– Пфе!.. Сам рожей на черенок лопаты наткнулся, а меня виноватым… Разом замолчав, техники уставились в темноту ничем не примечательного закутка, прикрытого от основного помещения тушей парового привода – проигнорировав звонок от самостоятельно переключившихся рычагов на противоположной стене. Тем временем мрак в закутке слегка сгустился, вроде как пошел волнами, и… сложился в фигуру человека. – Как все?.. Стянув с головы фонарик, пришелец довольно потянулся: – Норма! Мимо него тут же проскользнула пара чумазых кочегаров в респираторных масках, начавшая с деловитым видом перетаскивать в сторону угольной ямы небольшие и плотно набитые чем-то мешки. Сильно пахнуло сырой землей… – Где напарник-то? – Сейчас будет. Старшой, досок для крепи всего ничего осталось, и воздуховод проверить надо – тяга ослабла. Доложившись, человек направился в еще один закуток, прямо на ходу избавляясь от одежды. Зашумела-заплескала вода, и словно дождавшись этого, в глубине мрака загорелась слабая искорка света. Потихоньку налилась силой, разрастаясь и превращаясь в фонарик на голове еще одного «землекопа», лежащего на небольшой тележке. В смысле, передвигавшегося на ней по рукотворной подземной норе. – Чего так долго? Щеголявшие чистой одеждой ремонтники поспешили вытянуть очумевшего после трудовой вахты товарища под струю свежего воздуха. А потом, видя что тот продолжает глупо лыбиться, стянули с молчуна каску и «глазок» аккумуляторного фонаря, да и вылили на него ковшик воды – так сказать, оказали первую помощь. – Ух!.. Присев на подсунутую под него скамейку, ирландец яростно почесал в затылке мокрой головы, счастливо улыбнулся и выдал на чистейшем русском языке: – Братцы, кажись, я до фундамента храма докопался!.. Глава 2 Положив перед собой три листка, верхний из которых был озаглавлен как «Первая всеобщая перепись населенiя Россiйской Имперiи», внештатный чиновник при канцелярии военного министра недовольно поддернул перекосившийся рукав форменного вицмундира. Проигнорировав казенную чернильницу и пару перьев со стальными наконечниками, подхватил со стола личную ручку «Паркер» и скользнул взглядом по документу: – Так, ну где?.. А, вот. Прочитав первый вопрос, надворный советник едва заметно удивился и перевернул лист титульной стороной вверх. – Хм, форма «Б»? Для владельцев усадеб и хуторов, а также домов внутри селений. Ну хоть не форму «А» подсунули[24], и то ладно… Вздохнув, госслужащий вернулся к табличке с вопросами, тут же вновь улыбнувшись: «Фамилия, имя, отчество или прозвище?» Вписав в соответствующую графу четким аккуратным почерком «Агренев Александр Яковлевич», чиновник замер в легком затруднении. Самым первым прозвищем его наградили дамы Ченстохова, и было оно сколь лестным для мужского самолюбия, столь и невозможным для отображения на бумаге. Остальные именования тоже имели свои особенности (вроде Торговца смертью, ага), и зачастую были достаточно экзотичны, подчеркивая некоторые заслуги – к примеру, хунхузы после очередной пропавшей в русской тайге банды с какого-то лешего начали его именовать Золотым Драконом. Нет, он, конечно, навел порядок с нелегальной добычей золота на своих (и не только) землях – но с какого перепугу манчжуры вдруг стали считать, что он готов всех их закопать заживо ради пары крупинок мягкого и тяжелого металла? «И на нашей стороне Амура тоже многие уверены, что я весьма неравнодушен к золоту – и более того, являюсь идейным и духовным наследником первого русского финансиста Кощея». Покрутив в пальцах «Паркер» и обдумав идею насчет того, чтобы вписать в графу что-то вроде «сестрорецкого затворника» – в конце концов, Александр просто решил оставить все как есть. «Пол?» – Гм, интересно, если после своего имени и отчества я тут по ошибке отмечу, что принадлежу к прекрасной половине – поверят или нет? Впрочем, ответ он все же вписал правильный. И даже в штаны заглядывать не стал – все по памяти, все на доверии, ага. «Отношение к главе семьи, или к главе хозяйства?» Выводя ровные строчки, мужчина буркнул, что отношение к главе своей семьи у него самое наилучшее – и вообще, он себя любит, ценит и очень уважает. «Возраст?» – Вас всех точно переживу! «Семейное положение?» – А на ком? Почти у всех подходящих мне девиц или мозги отсутствуют, или характер – этакие инфантильные женщины-девочки. Нет, попадаются, конечно, и вполне… Вспомнив кое-кого, Агренев задумчиво покрутил гладкий цилиндрик ручки – а затем его мысли почему-то перешли на дочерей царствующего государя императора. «Да-а, трудно будет девчонкам замуж выскочить. И положение высокое, и на личико не ахти, да и родители своеобразные – особенно мамаша. Впрочем, не мои заботы». – Сословие? Оно у нас простое: Рюриковичи мы. «Место рождения?» – Родовое имение, естественно. Денег-то на хорошего врача-акушера не было, папенька все успешно промотал. «Место приписки» – Опять-таки, родимое Агренево. Как-то оно