– Неужели для женщины могут столько значить ее чувства? Я никогда не верил этому. Ты могла ради этого подонка рисковать собой, даже будучи в таком положении! – В каком положении? Дмитрий чуть прищурился. – Не стоит держать меня совсем уж за осла. Ты же беременна. – Я?! Он весело хмыкнул. – Ну не я же! У тебя токсикоз, я такое видел: жена мучилась, когда Настеньку носила. Тогда и научился массаж делать, чтобы ей легче было. Я не слушала его. Казалось, на меня внезапно обрушился потолок. Беременна. Как я могла не понять этого сразу? Ведь все было точь-в-точь как тогда, в интернате: головокружение, нарастающая слабость, дурнота. Но ведь этого не может быть! Врачи сказали, что я никогда не рожу. Все эти годы я тайно надеялась на чудо, но оно не случалось. Почему же сейчас свершилось? – Только последняя сволочь и мразь может послать беременную бабу ради спасения собственной шкуры воровать в чужой дом, – резко произнес Дмитрий и встал. – Ты, конечно, хочешь, чтобы у ребенка был отец. Это понятно. Любая женщина этого хочет. На, держи. – Он протянул мне расписку. – Держи, я сказал. Отдашь ему, своему ненаглядному. Пусть молится на тебя денно и нощно, так и передай. Я тупо глядела на сложенный вдвое листок. – Бери, Лида, пока я не передумал, – сурово проговорил Дмитрий. – Меня зовут Василиса. – Мне все равно. Впрочем, красивое имя. – Он сунул бумагу мне в руку. – Может быть, вызвать врача? – Нет, не надо. – Ты доедешь до Москвы? – Постараюсь. – Тогда уезжай. – Дмитрий отвел глаза в сторону. – Уезжай и помни: в другой раз тебя могут не пожалеть. Так и не глядя на меня, он помог подняться, подал куртку, проводил во двор и посадил в машину. – Счастливого пути. – Спасибо. Он жестом показал, чтобы я опустила стекло. Нагнулся и поцеловал меня в щеку. Потом, не оборачиваясь, зашагал к дому. Я медленно повернула ключ в замке зажигания. 23 Тьма, клубящаяся за окнами автомобиля, постепенно теряла свою насыщенность, как кофе, в который добавили сливок. По обе стороны пустынного шоссе тянулись по-весеннему голые поля, а далеко впереди, за размытым и нечетким контуром горизонта, уже появилось розовое сияние пока еще невидимого солнца. Я ехала в рассвет, оставляя позади себя ночь. Расписка лежала рядом со мной, на соседнем сиденье, там же валялись сумочка и телефон. Я так и не подняла стекло, и свежий ночной ветерок приятно холодил лицо, принося ощущение свежести и небывалого покоя. Я ехала и думала о том, как несказанно мне повезло. Все могло быть иначе, совершенно иначе, Дмитрий мог оказаться далеко не столь великодушным, и тогда… Нетрудно представить, как поступил бы на его месте любой другой, обнаружив в доме воровку, проникшую к ценным документам и деньгам… …Экран мобильника высветился голубым, хрипло заурчал виброзвонок. Я с трудом очнулась от оцепенения и потянулась к аппарату. Это, конечно, Толик. Не спит, волнуется. Невтерпеж ему, бедняжке. Он даже не подозревает, что у меня для него целых две потрясающие новости. Одна – с его долговым обязательством покончено, а другая – что вскоре ему предстоит стать счастливым папашей… Моя протянутая рука внезапно застыла на полпути. Господи, что такое я несу! Это же полный бред, сумасшествие, просто у меня от жуткого напряжения и скверного самочувствия помутились мозги. Какое отношение Толик может иметь к этому ребенку? Мы не виделись полгода и были близки лишь вчера… …Телефон продолжал рычать, захлебываясь. Я медленно, точно во сне, надавила кнопку отбоя. Потом поколебалась мгновение и выключила его вовсе. Влад – отец ребенка. Это ясно, как дважды два. Это его половинка в крошечном червячке, сосущем сейчас из меня жизненные соки и силы. Одна его, другая моя. Значит, приговор врачей оказался неверным, и я смогу стать матерью, вопреки своим грехам. Вот что означал прорезавшийся у меня во сне крохотный зубик… …На дорогу невесть откуда вдруг выскользнула темная тень и шарахнулась прямо под колеса «Мицубиси». Я вздрогнула