– Василек, что происходит? – Толик растерянно улыбнулся и отступил. – Ты… не хочешь меня? Вместо ответа я шагнула к двери. – Куда ты? – Он поспешно загородил мне дорогу. – Не дури. Я никуда тебя не отпущу. Если не хочешь, ничего не будет. Просто ляг и отдохни. Но не уходи. В его тоне все еще звучали властные, хозяйские интонации, но – я отчетливо слышала это – с каждой секундой они ослабевали, делаясь неестественными, ненатуральными и оттого жалкими. И сам Толик тоже вдруг показался мне жалким. Я подумала, что, в сущности, он давным-давно не такой уж больной, как я привыкла считать – не более, чем Маринка, Людка, Влад, я сама. А между тем корень моей фанатичной привязанности к нему крылся именно в этом заблуждении, в слепой уверенности, что Толик страдает, как никто другой, и потому достоин вечного прощения и сочувствия. Но сильные духом не требуют для себя жалости и снисхождения! Я поняла это только теперь, внезапно и молниеносно, будто с моих глаз упала плотная пелена, обнажив истинную суть происходящего. Словно я очнулась от долгого, тяжкого сна, главным героем которого был Толик. – Отойди, – попросила я его. – Просто отойди, и все. Расписки больше нет, я ухожу. – Но почему? – Он недоуменно смотрел на меня прекрасными и холодными глазами-льдинками. Заколдованный мальчик Кай, которого наивная девочка Герда пыталась спасти, растопив своими слезами сердце, обращенное в кусок льда. Ей это удалось – отчасти, – но почему в сказке совсем иной конец? – Потому что в нашей сказке другой конец, – сказала я. Толик ошалело и дико помотал головой. Он ничего не понял, просто не мог понять. Я осторожно обошла его сбоку, стараясь не коснуться – мне казалось, если я дотронусь до него, то заражусь отвратительной, скользкой, как уж, жалкостью. Заболею ею сама и заражу сидящего во мне червячка. – Пожалуйста, не уходи, – попросил Толик. – Пожалуйста. Я не смогу. Дай мне шанс… хотя бы иногда… Это было грустно и узнаваемо. Это говорила я сама – когда еще спала и не носила под сердцем крохотный росточек мироздания. Не оборачиваясь, я покачала головой. Хлопнула дверь. 25 За время моего отсутствия улица ожила. Даже странно было, что какие-то двадцать минут могут так неузнаваемо изменить окружающий мир. Пространство вокруг наполнилось ярким солнечным светом и многолюдным гулом. «Мицубиси», поблескивая стеклами, сиротливо стояла в углу двора. Я, не оборачиваясь, прошла мимо нее. Я шагала по тротуарам, по полосатой зебре пешеходного перехода мимо мигающего разноцветного глаза светофора, по лентой вьющемуся скверу, и чем дальше уходила от Толикова дома, тем легче и радостней становилось у меня на сердце. Хотелось разбежаться и взмыть вверх, в звонкую апрельскую синеву. Из-за поворота мне навстречу вышли две девчонки с колясками. Одна из них, худенькая брюнетка с серьезным лицом, что-то оживленно говорила подруге. Та в ответ смешливо щурила озорные глаза и потряхивала огненно-рыжей челкой. Немного поодаль не торопясь шла третья девушка. Под длинным просторным плащом проглядывал круглый, как арбуз, живот. Мне немедленно захотелось подбежать к ним и крикнуть так, чтобы услышали все вокруг: – Я тоже! Я такая же, как вы! Мы поравнялись друг с другом, брюнетка кинула на меня строгий взгляд, рыжая широко улыбнулась. На щеках у нее возникли две забавные ямочки. Подружки прошли мимо, продолжая беседовать, чуть покачивая коляски на мягких рессорах. Я оглянулась им вслед и увидела, как по бульвару плавно катит троллейбус. Остановка была совсем рядом, я и троллейбус успели на нее одновременно. В углу полупустого салона, у окошка, дремала пожилая кондукторша с потертой кожаной сумкой через плечо. Почувствовав, что вошел пассажир, она открыла глаза и поглядела на меня спокойно и выжидающе. Я сунула ей в ладонь мелочь. Женщина кивнула и протянула мне билет. Троллейбус медленно тронулся с места. Я сидела прямо за кондукторшей и смотрела в окно на проплывающие мимо деревья, дома, витрины магазинов. Я ехала далеко, на другой конец города, в старенькую блочную пятиэтажку. В маленькую квартирку на третьем этаже, где на полках стояли зачитанные тома медицинской энциклопедии, а глубоко в шкафу хранились удивительные ручные вышивки. Там, в этой квартире, ждал меня человек, самый близкий и родной, готовый понять и простить, отец моего ребенка. Я не была для него ни Леди Совершенством, ни Матой Хари. Просто любимой женщиной и матерью его ребенка. Я знала, что он ждет меня, несмотря на мое предательство, твердо веря, что я вернусь. Мой бесстрашный рыцарь, мой спаситель, мой Влад.