«Мари, богиня дождя, я призываю тебя, тебя, вознаграждающую праведных и наказывающую лживых, владеющую дождем и ветром, дочь земли, жену грома». На западе громыхнул гром, и ветер поднял концы моих волос. «Пусть замок, который был закрыт, отомкнется. Пусть закрытая дверь откроется. Пусть пойманная птица взлетит». Как инструктировал Уиллок, я представляла все, о чем говорила: ключ, отмыкающий замок; открывающуюся дверь, свободно летящую птицу. Сначала я ничего не почувствовала, но затем порыв ветра бросил дождь в мое лицо. Он ощущался восхитительно прохладным на моей коже. Когда он закапал на шею, я почувствовала, как он проникает внутрь моего тела. «Как дождь просачивается в выжженную землю, войди в меня; как поток находит свой путь к морю, найти свой путь во мне; как расщепляются трещины в камне с течением времени, расщепи узы, связывающие меня». Что-то шевельнулось глубоко внутри, словно разваливающиеся ржавые цепи, скрипящие петли, растрескивающиеся породы. Дождь, неся мое заклинание, просачивался внутрь, в глубины моей души… в подводные пещеры. Волнообразный свет струился над росписью стены из известняка. Это был грот, который я видела в своем видении во время круга. Потом, быстро как вспышка света, я перенеслась в лес, открытую всем ветрам пустошь, лабиринт в Шартре, а затем оказалась босиком на траве в окружении светлячков. Женщина в плаще возвышалась надо мной и тянула к себе Луну. Я ахнула и женщина резко развернулась, лунный свет поблескивал на серебряном клинке в ее руке. Я начала разворачиваться, чтобы сбежать, как и раньше, но вдруг передумала. «Лабиринт существует вне времени», — сказал Брок. Я чувствовала извивающиеся спирали вокруг себя. Я скрепила дух и посмотрела в … Лицо своей матери. Я ахнула при виде ее, не из страха, а от ее ослепительной красоты. Я почти забыла. Черные волосы обрамляли белое лицо и бледно-голубые глаза, которые смягчились при виде меня. Она опустилась на колени передо мной, пока ее лицо не стало на уровне с моим, и положила руку на мое плечо. — Калли, что ты здесь делаешь? Тебе приснился плохой сон? Я вспомнила этот момент. Мне было где-то шесть или семь лет. Мы жили в доме в университетском городке где-то в Новой Англии. Я проснулась ночью от кошмара и позвала маму, но никто не пришел. На стене моей спальни, словно рой светлячков, танцевали огни. Я услышала мамин голос, доносившийся с заднего двора и вышла, чтобы найти ее, но вместо нее обнаружила пугающую женщину с серебряным ножом. — Ты наложила стражей на меня, да? Ее глаза расширились, и ее рука отстранилась от моего плеча. Я почувствовала страх, моя мать посмотрела на меня так, словно я была чудовищем. Слезы текли по моему лицу, столько слез, словно я стояла под дождем. — Вот почему ты наложила на меня стражей? Ты боялась меня? — О, моя сладкая малышка, нет! — закричала она, пытаясь быстрее меня успокоить и не удивляться, что незнакомка завладела ее маленькой девочкой, но затем я увидела понимание на ее лице. — Калли, ты выросла, да? — спросила она. Слеза скатилась по ее лицу. — Значит, ты вырастешь. — Да, — сказала я, — но ты… Я не смогла закончить. Не смогла сказать, что ее не будет, чтобы присмотреть за мной. Она покачала головой и приложила палец к моим губам. — Все в порядке. Не говори мне. Главное, что с тобой все в порядке… Она посмотрела на светящиеся спирали. Они начали вращаться. — Но это не так? Ты в ловушке из-за того, что я установила на тебе стражи. О, моя дорогая, прости. Я сделала это только чтобы защитить тебя. — От чего? — От твоей тети, ищущей твою силу. «Гроув» использовал бы тебя… — Глаза мамы переместились от меня к периметру круга. — Использовал бы для чего? — вскрикнула я, мой голос был высокий и плаксивый, как