Надо попробовать еще. Нет! Не получается! Чертова дверца, как я тебя ненавижу! Что-то едва слышно щелкнуло. Ручка под моими пальцами плавно поехала в сторону. Я потянула ее на себя, и за ней мягко подалась стальная дверца. …Неужели я сделала это? Прямо перед моими глазами зияло черное гнездо сейфа. Я запустила в него руку и извлекла на свет толстую папку. Отложила ее в сторону, пошарила еще, обнаружила несколько объемистых пачек с деньгами, запихнула их подальше, в глубину. Затем схватила папку, поднялась и приблизилась к окну. Трясущимися пальцами развязала тесемки, раскрыла картонную обложку. Папка была полна бумаг. Плотные листы перемежались с совсем тоненькими, широкоформатные с половинками, внизу значились разноцветные штампы. Я вчитывалась только в «шапки», пропуская бо́льшую часть содержания. Здесь были акции нефтяных и алмазодобывающих компаний, несколько договоров о купле-продаже недвижимости за рубежом, еще какие-то бумаги, составленные полностью на незнакомом мне языке, не то чешском, не то сербском. На самом дне папки лежало три расписки, последняя оказалась Толикова. Я долго не решалась поверить в свою удачу. Подносила листок к оконному стеклу, шевеля губами, произносила про себя отпечатанный на компьютере текст, трогала кончиками пальцев круглую гербовую печать. Потом осторожно согнула бумагу пополам, сунула в вырез джемпера, сложила документы в папку и завязала тесемки. Теперь нужно делать отсюда ноги. Прямо сейчас, не дожидаясь, пока Дмитрий проснется: кто ведает, не придет ли ему в голову с утра заглянуть в сейф и полюбоваться на расписку. Ключ от ворот лежит внизу, в холле, на каминной полке. Я видела, как Дмитрий вчера вечером клал его туда. Остается только спуститься, надеть, сапожки, куртку и вывести со двора «Мицубиси». Я вернула папку на место, выставила в ячейках нули и захлопнула дверцу. Затем, на всякий пожарный, еще раз протерла металл листом бумаги, чтобы уничтожить возможные отпечатки пальцев. Все! Я вдруг почувствовала страшную слабость во всем теле, такую, что захотелось лечь на пол прямо здесь, в кабинете. Металлический привкус во рту усилился. Нельзя расслабляться! Нужно шевелиться! Превозмогая нарастающие головокружение и дурноту, я вышла из кабинета и стала спускаться по лестнице. В холле первого этажа было немного светлее. Я без труда отыскала вешалку, сняла одежду, натянула сапоги. Перед тем как застегнуться, вытащила расписку из лифа и сунула ее в карман куртки. Нащупала ключи на каминной полке. Кажется, и на этот раз все обошлось. Не успела я об этом подумать, как мой желудок прошила резкая боль. Я сделала судорожный вдох, и меня вывернуло наизнанку. Вот когда я пожалела, что не послушалась Дмитрия и не съела хотя бы тарелку салата. Пустой желудок сводили мучительные судороги, язык и нёбо обжигала горькая до едкости желчь. Мне казалось, что я хлебнула соляной кислоты. Рвота все не унималась, и я, вконец обессиленная, опустилась на колени, а затем и вовсе растянулась на полу, покрытом ковром. Мне было все равно, что Дмитрий может проснуться, спуститься и застать меня в таком положении. Я была почти что в обмороке, задыхалась и извивалась на полу, как червяк. …Послышался шум, затем холл осветился, сначала слабо, потом сильнее. Вспыхнули все двенадцать ламп, вмонтированных в потолок. – Что это значит? – Я скорее не услышала, а угадала слова, обращенные ко мне. Самого Дмитрия я не видела, так как не могла поднять головы. – Лида, я спрашиваю, что с тобой? – Он присел на корточки передо мной. – Тебе плохо? Почему ты ничего не сказала? Куда собралась ночью? Сквозь зеленоватое марево обморочной дурноты я успела подумать, что это конец. Рано или поздно такое должно было случиться. Если до сих пор меня не поймали, то лишь благодаря невероятному везению, которое не может длиться вечно. Значит, нам с Толиком вместе суждено оказаться в тюрьме. Точь-в-точь как его родителям. Отчего-то эта мысль меня почти успокоила. Тюрьма так тюрьма, только бы закончилась эта изматывающая, дьявольская