но Боги видят. И боги – карают. Своего ты добьешься, но потом заплатишь за это втрое. Кровью и жизнями заплатишь, так уж повелось. С богами не торгуются, это тебе не ярмарка. Олав кивнул. – Это все твои слова? – Да. – Тогда выслушаем вторую сторону. Я призываю в круг Лейфа Эриксона Эрквига! Лейф сделал шаг вперед. Один, второй… В бою – не тяжко. А вот здесь, под взглядами богов… – Я, Лейф Эриксон Эрквиг, призываю богов в свидетели своей невиновности. Бран Гардрен сделал жест кистью. – Ты не убивал? – Убивал. – Тогда расскажи, как было дело. Лейф вздохнул. Слова – как каменные глыбы, тяжелые, давящие. – Это была ночь Флейны. Ингрид и я полюбили друг друга, и она стала моей женой. Вирмане запереглядывались, послышался одобрительный шепоток. Ночи Флейны свели не одну семью. Бывает такое… – Нас соединил огонь, но попросить благословения у ее родителей и повиниться, я не успел. Ночью на борт моего корабля проник брат Ингрид. Я не знал, что это – он. Что она была Торсвег. Я просто убил человека, пришедшего с мечом и огнем, и приказал уходить. Когда Торсвег хотел остановить нас, я сказал, что Ингрид стала моей женой. Первая стрела полетела в нее. Тогда я убил всех. Лейф не оправдывался. К чему? Так было, боги видели.