Чтобы отвлечься от этих мыслей я заговариваю с охотницей. Озабоченная складка на морщинистом лбу разгладилась, похоже, что она зря волновалась, и в засаде принимали участие только трое перевертней. Интересно – охотницу в самом деле недооценивают, или старые перевертни настолько глупы, чтобы умирать поодиночке? – Тетя Маша, а как вы почувствовали предательство? Я вот как закемарил, так бы и улетел вместе с машиной к рыбам в гости. – Нервничали они много, и явно не из-за сидящего охотника. Да и на заправке, когда они выходили, услышала их разговор. Это ты рожу плющил, а мне всегда нужно быть начеку! Я уворачиваюсь от раскидистой ели, но она всё равно бьет по плечу тяжелой лапой, заставляет ойкнуть. Почти слышу, как треснула зеленая корка под тканью. Охотница поворачивается на мой возглас. – Давай-ка поменяем примочку. Я сейчас помогу снять рубашку! Намокшая от сукровицы, травяного сока и крови, рубашка с трудом отделяется от тела. Эполеты успевают ороговеть и почти не гнутся под сильными пальцами охотницы. Я пытаюсь увидеть, как обстоят дела с ранами. В тусклом свете луны плечи темнеют синевой, словно их окунули в грозовую тучу и от пятен черными молниями расходятся прожилки. Вид ран схож с укусом Марины. – А я не стану берендеем-перевертнем? Может, буду каким-нибудь новым видом? Беренвертнем или перендеем? – Нет, ты как был балаболом, так им и останешься, – хмыкает тетя Маша и аккуратно раскладывает по плечам кашицу. – Не переживай, в тебе течет кровь берендея, она совладает с отравой перевертня. Новый жар льется на плечи, но уже терпимый, словно капают растаявшим воском или поливают йодом. Обнаженное мясо поблескивает в серебристых лучах луны, но раны почти затянулись тонкой пленкой. На эту-то пленку и ложится зеленая масса. Эх, если бы такую мазь накладывали в детстве, то никакие порезы не были страшны, а то перемажут зеленкой, и ходишь потом с бриллиантовыми коленками. – А что за травы такие вы растираете? На будущее пригодится, – кривлюсь я в тот момент, когда пытаюсь надеть рубашку. – Донник, тысячелистник, можно было бы ещё зверобоя добавить, но ты от него бежать будешь, как наскипидаренный, – отвечает охотница, придерживая за воротник рубашку. – Буду знать, чем сыну локти да коленки мазать, – я ойкаю от проблеска боли, когда завожу руку, чтобы попасть в рукав. – Какой быстрый, ты сначала доживи до сына-то. – Доживем, будет и на нашей улице праздник, – я пытаюсь приободрить охотницу. – Ну да, твоими бы устами да мед бы пить! Не отставай, а то один пойдешь, – грозит тетя Маша и подхватывает сверток. Папоротник хлещет по ногам, намекает на то, чтобы остаться в темной глуши и дождаться цветения своего прекрасного цветка. Орешник пряно пахнет. По ноге скользит чей-то холодный хвост. Мышь! Я хотел было метнуться за ней, но боль в плечах режет острыми бритвами. Коротко свист, и следом раздается предсмертный писк. – Я отвернусь. Понимаю, тебе для восстановления нужны силы, – охотница поднимает с земли мохнатое тельце, проткнутое иглой. – Постарайся сильно не испачкаться. – Спасибо. Я… я запнулся. – Ну-ну. Я тоже отворачиваюсь от охотницы и стараюсь не очень громко чавкать. Теплая кровь струйкой течет в горло, шерсть застревает на зубах, косточки хрустят как пупырышки на пластиковой оберточной пленке. Жизнь другого существа помогает мне. Я чувствую, как волокна и перемолотые кости тают в желудочном соке, перерабатываются в новый материал и устремляются к плечам. Отверстия от клыков заполняются новым мясом, мышцы сращиваются, сухожилия крепнут. Возникает ощущение, что кто-то изнутри нагревает пластиковую бутылку и разглаживает вогнутые края, спаивает разрывы. – Пожрал? – бурчит охотница. – Тогда поторопимся, скоро выйдем на дорогу. Кусты раздвигаются. Я чуть не падаю в придорожную канаву, поскользнувшись на прелой листве. Трещины асфальта змеятся на дороге, словно морщины по лицу тети Маши. Мы выбираемся на двухполоску и охотница машет рукой в сторону севера. – Как ты себя чувствуешь? – интересуется