— Какие ключи? — Как вы в дом к Бродилову попали? — Он мне ключи дал. — От собачьего вольера тоже? У вас на связке был ключ от него. — Да?.. Я не знала… Что дал, то я и взяла. — Это были ключи Каблуковой. — Не знаю, — сказала Рыбалова и глянула на свои ногти. Маникюр свежий, яркий, а вид у нее был такой, как будто она рассматривала грязь. — И с Бродиловым вы не спали. — Откуда вы знаете? — Мы нашли его личный дневник, — слукавил Федот. — Да? — Люба быстро и удивленно глянула на него. — У него было много женщин. Вы среди них не значитесь. — Игорь не вел никаких дневников. — Дневники потому и называются личными, что про них люди никому не говорят. — Лиза бы знала… Ей было известно очень много… — Очень много — это не значит все. — Не знаю… — И ключей от дома не было. Их вам дала Лиза. — Зачем? — Не знаю, какие улики вы там уничтожили. — Где там, в доме?.. Ничего я не уничтожала… И Лиза мне ничего не давала. — Где она? — Кто, Лиза? — Люба, вы же прекрасно все понимаете… И я тоже… Ведь вы же не просто так здесь оказались. — Конечно нет. Я приехала проведать маму. — Вы появились тут вместе с Лизой. Люба вздрогнула так, как будто над ухом у нее выстрелил стартовый пистолет. — Кто вам такое сказал? — Она посмотрела на Федота, но не смогла удержать на нем взгляд. — Сказали. — Кувыкин? — Это же деревня, здесь от людей не спрячешься. — Он видел Лизу? — Люба снова посмотрела ему в глаза. Она требовала ответа, и на этот раз взгляд не отвела. — Видел и вас, и Лизу… — не моргнув глазом соврал Комов. — Вместе? — Где Лиза? Вместо ответа Рыбалова повернулась к Федоту спиной и зашагала к дому по тропинке, идущей через огород. Она подвела Федота к дровяному сараю, открыла дверь и заявила: — Лиза, выходи! К тебе пришли! — А без фарса можно? — спросил Федот. — Не отзывается… Может, она к тебе пошла? С повинной. Рыбалова открыла дверь в комнатку, примыкавшую к летней кухне, включила свет. Федот уже был здесь, более того, хозяйки определили его сюда на ночлег. Здесь действительно было лучше, чем у Каблуковых. Там пол бетонный, а здесь — доска. Тут окошко с занавесками, а там глухие стены. Диван старый, но на вид крепкий. Стол, стул, транзисторный приемник. Кто-то поставил свежие цветы в вазу. Видимо, это сделала мама Любы в качестве извинения за то, что не пустила гостя в дом. Там все-таки было получше. В этой комнате могла жить Лиза, но Федот не обнаружил здесь следов ее присутствия. Не исключено, что мать и дочь их просто убрали вместе с ней. Они вымыли полы, протерли влажной тряпкой мебель. — Через окошко, огородами, — сказал Федот. — Да, так оно и было, — заявила Люба, подошла к окошку, провела рукой по занавеске. — Здесь даже губная помада. Поцелуй на память. Комов понимал, что на Любу нашло. На занавеске не должно было быть никаких следов поцелуя, но все же он подошел к окну. Люба повернулась к нему, с нахальной улыбкой посмотрела в глаза и выдала: — А тебя целовать я не стану. В комнатке и прежде было нехолодно, а стало еще жарче. Сказалось присутствие знойной женщины. — Даже на память? — Если только на память. — О Лизе? — Она моя подруга. — И что? — Ничего. — Где Каблукова? — Нет ее здесь, ты же видишь. Рыбалова ушла в дом, но не успел Федот докурить сигарету, как она вернулась и сказала: — Что-то душно сегодня, — сказала она. — У реки посвежей будет. Женщина кивнула и, ничего не говоря, направилась к реке. Федот и сам рад был вернуться к воде. Там хоть и комары, зато какая-никакая, а прохлада. От реки доносились голоса. Услышал Федот и всплеск воды. Они вышли к месту, неподалеку от которого купались люди, двое мужчин, три женщины. — Искупаемся? — спросила Люба. — Здесь? — Можно и здесь. — Голышом? Она повернулась к Федоту, вонзила в него удивленный взгляд. Черные брови взметнулись высоко вверх. — Ты ведь с кем-то уже так купалась.