– Молодец, – обрадовался он, увидев меня, – не копаешься. Идем, покажу тебе нашу игровую. Мы поднялись на третий этаж. Коридор там был гораздо просторнее, слева шли такие же палаты, пронумерованные цифрами, а справа на дверях красовались таблички: «Библиотека», «Кабинет музыки», «Изо». Игровая находилась в самом конце коридора. Влад толкнул дверь, и мы очутились в небольшом уютном зальчике, заставленном стеллажами со всевозможными играми и игрушками. В центре зала в два ряда стояли столы. За ними сидела детвора и увлеченно сражалась в шашки и шахматы. Кое-кто читал, кто-то старательно вырезал фигурки из цветной бумаги. Вокруг царили тишина и спокойствие. Влад остановился у ближнего к нам стеллажа. – Умеешь в шахматы? – Он глянул на меня вопросительно. Я помотала головой. – А в шашки? – Нет. – Понятно. – Он улыбнулся и снял с полки здоровенную деревянную коробку, расчерченную на черно-белые квадраты. В ее брюхе что-то перекатывалась с глуховатым стуком. – Пойдем, научу. – Влад потянул меня за руку к столу. – Вот, гляди. Это доска. – Он раскрыл коробку и вывалил из нее на столешницу черные и белые деревянные кругляшки. – А это – шашки. Их ставят вот так, в два ряда. Видишь? Я с любопытством следила, как руки Влада проворно и ловко расставляют кругляшки на черных клетках. – Ты делай то же самое, но со своего края, – приказал он мне. Я послушно принялась за работу. Вскоре кругляшки стояли строем друг напротив друга, точно две роты солдат перед боем, у меня белые, у Влада – черные. – Отлично, – похвалил он. – Теперь нужно ходить. Нет, нет, не прямо, а по диагонали. Ну, наискосок, ясно? – Ясно. – Я кивнула и двинула кругляшок навстречу противнику. Влад в ответ повел вперед свою шашку. Пару ходов мы проделали молча, затем он перескочил своей шашкой через мою и произнес: – Видишь, я тебя съел. – И что теперь? – испугалась я. – Да ничего. – Он усмехнулся. – Постарайся тоже съесть меня. Подумай, что лучше для этого сделать. Я тупо смотрела на доску, ничего не соображая. Ясно, мне никогда не научиться этой диковинной игре. Да и вообще никакой, кроме «дурака» – в него-то мы резались с Макаровной почти каждый вечер. Влад заметил мою растерянность и решительно смахнул шашки с доски. – Ты чего? – удивленно проговорила я. – Ничего. Заново начнем. – Он уже опять расставлял фигурки. – Твой ход. Давай. Я несмело двинула шашку – ту же самую, что и в первый раз. Влад также повторил свой ход. Однако теперь я не просто переставляла шашки, а пыталась следить за действиями своего противника. В какой-то момент мне стало отчетливо видно, что одна из моих фигурок находится под угрозой, и я двинула вперед другую шашку. – Молодец, – Влад одобрительно кивнул, – думал, не заметишь. Мне стало весело, я почувствовала нечто вроде азарта. Эту партию Влад у меня все равно выиграл, как и пять последующих. На шестой у нас вышла ничья, а седьмую он продул. Лицо у него вытянулось, кончик носа забавно сморщился. Влад стал похож на сердитого взъерошенного воробья. – Вот это да! – Он смотрел на меня одновременно с насмешкой и уважением. – А говорила «не умеет»! – Я правда не умела, – пролепетала я. – Сейчас только научилась. – Так я тебе и поверил, – Влад весело хмыкнул и начал заново расставлять шашки. – Еще хочешь? – Хочу! Я выиграла еще три партии. – Все, хватит, – Влад шутливо поднял руки, – сдаюсь. В следующий раз буду учить тебя в шахматы. Думаю, получится. – Он собрал фигурки в коробку и закрыл крышку. Помолчал немного, потом спросил другим, серьезным тоном: – Как тебе у нас, нравится? Этот вопрос мне сегодня уже задавали, и я отвечала на него утвердительно. Но сейчас вдруг вспомнила злую и ехидную физиономию Светки, пустые русалочьи глаза Маринки, их слова про Анфису Петровну, и мне стало до жути тоскливо и