у шестилетнего ребенка, требующего внимания матери. Мама повернулась ко мне, в ее глазах был страх. — Закрыть проход. Они пытались сделать это с помощью твоего папы, но мы нашли заклинание, чтобы остановить их. Мы боялись, что они попытаются сделать то же самое с тобой, если узнают, что ты — привратница. — Как? — закричала я. — Твоя кровь, — начала она, но снова оглянулась на круг. На этот раз мои глаза последовали за ее взглядом. Светящаяся спираль кружилась все быстрее, ее завитки приближались к нам. Я почувствовала их тепло на коже. — У меня нет времени объяснять. Спираль рушится, — сказала она мне. — Ты не можешь надолго оставаться в прошлом. Я хотела бы, чтобы у нас было больше времени, но я благодарна и за это, Калли, я не могу сказать тебе, насколько. Просто знать, что ты выживешь. Что ты будешь в порядке. Все ведь будет хорошо после этого, да, дорогая? Я подумала о том, сколько раз я мечтала поговорить с мамой еще раз. У меня было много вопросов… знаю, что должна использовать эти несколько моментов, чтобы узнать у нее заклинание, чтобы сохранить проход открытым, но для этого у меня есть Уиллок, поэтому я решила спросить кое-что еще. — Мама, есть парень… и я почти люблю его, но что-то мне мешает. Со мной что-то не так? — О, малышка, нет! С тобой нет ничего плохого. Это здесь. — Она прижала свою руку к моей груди. — Это стражи, которых я установила, чтобы защитить тебя. Как ты можешь быть защищена, если любишь? — Она прикоснулась к моему лицу, смахнула слезы и погладила по волосам. — Но есть вещи лучше безопасности. Если ты готова, мы можем убрать стражей. Твоя сила и твоя способность любить вернутся, когда стражи уйдут… но на это может потребоваться время. Они не должны были быть на тебе так долго. Они переплетаются с твоими страхами и сомнениями. Их снятие может быть болезненным. — Это нормально, — сказала я. — Не может быть хуже, чем я ощущаю себя сейчас. Боль отразившаяся на ее лице, заставила пожалеть, что я это сказала, но потом ее лицо разгладилось и она приложила нож к завиткам. Искры полетели с них, и они набросились на нее. — Я не могу сделать этого, — сказала она. — Ты должна сама. Она протянула мне нож. Он был холодным и тяжелым в моих руках. Мама показала, где нужно резать. Я подняла нож над катушками… но потом засомневалась. Я посмотрела в ее глаза. Если я не разрежу завитки, то застряну в этом моменте вместе с мамой. Могу остаться здесь с ней навсегда, единственным человеком, вместе с моим отцом, в любви которого я была уверена… она понимала меня. Мама открыла рот, чтобы что-то сказать и тут же закрыла. Я была достаточно взрослой, чтобы принимать решение. Этот взгляд все решил. Она готова была рискнуть своей безопасностью ради меня. Я прикоснулась ножом к завиткам. Внутри что-то оборвалось и я вернулась на крыльцо. Дункан тянул меня за руку, дергая от дождя. Завитки разворачивались вокруг меня, шипя под дождем, превращаясь в белый туман. Мама была права. Это больно, как будто кто-то протягивал через мою плоть колючую проволоку. Дункан пытался вытащить меня из-под дождя, но меня скрючило от боли. Я взяла себя в руки, чтобы удержать его руку, и свободной рукой почувствовала у себя в кармане пакетик припрятанной там травы. Я взяла щепотку и поднесла ее к ветру. Сквозь зубы, стиснутые от боли, я произнесла последнее заклинание, которое запомнила. «Несите эти листья по ветру. Пусть все, чего вы коснетесь снимет маску. Вы, награждающие праведников и карающие лжецов, смойте все иллюзии дождем». Дункан попытался сбросить мою руку, но было слишком поздно. Я отпустила травы и ночь наполнилась ароматом шалфея и колокольчиков. Ветер дунул дождь прямо на крыльцо. Дункан попытался отстраниться, но я обвила