там без меня живет?.. Над следующим вопросом князь ненадолго задумался. В самом деле, ну вот как ему ответить, где он обычно проживает? С его вечными разъездами и кочевой жизнью, самым правдивым было бы просто упомянуть всю Российскую империю в целом. Хотя, конечно, в последнюю пару-тройку лет он несколько остепенился и осел в Приамурском генерал-губернаторстве… – Так и пишем – свой дом в Хабаровске. Или лучше упомянуть квартиру во Владивостоке? В Чите жилье служебное, в Николаевске-на-Амуре тоже. А может, коттедж в Благовещенске? Нет, там скорее летняя дача. Твердой рукой вписав первый вариант и мимоходом ответив, что никаких физических недостатков не имеет, Александр добрался до вопроса насчет вероисповедания. Проиграв в голове несколько ответов, он с сожалением выбрал ложь – потому что за правду его бы сходу объявили безбожником. Ну или сильно сочувствующим проклятым староверам. А ежели князь попытался бы обосновать свою позицию и огласил кое-какие сведения из статистической подборки материалов о русской синодальной церкви – то с гарантией стал бы еретиком и обладателем именной анафемы[25]. – Православный, и чтоб вы этим подавились!.. Что у нас дальше? Ага, родной язык. «Русский матерный не подойдет, насчет уличного арго или чистого литературного – не поймут. Так что впишем просто русский, и утешимся тем, что это тоже правда». Задумавшись о чем-то на пару мгновений, князь потер подбородок. «Умение читать?» – С трудом и по слогам, ё-моё!.. А подписываюсь двумя крестиками – у меня и печать для этого есть, чтобы не перетрудиться. Кстати!.. Достав из кармана вицмундира небольшую, но очень важную коробочку со своим факсимиле[26], надворный советник Агренев выложил ее поближе к ежедневнику. – Последний вопрос, он трудный самый, хе-хе… «Занятие: ремесло, промысел, должность или служба, отдельно – главное и вспомогательное?» – Ну тут все просто. В основном я внештатный чиновник Военного ведомства, по вспомогательному-совместительному – чиновник Министерства финансов. Еще немного числюсь в Министерстве путей сообщения… В общем, обычная чернильная душа, хе-хе!.. В промысел же запишем, что я в свободное от службы время люблю развлекаться изобретательством и инвестированием в различные коммерческие прожекты. Зная, какое число заинтересованных лиц будет изучать его письменную «исповедь», Александр представил их реакцию на его абсолютно честный ответ – и самым плебейским образом захохотал. Даже появление товарища Приамурского генерал-губернатора не остановило его веселье, лишь несколько уменьшило. – Князь!.. Укоризненно покачивая головой, вставший на пороге кабинета генерал-лейтенант Гродеков всем своим видом выразил неуместность веселья именно здесь и сейчас. Нет, пришедший весьма ценил шутку или пикантную историю (особенно в хорошей компании) – но даже он не позволял себе смеяться в момент всероссийского траура по безвременно усопшему бывшему генерал-адмиралу и великому князю Алексею Александровичу. – Простите, Николай Иванович: моя вина – не удержался. Плотно прикрыв за собой высокую створку и пройдясь до массивного гостевого кресла, заместитель самого главного чиновника Приамурья расположился в нем с непринужденной ловкостью, выдающей немалый опыт: и не только военный, но и просто – частых посиделок именно в этом предмете мебели. – И что же вызвало ваш смех? – Косноязычные перлы в рапорте одного из начальников Пограничной стражи. Печально и понимающе покачав изрядно облысевшей за последнюю пару лет головой, Гродеков мимоходом утянул из стоящей возле кресла шкатулки толстую сигару. Слегка размял, и с наслаждением вдохнул аромат табачного листа – хотя курильщиком он и не был, но приятные запахи любил. – Собственно, я к вам по поводу одного отчета. Поводив сигарой у носа, гость с легкой улыбкой вернул обратно душистый привет с далекой Кубы. – В конце марта – то есть уже через неделю, мне предстоит доклад Сергею Михайловичу касательно развития морских промыслов в нашем крае. Наверняка будет поднят вопрос и о тех двух брошенных американских кораблях, обнаруженных промысловой шхуной вашей Дальневосточной компании… Вытянув из настольного лотка картонную папку, чуть отличающуюся по цвету от своих казенных коричнево-серых товарок, хозяин кабинета потянул за веревочные завязки. – Дополнительное расследование, предпринятое по моей просьбе, не нашло никаких следов насилия над экипажами плавучего завода и китобойного судна, как-то: личные вещи на месте, судовая касса в полной сохранности, корабельный арсенал не вскрыт. Никаких признаков борьбы, вспышки заразной болезни или тому подобного; последние записи в судовых журналах – самого обыденного свойства. Сделанные на месте капитаном «Нарвала» фотографические карточки и протоколы осмотра прилагаются, как и свидетельские показания экипажа шхуны… Довольно небрежно сложив все бумаги обратно, князь положил укладку поближе к сослуживцу-приятелю.