одиноко. На глаза сами собой навернулись слезы. Все-таки, несмотря ни на что, я была домашним ребенком, и казенная атмосфера действовала на меня угнетающе. – Чего ты? – обеспокоенно произнес Влад. – Может, болит что? Я отчаянно замотала головой. – По родителям скучаешь, – догадался он. – Так ты не реви, в воскресенье родительский день, они приедут, навестят тебя. – А можно? – поинтересовалась я сквозь слезы, имея в виду вовсе не мать, а Макаровну. – Конечно, – Влад пожал плечами. – Тут ко многим приезжают. Марина Ивановна отпускает хоть на целый день. – И к тебе приедут? Он коротко вздохнул и покачал головой: – Ко мне – нет. – Почему? – с ходу ляпнула я и тут же пожалела о своих словах. Лицо Влада стало неподвижным, будто каменным, глаза сузились, подбородок напрягся. – Некому приезжать, – произнес он коротко и жестко. – Мама и папа погибли. Я смотрела на него во все глаза, ошеломленная услышанным. Надо было, наверное, что-то сказать, но я не знала, что, и потому трусливо молчала. Тогда Влад заговорил сам, тихо, спокойно, практически без эмоций: – Это было два года назад. Мы с дачи возвращались. Наша «Волга» столкнулась с «КамАЗом». Там водитель выпивший был, уснул за рулем. Родителей сразу убило, на месте. А меня на асфальт выбросило. Руки, ноги целы остались, а вот позвоночник… – Он задумчиво потрогал выглядывающий из-под воротника корсет. – …короче, перелом верхнего отдела. Полгода ходить не мог, потом потихоньку начал, сначала с палочкой, после так. Я вспомнила, как резво он бежал за Светкой по «ручейковому» «коридору», и не поверила собственным ушам. Мне показалось странным, что Влад рассказывает обо всем с таким удивительным спокойствием. Мелькнула мысль: может, его родители были не такими уж хорошими, вроде моей матери. И тут мой взгляд случайно упал на его руки: они сжимали коробку с шашками, давили на нее с такой силой, словно хотели проломить насквозь расчерченную на квадраты крышку. Я поняла, что спокойствие Влада лишь внешнее, умело сыгранное, достигнутое невероятным напряжением воли. Мне стало стыдно за свои слезы, за то, что Влад пытается вести себя как взрослый, утешает меня, а я выставляюсь маленькой, беспомощной дурехой. Я решительно шмыгнула носом и произнесла: – Прости. – За что? – не понял он. – За глупые вопросы. – Ты же не знала. – Влад расцепил руки и отодвинул от себя доску. – Ты дружишь со Светкой? – вырвалось у меня неожиданно. – Со Светкой? – Он глянул на меня с недоумением. – Да так. Можно сказать, дружу. А что? – Ничего, – проговорила я тихо, сквозь зубы. Влад усмехнулся. – Понятно. Значит, не приняли они тебя. Так? Меня точно прорвало. Я заговорила быстро, сбивчиво, проглатывая слова и с шумом втягивая в себя воздух: – Она злая, твоя Светка, как собака. Как мать моя, понял? Такая же она! Вырастет, своего ребенка будет лупить стулом по спине! – Тебя мать била стулом? – Влад внимательно заглянул мне в лицо, точно хотел проверить, на месте ли у меня рот, нос и глаза. – И не только стулом, – почти выкрикнула я. – А Марина эта… она же сумасшедшая, у нее взгляд… ты видел, видел? – Она не сумасшедшая, – тихо проговорил Влад, – а бывшая наркоманка. – Как это? – Так. Мать на игле сидела, еще до ее рождения. Та родилась приученная к наркоте, она у нее в крови плавала. Оттого и ходить не может. Ее потом забрали от матери, лечили в специальной больнице, да, видно, не до конца. Она уже здесь, в интернате, стала «колеса» глотать. – Откуда в интернате «колеса»? – удивилась я. – Светка приносит, – спокойно пояснил Влад. – У нее бабка в поселке неподалеку живет. Та будто бы навещать ее ходит, а сама водится со всякой шушерой. Ты права, Светка – злая. Но Маринку она любит как сестру, все для нее сделает. Анфиса ругается, отнимает таблетки, а они ее за это ненавидят.