свою руку вокруг его запястья и крепко держалась, опираясь на силу богини, которую призвала. Она во мне сейчас. Мои стражи были ростом с меня и растворялись в тумане, когда я обернулась. Когти полоснули по моему лицу, ослепляя. Я закричала и подняла руки к глазам, упав на колени. Я услышала шаги Дункана, бегущего вниз по ступенькам крыльца, потом его крики боли, когда он бежал под дождем, а потом ничего, только собственные рваные всхлипы, смешивающиеся с дождем. Глава 24 Он не задел глаз, но порез жег невыносимо. Мама предупреждала, что стражи причинят боль, когда спадут, но от предательства Дункана было больнее. Ему тоже плохо, твердила я себе. Он знал, что если я увижу его лицо, никакие чары не смогут его освободить, но, что же он за монстр? При этой мысли порезы на моем лице начали пульсировать, сердце будто стянуло колючей проволокой. Я должна попасть внутрь, обработать раны… найти исцеляющее заклинание… или позвонить Диане. Попытавшись встать на ноги, я поскользнулась на мокром крыльце и больно упала на колени, размахивая слабыми и беспомощными руками. Вместо того, чтобы обрести силу после снятия стражей, я сама себя искалечила. Что, если они так переплелись с моей сущностью, что я не смогу жить без них? Что, если мои стражи были самой сильной моей частью? Цепляясь за перила, я сделала шаг к двери и упала лицом вниз. С трудом мне удалось повернуть голову. Дождь все еще хлестал по крыльцу, обливая мое лицо, ободранные щеки. Я могла думать лишь о том, что Дункан ударил и бросил меня. Слезы смешивались с дождем, жаля порезы на лице… и тут я почувствовала ладонь на спине и еще одну на лице. Крепкие руки двинулись по моей спине, рукам и ногам, их прикосновение было нежным, но сильным, я думаю, они искали переломы. «Я сломана внутри», хотелось закричать мне, но я не смогла. Колючая проволока сдавила горло. Да и, мне нравилось, как эти руки ощущались на мне. Они перевернули меня, удерживая за шею, поглаживая влажные от раны волосы. Лицо человека пришло в фокус. Не Дункан. — Билл? — удалось хрипло произнести мне. Он разгладывал меня, его карие глаза полыхали, словно пламя. — Кто это сделал? — прорычал он. Гнев превратил его из неброского работяги в кого-то другого. На мгновение я испугалась, но затем он обхватил рукой мое лицо и мой страх ушел, — но не его гнев. — Это был тот блондин? — Это… сложно, — удалось проговорить мне. — Нет, это не так, — пробормотал Билл, скользя руками под меня и сгребая в объятия. — В действительности, все очень просто. Никто не должен причинять тебе вред. Никто. Никогда. Это был самый длинный монолог, что он произнес за те пару дней, что я его знаю. Билл пронес меня внутрь и вверх по лестнице в спальню. Я положила голову ему на грудь и его голос отдавался успокаивающим гулом, заставляя спазм в горле ослабевать. Когда он положил меня на кровать, монолог Билла превратился в список довольно красочных вещей, которые он собирался сделать с Дунканом Лэрдом. Я, должно быть, ненадолго потеряла сознание, потому что когда очнулась, Билл аккуратно обтирал мое лицо мочалкой и напевал. Я слышала раньше, как он пел эту песню. Звучало очень знакомо, но слова были не на английском языке. — Мило, — прошептала я. — Что это? — Просто старая песня, которую пела мне мама… Эй, ты вся дрожишь. Тебе холодно? — спросил он, натягивая на меня одеяло. — Я должен был снять мокрую одежду… — Слишком джентльмен, а? — сострила я. — Не слишком, — сказал он, расстегивая мокрое платье. — Я обещаю не смотреть… Его голос замер, глаза расширились, когда он уставился на мою грудь. — Эй! Ты смотришь! — Я — идиот, — бросил он, снимая мое платье. — По твоему телу распространяется яд. Я посмотрела вниз и увидела неровные красные