и резко крутанула руль. Автомобиль едва не съехал в кювет. Протяжно взвыли и затихли тормоза. Тень уже подбегала к противоположному краю шоссе. Кошка. Я едва не сшибла ее. Я вдруг ощутила почти панический страх, руки и ноги охватила дрожь. Нельзя, чтобы со мной что-то случилось! Я должна добраться до города целой и невредимой, должна во что бы то ни стало – ведь я не одна. Со мной крошечное, пока незаметное взгляду, но живое существо. Оно не может погибнуть, должно расти и крепнуть день ото дня, час от часу, каждый миг. Я должна доехать, а там будь что будет. Мои руки понадежней перехватили руль, одна нога плавно отпустила сцепление, другая медленно нажала на газ. Автомобиль тихонько тронулся вперед, туда, где над чернеющими пашнями вставало огромное малиново-бордовое солнце. 24 В Москве я оказалась около восьми утра. Еще полчаса ушло на то, чтобы добраться по окружной до Ленинградки, на которой жил Толик. В половине девятого я остановила «Мицубиси» во дворе его дома. Спрятала в сумку мобильник и расписку, включила сигнализацию. Потом не спеша пересекла безлюдный двор, отперла подъезд и поднялась в квартиру. Едва я сунула ключ в замочную скважину, дверь тут же распахнулась. Толик стоял передо мной, бледный, взъерошенный, с покрасневшими, воспаленными от бессонницы глазами. – Ты? – Он схватил меня за руку и втащил в прихожую. – Что случилось? Почему не отвечала на звонки? Все плохо, да? – Все хорошо. – Я устало привалилась спиной к стене и улыбнулась неживой, резиновой улыбкой. – В каком смысле «хорошо»? – Толик смотрел на меня испуганно и настороженно. – В прямом. – Я расстегнула молнию на сумке, вынула оттуда расписку и молча сунула ему под нос. Он секунду стоял неподвижно, потом схватил листок и, не читая, стал рвать на мелкие куски. Руки его тряслись, дыхание было хриплым и шумным. Порвав расписку, Толик победоносно поглядел вниз, где под ногами белели бумажные клочки. Лицо его исказила злобная гримаса. – Так тебе! Вот так! Мало еще! – Он наступил на остатки расписки обеими ногами и несколько секунд с остервенением топтал их. Потом выдохнул с облегчением. – Боже мой, неужели все позади! Поверить не могу. Честное слово, не верю! – Толик захохотал, громко и весело, знакомым жестом убрал со лба белокурую прядь. Лицо его разгладилось, плечи выпрямились. Он словно стал выше ростом. Я стояла и смотрела, как он носком ботинка раскидывает по полу ошметки бумаги, словно пинает футбольный мяч, и, как заклинание, приговаривает: «Не верю. Не верю!» Мной овладевало странное, непонятное чувство. Толик вдруг опомнился, остановился, поднял на меня глаза. На губах его играла счастливая улыбка. – Василек! Ты моя спасительница. Вытащила из пропасти. Что ты молчишь? Устала? Бедная моя! – Он протянул ко мне руки, но почему-то вместо того, чтобы кинуться к нему в объятия, я лишь плотнее вжалась в стенку. Толик ничего не замечал. Продолжая блаженно улыбаться, он подошел ко мне вплотную. Прижал к себе, поцеловал. – Радость моя! Красавица! Что бы я делал без тебя? – Его губы ласково коснулись моей щеки, виска. – Я ведь люблю тебя, Василек. Люблю, ей-богу. Сам себя не понимал все эти годы, думал, то, что у нас с тобой, так, чухня. А выходит, нет. Ты мне дороже всего, слышишь, Василек? Я правду говорю, не вру. Его глаза, ослепительно-синие, блестящие от возбуждения, они были совсем близко. Я смотрела в них и думала, что ждала этого момента всю жизнь. Девять лет мечтала о том, как услышу эти самые слова. Терпела, прощала, надеялась и верила. И почему-то сейчас, когда все сбылось, на душе пусто и холодно. Нет ни радости, ни восторга – одно отупение и безразличие. Как будто я действительно ослепла и перестала замечать красоту Толика… …Он наконец почувствовал: что-то не так. Слегка ослабил объятия, глянул на меня вопросительно и удивленно. – Что с тобой? Ты какая-то странная. Устала, что ли? – Пусти… пожалуйста. – Я осторожно расцепила его пальцы и отодвинулась.