охотница. – Хм. Ещё пара мышек и можно будет пригласить меня на танец. – Тогда давай-ка свернем с дороги и разведем костерок. От полянки далеко ушли, так что можно будет немного поспать, а то вместо мышек на меня ещё попробуешь кинуться. А это чревато. Что девчонки скажут, если ты полезешь целоваться без зубов? – охотница кивает на стену деревьев. – Вон там и заночуем, а ты пока набери сухостоя. Утром я подскакиваю с места и встревожено оглядываюсь по сторонам – что снилось не помню, но что-то тревожное. Полупрозрачный туман струится по земле, словно земля превратилась в стыдливую девушку, лежащую на пляже, и пытается натянуть шифон, чтобы скрыть тело от похотливых мужских взглядов. Как и у девушки, у земли это плохо получается. Второй мыслью явилось ощущение того, что плечи не болят. Я взираю на сидевшую у угольков охотницу и с улыбкой делаю пародию на «Цыганочку». – Я же говорила, что заживет как на собаке, – усмехается тетя Маша Я ощущаю себя на уровне хорошо выспавшегося человека. Бодрость во всем теле хлещет через край, и не скажешь, что только вчера пытался проститься с жизнью и стонал от боли в укусах. Кстати, как там они? Я с трудом отдираю присохшие «эполеты», треснувшая зеленая корка ссыпается засохшим пластилином. Обнажаются круглые бордовые пятнышки, словно я заснул на пуговицах, и следы отпечатались на коже. Ни запекшейся крови, под которой вечно чешется, ни сочащегося гноя – только точки на коже. И впрямь зажило как на собаке. Я присвистываю от удивления. – Вот и ладушки, можешь умыться, вон в том овражке есть лужа, но не вздумай пить! Мало ли там чего с дороги нанесло, – охотница показывает на зеленеющую осокой вымоину. – Не пей – козленочком станешь, – вспоминаю я приговорку из детства. – Ага, как ещё можно было детей удержать от плохой воды? А в сказке четко сказано: «Терпи до воды хорошей!» – усмехается охотница. Вода оказывается холодной, пахнущей гнилой травой и сырым деревом. Я бы и не подумал её пить, а после слов охотницы подавно. Нет, конечно, козленочком бы не стал, но почву изрядно удобрил. Отфыркиваясь и расплескивая воду, я смываю с себя вчерашний день, запекшуюся кровь на подбородке, остатки крови с тела, засохшую сукровицу вперемешку с зелеными потеками. Если бы так можно смыть воспоминания… Взять и окунуться в воду, а вынырнув – забыть всё случившееся. Кто-то так ныряет в водку, но это не помогает, лишь добавляет мучений на утро. – Вот и молодец! – приветствует моё возвращение охотница. – Грязную рубаху я сожгла, так что закидай костер и одевай новую. На этот раз обращайся аккуратнее, а то всего одна осталась. Опять обноски, полный карман денег, а я вынужден надевать потные вещи какого-то перевертня! Так я бурчу про себя, а на лице стараюсь изобразить счастливую улыбку. Но кого я пытаюсь обмануть? – До города потерпи, а там заменим, брезгливый ты мой! – улыбается охотница. – Пойдем, Зов ещё в силе, нам не очень много осталось. Костер недовольно зашипел, когда я забросал его влажным мхом, потоптался, и затушил по-пионерски. Тетя Маша успевает отойти к дороге, а белок я не стеснялся. По дороге едут машины, такие редкие ночью, сейчас они попадаются раз в полминуты. С разрешения охотницы я начинаю голосовать и, спустя два километра поднятых рук, возле нас останавливается «Камаз». Небритое лицо крупного мужчины смотрит на нас из правого окна. – Туристы? – Натуралисты! – весело отвечает охотница. – До Кургана подкинете, а то что-то мы силенок не рассчитали. – Ага, ты мать может и не рассчитала, судя по одежке давно идешь, а вот этот хлыщ словно только из кабинета министров вышел, – хмыкает мужчина и открыл дверь. – Залезайте, по дороге расскажете. За рулем сидит ещё один мужчина, не уступающий по габаритам первому. Он сверкает в нашу сторону металлическим зубом. – Только уговор такой: в туалет часто не проситься, водку с клофелином не предлагать. Если новые анекдоты есть, то выкладывайте, а то уже седьмые сутки в пути и по радио успели все выучить. – Ох, этого