линии, знаки, оставленные когтями, распространяющиеся по коже. Красный сделал их похожими на ожоги, но они ощущались как ледяные кинжалы, вспарывающие грудь. — Так… холодно… — проговорила я между дрожью. Билл безумно посмотрел на меня и начал растирать мою кожу руками. Он начал с ног, работая руками сначала на лодыжках, потом на бедрах. Потом занялся руками. Везде, где он касался, моя кожа теплела, красные пятна тускнели. Это было так хорошо, что я забыла постыдиться того, что он проводит руками по моему обнаженному телу, — или задаться вопросом, откуда он знал, что делать. Но когда он дошел до груди, то взглянул на меня, и я увидела, что он — не забыл. — Я должен улучшить твое кровообращение, чтобы разогнать яд… особенно вокруг сердца. — Все в порядке, — сказала я, взяв его руку и положив на левую грудь. Кровь прилила к его лицу, глаза словно прожгли меня, но потом он склонил голову и внимательно, методично начал поглаживать мои грудь и горло. Под его руками красные следы увядали, тепло разлилось по телу. Когда он достиг моего живота, тепло полилось от пупка к ногам, словно водопад. Я, кажется, ощущала подобное раньше, но сейчас не могла вспомнить, когда. Не существовало ничего, кроме рук Билла, прикасающихся ко мне… ласкающих меня… Потом прикосновения изменились: его руки задвигались медленнее, задрожали. Он дрожал, поняла я, взглянув на него; его трясло, словно он впитал яд в себя. Его глаза встретились с моими, и я почувствовала, как что-то щелкнуло. Стражи, ослабленные внутри меня, начали исчезать. Встретив мой взгляд, Билл убрал руки. — Извини. Я не хотел… — начал было он. Я осознала, что Билл всегда извиняется передо мной. И все же он был неизменно добр и нежен ко мне, несмотря на то, что мы встретились лишь два дня назад, напомнил мне тоненький голосок. Но я шикнула на этот голосок. Глядя в глаза Билла, я чувствовала, что знаю его вечность. Его руки на мне ощущались более правильно, чем что-либо, испытываемое мной за… что ж, за всю жизнь. Я хотела их на себе снова. Прямо сейчас. — Тебе не за что извиняться, — пробормотала я, притянув его голову к себе и найдя его губы. Он застонал, поцеловав меня, что-то между рычанием и мурлыканьем, издав глубокий звук, вибрацию которого я почувствовала в его груди, скользнув руками под его рубашку. Он был напряжен, словно сдерживал себя, боясь причинить мне боль. Я прижала его к себе и приоткрыла его рот языком, желая проникнуть внутрь. «Есть вещи получше, чем безопасность», — говорила мама. Он задохнулся и отстранился, глядя мне в глаза с вопросом, а потом, словно на его вопрос был дан ответ, он скользнул одной рукой под мои бедра, проникнув между ног. Я почувствовала его жесткость в натянутых джинсах, прижимающихся к моему животу. Я боролась с пуговицами, пока он стягивал с себя эту чертову фланелевую рубашку. Под ней грудь его была гладкой, а кожа золотистой. Я провела рукой над этими гладкими рельефными мышцами и услышала его вздох, когда моя рука коснулась его эрекции. — Кай-лекс! Мое имя прозвучало, словно рык. «Когда он уже научится произносить его правильно?» подумала я, а потом, когда он оказался внутри, я забыла обо всем. Я проснулась на следующее утро, потянувшись к Биллу, и обнаружила себя в одиночестве. Страшная пустота охватила меня, потом тоска, затем смущение — я переспала с человеком, которого едва знала! — и страх, что все это было сном. Но затем я услышала шум внизу, звон сковородок, говорящий, что Билл не сбежал. Облегчение затопило меня, я надела халат и пошла вниз, но остановилась в дверях спальни. Отсюда я увидела открытую дверь в кабинет Лиама… пустой кабинет Лиама. Вот куда меня привел мой последний пылкий роман — к тоске по человеку, который даже не был человеком.