В случае особого упорства Рыжего я должна была лично подтвердить в деканате, что собиралась подавать документы в данный вуз, пришла на консультацию, и преподаватель тут же сделал мне недвусмысленное предложение. План был разработан грамотно и четко, осечек не предвиделось. Как ни крути, Рыжий никуда не смог бы от нас деться. Признаться, меня это дело захватило. Мысль о том, что мне предстоит соблазнить светило науки, а после заставить его плясать под свою дудку, тешила мое честолюбие. Я унесла телефон в спальню, набрала номер, данный мне Толиком, и уселась по-турецки на кровати, нетерпеливо вслушиваясь в длинные далекие гудки. – Слушаю, – неожиданно ответил приятный баритон. – Валерий Павлович? – спросила я вкрадчиво. – Да, это я. С кем имею честь? – Мы с вами незнакомы. Меня зовут Лидия. Лидия Чернышова. Я студентка, будущая журналистка. – Очень приятно, – произнес баритон. – Кто вам сообщил мой телефон? – Я узнала его сама. Простите за нахальство. Мне необходимо увидеться с вами. – Зачем? – У меня преддипломная работа. Я должна написать статью об интересных людях нашего города, совмещающих, казалось бы, несовместимое. Вы и есть такой человек. – Польщен, – коротко проговорил Рыжий. – Но почему вы решили, что преподавание и бизнес несовместимые вещи? Ей-богу, это не так. – Я согласна выслушать ваши аргументы, – мягко сказала я. Он рассмеялся, весело и искренне. – Голос у вас очень интригующий. Судя по нему и по всему сказанному, вы девушка незаурядная. Но, увы, я очень занят. Поэтому как-нибудь в другой раз. – Другого раза не будет, – проговорила я холодно. – Поймите, мне нужно написать статью. Я хочу, чтобы ее героем были вы. Неужели у вас хватит черствости мне отказать? – Ну, черствости у меня хватит на что угодно, – усмехнулся мой оппонент. – Без этого сейчас никак. Но, если честно, вы меня зацепили. В вас удивительная смесь наглости и обаяния. Пожалуй, нужно-таки глянуть на вас, хоть одним глазком. Давайте завтра, в двенадцать, в кафе «Елки-палки» на Кропоткинской. Сможете? – Еще как. – Тогда до встречи. Ждите за вторым столиком в ряду у окна. – А если он будет занят? – Назовите метрдотелю мое имя. Столик освободят. – Круто, однако, – насмешливо проговорила я. – Но зато интересно, – парировал он. – Все, разрешите откланяться. – До свиданья. Я опустила трубку на рычаг. В дверях спальни стоял Толик и улыбался. Видимо, он давно слушал мой разговор. – Отлично, Василек. Громи эту рыжую бестию. Если все выгорит, куплю тебе машину. – Зачем? – Я пожала плечами. – Я же не умею водить. – Научишься. – Он достал из-за пазухи маленькую плоскую фляжку и, морщась, сделал пару глотков. – Хочешь? – Толик протянул мне бутыль. Я отрицательно покачала головой. – Напрасно. Здорово расслабляет. – Он подошел и с размаху опустился на кровать рядом со мной. – Чертова работенка! Нервы выматывает будь здоров. Ты еще молодчина, держишь хвост трубой. Я тебе даже завидую иногда. Толик осторожно потрогал поясницу и, вытянувшись на покрывале, вновь приложился к фляжке. – Не много тебе? – спросила я ласково. – Давай лучше помассирую спину. – Одно другому не мешает, – хмыкнул Толик и повернулся на бок, не выпуская из рук бутылки. Мне совсем не нравилось его новое увлечение. Последнее время, после знакомства с Рудольфом, он пристрастился к виски и практически не расставался с заветной фляжкой. Ему нужна была совсем малость, чтобы почти полностью утратить контроль над собой. Я ненавидела Рудольфа и всей душой желала, чтобы их отношения с Толиком сошли на нет. Возможно, после осуществления сделки так вышло бы само собой, и это было еще одной причиной, почему я так старалась обработать Рыжего по полной программе. Назавтра без трех минут двенадцать я сидела в трактире «Елки-палки», за вторым столиком в ряду у окна. Как я и предполагала, он оказался занят, но стоило мне произнести имя и фамилию моего телефонного знакомого, как метрдотель, подобострастно кивнув, тут же подскочил к сидевшей за столиком паре, что-то шепнул на ухо мужчине, и через минуту место было свободно. Я сидела, закинув ногу на ногу, курила легкую ментоловую сигарету и глядела в окно на разноцветный поток машин, несущийся по бульвару. – Добрый день, – раздалось над моим ухом. Я медленно обернулась. У столика стоял мужчина лет тридцати, безукоризненно одетый, с ярко-рыжей копной на голове и живыми серыми глазами. Я была ошеломлена. На фотографии он выглядел гораздо старше, я предполагала, что ему, по крайней мере, не меньше сорока – для преподавателя вуза это и так очень мало. – Здравствуйте. Мужчина уверенным жестом отодвинул стул и сел. – Вы, как я понимаю, и есть Лидия Чернышова. – Да. А вы – Валерий Павлович? – Именно. Вас что-то напрягает? – Он улыбнулся. – Если честно, ваш возраст. – Не хватает лет эдак двадцати для нужного имиджа? – Рыжий хитровато прищурился. Почему-то его лицо вдруг показалось мне смутно знакомым. Ей-богу, я где-то видела эти рыжие непослушные вихры, светлые глаза в щеточке коротких ресниц… Даже голос, не искаженный телефонной мембраной, показался мне до боли знакомым. «Наваждение какое-то», – недоуменно подумала я. – Что вам заказать? – спросил Рыжий. – Чашку капучино и стакан минералки. – Маловато. – Он покачал головой. – Фигуру бережете? – Конечно. – Фигура у вас дай боже, – произнес он уважительно. Снова меня будто что-то кольнуло. Я смотрела на своего собеседника и так, и этак, изо всех сил напрягала память, но так ничего и не смогла понять. Подоспел официант с блокнотом. Валерий Павлович продиктовал заказ. – Ну-с, так о чем же вы собираетесь меня расспрашивать, хорошая девушка Лида? Знаете такое стихотворение? – Знаю. Только не помню, кто его написал. – Неудивительно. Ваше поколение, кажется, вообще не интересуется поэзией. Только детективы, триллеры, боевики. – Мне кажется, вы сами недалеко ушли от нашего поколения. – Я лукаво улыбнулась. – По возрасту да, – ответил он серьезно, – а вот по вкусам я сильно отличаюсь даже от своих ровесников. Люблю старое кино, читаю книги о Второй мировой, обожаю Светлова, Симонова. – Откуда же у вас такие литературные пристрастия? – поинтересовалась я шутливо. Его лицо просветлело. – От мамы. Она родила меня поздно, растила одна, без отца, в армию писала такие письма – весь взвод читал и плакал. – Вы служили? – Да. Я демобилизовался в девяносто четвертом, в ноябре. У меня вдруг потемнело в глазах. Потом темнота рассеялась, и я будто бы издали услышала грубоватый юношеский басок, приказывающий: «Стой! Стоять! Куда ты, дура?» Рыжие вихры, ласковые серые глаза, защитная куртка, жесткая ткань которой слегка оцарапала щеку… Это был Валерка! Несомненно, он, солдатик, спасший меня от преследования тетки в каракуле! Валерка, который потом носил мне в больницу мамины пироги и банки с вареньем.