добра как грязи, только подвезите, люди добрые, – охотница с кряхтеньем забирается на сиденье. Я-то знаю, что она с земли может на крышу «Камаза» запрыгнуть, так что слегка удивляюсь неуверенности и замешательству тети Маши. Она начинает играть роль пожилого и уставшего человека, но зачем? Я залезаю следом. Может она снова что-то почуяла? В любом случае дверца захлопывается. Заговоривший первым мужчина залезает на лежанку позади нас, машина с легким подергиванием трогается с места. Три человека, от которых пахнет потом и сальными волосами. Теперь они пища… Если бы мужчины знали, что за пассажиров они подхватили по доброте душевной и чем это для них закончится, то уволились бы в тот же день, когда пришли устраиваться водителями дальнего следования… Дальнобойщики – Так говорите, проблем нажили? – спрашивает Андрей. – И теперь торопитесь? Тетя Маша мягко улыбается ему, водитель оказывается мужчиной словоохотливым. Синеватые прожилки на дряблом носу выдают любителя расслабиться после рейса, а то и во время, когда не за рулем. Прожаренное весенним солнцем лицо бороздят мимические морщины, желтоватые от табака неровные зубы охотно показываются при очередной прибаутке тети Маши. Понимаю, как ему тяжело в пути с таким напарником как Максим. Крупный мужчина с пивным брюшком сначала послушал на ходу придуманный рассказ тети Маши, и покачал коротко стриженой головой, на которую словно просыпали муку – так седина покрыла русые волосы. Он пробурчал что-то вроде: «Эх, и как же такое могло произойти. Да что удивляться, если правительство только на свой карман и смотрит». После этих слов он отвернулся к стенке, подложил правую руку под тонкую подушку, а левой накрыл ухо, чтобы полностью отдалиться от окружающей реальности. После пяти минут мы услышали легкое похрапывание со стороны тельняшки. По легенде, что рассказала охотница, мы владели небольшим магазином, и не собирались платить местным бандитам за «крышу». Вот за это нас и вывезли в лес, «для разговора». Разговора не получилось, и нам удалось ускользнуть от бандитов. Теперь мы вынуждены ехать в Курган за помощью, чтобы вернуться с подкреплением. Начальник милиции приходится нам дальним родственником, поэтому и едем к нему с поклоном. Всем известно, что бандиты срослись с милицией, так что одна надежда на семейные корни. Дальнобойщики только покачали головой, что так далеко ехать приходится. Сами они ехали до Челябинска, так что могли подкинуть только до этого города, а дальше мы уж сами. – Да уж, знали бы где упасть – соломки бы раскидали, – покачивает головой охотница. Она старается говорить потише, чтобы не разбудить лежащего Максима, на что Андрей только машет рукой. – Не шепчитесь, Мария, он всё равно не проснется. Умаялся за ночь, вот и отсыпается. Мы как раз перед вами поменялись местами. Груз ждут, а у нас поломка на пути произошла, теперь приходится нагонять. Эх, жизнь наша бекова, нас ага, а нам некого,– улыбается водитель и хитро посматривает на охотницу. – Да знаю я эту присказку, ты матерись, если не в мочь. Знаешь, как я на сына порой хавальник раскрываю? Вся деревня высыпается на улицу, чтобы послушать, – в ответ хмыкает охотница. – Это да, у меня тоже знакомая в магазине работает. Хорошая бабенка, всегда в долг дает. Так вот, она как-то при мне так четверых мужиков покрыла, что те забыли – за чем пришли. Стояли, глазами лупали и обтекали. Потом извинились перед ней, да и ушли ни с чем. Хорошая женщина, – повторяет Андрей и причмокивает, будто облизывает конфету. – Да ты никак ходок? – спрашивает охотница. – Ох, Мария, это я в молодости был ходоком, когда лет было столько же, сколько вон Женьке. А сейчас же что за гульба? Под бочок к милой, да и захрапел до утра, а раньше только утром и слазил, взмыленный как конь, – говорок водителя напоминает костромской, он так же «окает». – Да ты боярышник почаще в термос заваривай, дикий овес с петрушкой в салаты добавляй. Коня не обещаю, но на пони потянешь, – хитро сощуривается охотница.