тошнота… – А это что? – Дмитрий держал на ладони ключ от ворот. – Ты хотела уехать? Тайком? Ах, Лида, Лида, нехорошо! – В тоне его мне послышалось нечто странное, но что именно, я не могла определить. Может быть… да, именно, в нем абсолютно отсутствовало удивление. Как будто находить своих гостей в подобном состоянии было для Дмитрия обычным делом. – Позволь, я помогу тебе. – Его руки осторожно приподняли мою голову. Затем он перенес меня на диван. – Куртку мы снимем. Вот так. – Дмитрий аккуратно и ловко освободил из рукавов ставшие безвольными руки. «Сейчас, – подумала я безо всякого страха, – вот сейчас он увидит расписку и все поймет». Дмитрий снял с меня куртку и кинул ее на спинку стоящего рядом кресла. При этом листок бумаги выскользнул из кармана и, плавно кружась, спланировал на пол. Дмитрий молча нагнулся, поднял расписку, пробежал ее глазами. Потом поглядел на меня, спокойно, без злости или гнева. – Поздравляю. Тебе это почти удалось. «Мне это удалось! – мысленно сказала я ему. – Если бы не проклятый гастрит, черта с два ты бы меня здесь застукал». Он присел на край дивана. – Поговорим? Я ничего не ответила, продолжая корчиться от судорог в желудке. – Обязательно поговорим. – Дмитрий кивнул самому себе. – Только сначала приведем тебя в чувство. Он нащупал на моей ладони какие-то точки и принялся массировать их сильными пальцами, как тогда, в кафе. Вскоре тошнота стала чуть терпимей. – Ну что, помогло? – Дмитрий сдержанно улыбнулся, встал, отошел на минутку и вскоре вернулся со стаканом воды. – Теперь выпей, и станет совсем хорошо. Я послушно осушила стакан. Судороги сделались глуше, потом прекратились. – Советую лечь поудобней, – проговорил Дмитрий, – а то ноги затекут. – Мне и так удобно, – произнесла я прерывающимся от слабости голосом. – Вот ты какая, Лидочка. – Дмитрий ласково погладил меня по голове. – А я, признаться, все думал, что народ байки сочиняет насчет тебя. – Какой народ? – прошептала я. – Какие байки? – Обыкновенные. – Дмитрий усмехнулся. – Будто у подлеца Волкова есть гениальная подружка, сущая Мата Хари, которая облапошивает его конкурентов, как цыплят. Ведь это ты и есть Мата Хари, Лидочка, я не ошибся? – Ему… нельзя… в тюрьму… – вместо ответа проговорила я и попыталась отвернуться к стенке, но Дмитрий удержал меня. – А тебе? Тебе можно? Если хочешь знать, я с самого начала тебя подозревал! Уже когда ты меня окликнула. И потом, когда согласилась поехать сюда на ночь глядя. – Он легонько тряхнул меня за плечи. – Так и будешь молчать? – Что я должна говорить? – устало спросила я. – И так все ясно. Делай, как считаешь нужным. Дмитрий будто не слушал меня. Его лицо, неподвижное и непроницаемое, теперь выражало волнение и гнев. – Нет, ты ответь! Ответь мне! Я хочу понять, как можно было догадаться про код? Ты знала? Кто тебе сказал?! – Никто. Я сама… вычислила. – Как?! – Ты говорил о дочке. У тебя блестели глаза. И голос был другой, более мягкий. – Фантастика! – Дмитрий громко расхохотался. – Ну и девка! Вот это девка! И хороша, просто черт знает как хороша! Тошнота подступила заново. Я боялась сделать вдох, чтобы меня опять не вывернуло наизнанку. – Скажи честно, кем я был для тебя эти две ночи? – Дмитрий перестал смеяться и сделался серьезным. – Бараном? Тупым индюком, не понимающим опасности? Помехой на пути к безоблачному счастью? Кем? – Человеком. Обыкновенным человеком. – Тогда почему ты не могла просто попросить? – Он смотрел прямо мне в глаза. – О чем? – не поняла я. – Отдать расписку. – Ты шутишь? – Я попробовала улыбнуться, но получилось лишь слегка покривить губы. – Несколько сотен тысяч баксов. Кто от них откажется и ради чего? – Я. Ради такой девушки, как ты. Я смотрела на чеканное лицо Дмитрия, ища следы иронии или издевки. Но ни того ни другого не обнаружила. Его взгляд был прямым и открытым, словно он глядел не на воровку, хитростью проникшую в дом, а на друга, достойного поддержки и уважения. – Лида, я серьезно. Тебе довольно было сказать лишь слово. – Прости, – тихо проговорила я.