— Матрос Папанов, доложите боевые характеристики и порядок применения гранаты в бою, — обратился старшина к сидящему с краю, стриженному под нуль матросу. Тот встал, взял в руки ребристую «феньку» и, закатив глаза под лоб, зачастил: — Оборонительная граната Ф-1, образца 1939 года, предназначена для поражения живой силы противника в обо… — Реже, реже, Папанов, что ты спешишь, как голый в баню, — недовольно прервал его Юркин. — Отвечай не спеша, четко и ясно, время у нас есть. — Слушаюсь, товарищ старшина, — шмыгнул тот носом и, в течение нескольких минут толково изложил остальной материал. — Всем понятно? — спросил Юркин. — Точно так, — вразнобой ответили матросы. — Ну и ладушки. А сейчас матрос Вылко доложит нам тактико-технические характеристики боевого карабина. Давай, Вылко. Теперь из-за стола поднялся приземистый матрос, с раскосыми глазами и смуглым лицом. Он взял в руки карабин, любовно его погладил и с тоской посмотрел на старшину. — Чего уставился как мышь на крупу? — пробурчал тот. — Давай, докладывай. — Моя не знает, — обреченно пробормотал Петр и опустил глаза. Все заулыбались. Коренной житель Севера, бывший охотник и меткий стрелок, Вылко не воспринимал ничего, что касалось теории. Он жил в своем материальном мире, где пост, на котором служил — был его жилищем, старшина — начальником, которому следовало подчиняться и высказывать знаки уважения, а карабин — обычным ружьем для охоты. В учебном отряде, куда попал молодой ненец, сразу поняли, что рулевой-сигнальщик из него не получится, и списали от греха подальше, на дальний пост. — Ну, так что, Вылко, будешь отвечать? — грозно сдвинул брови старшина. — Моя не знает, — робко повторил матрос и вздохнул. — Как называется то, что ты держишь в руках? — Карабин, однако. — Правильно, молодец. А какой у него калибр? — Во! — радостно произнес Петр и продемонстрировал всем извлеченный из кармана винтовочный патрон. — Так, допустим, — пробормотал Юркин. — А прицельная дальность стрельбы? — Тысячу шагов, однако! — воскликнул матрос. — Ну, вот, почти все рассказал, — хмыкнул старшина, — а говоришь, не знаю. Молодец, садись. Вылко утер ладонью вспотевший лоб и сел на место. Старшина благоволил к нему. Время от времени, когда приедались надоевшие консервы и крупы, Юркин отправлял Петра на охоту в тундру и тот неизменно возвращался с добычей. Это были жирные полярные гуси, куропатки и зайцы. А однажды, взвалив на лыжи, невозмутимый Вылко притащил на пост тушу молодого оленя, мясо которого очень понравилось морякам. Завершив теоретическую часть, старшина приказал всем одеться, взять карабины и построиться у поста. Погода способствовала проведению стрельб. Бушевавший ночью на море шторм стих, небо прояснилось, и началась оттепель. Проинструктировав переминающихся с ноги на ногу моряков, Юркин отдал команду и короткая цепочка в черных шинелях, двинулась в сторону ближайшей сопки. Там, у ее подветренной, стороны, моряки быстро оборудовали импровизированное стрельбище, водрузив на обломок скалы десяток консервных банок из прихваченного с собой вещмешка. Потом Юркин отвел всех на пятьдесят метров в сторону и приказал оттоптать небольшую площадку в снегу. — Стрельба по неподвижной цели из положения лежа! — скомандовал старшина, когда она была готова. — Матрос Ларин, на огневой рубеж! — Есть! — ответил тот, плюхнулся в снег и передернул затвор. — Матрос Ларин к стрельбе готов! — Огонь! Через секунду грянул выстрел, затем, с небольшими промежутками, еще четыре. Все банки оставались на местах. — Хреново, — процедил Юркин. — Палишь в белый свет как в копеечку. Матрос Папанов, на рубеж, — кивнул он радостно ухмыляющемуся Папанову. Все повторилось в той же последовательности. — Стрелки, мать вашу! — выругался старшина и обернулся к Вылко. — Петро, покажи этим салагам, как надо! Тот сдернул с плеча карабин, косолапо шагнул вперед и ловко занял позицию. Затем, с равными промежутками, стали греметь выстрелы, после которых число банок на скале уменьшилось на пять. — Видали салаги? — похлопал Юркин по плечу, вставшего и смущенно переминающегося с ноги на ногу Вылко. — Вот так должен стрелять советский матрос! А теперь продолжим. Ларин, подмени Вихрова! Выстрелы у сопки гремели до обеда, после чего раскрасневшиеся матросы с песней вернулись на пост. После этого, сделав запись в журнале о проведенных стрельбах, Юркин захватил бинокль и отправился к вахтенному на вышку, а остальные занялись чисткой оружия. Остаток дня прошел в обыденных делах, а вечером, после отбоя, когда все свободные от вахты улеглись на жесткие топчаны, старшина закурил и обратился к лежащему рядом Вихрову. — Сань, — травани чего-нибудь на сон грядущий. — Это можно, — ответил тот. Радист отличался неиссякаемым чувством юмора и в свободное от вахты время развлекал друзей всевозможными морскими байками, которых знал великое множество. — Наш «охотник» зашел тогда в Полярный, — закинув руки за голову, начал рассказчик. — Ну, и что б братва не бузила, (в увольнения не пускали) замполит решил устроить соревнования с моряками из подплава. Рядом с нами, на пирсе, стояла «щука»[25]. Он сходил на нее и поговорил там со своим коллегой. Тот и предложил перетягивание каната. Как самый популярный вид спорта на флоте. После «козла»[26], естественно. Оговорили все вопросы и определили приз — десять банок сгущенки. Утром, после завтрака, все наши, кроме вахтенных и команда лодки собрались на пирсе. Боцмана притащили мягкий швартов и растянули по пирсу. Затем с разных сторон за швартов ухватились по десять крепких мореманов и, по знаку судьи, стали тянуть его в разные стороны. А мордовороты еще те, многие «огребали полундру»[27] по седьмому году. Канат натянулся как струна и с переменным успехом стал ползти то в одну, то в другую сторону. Все это время толпа собравшихся на пирсе болельщиков, подбадривала спортсменов и оглушительно орала. Большинство прочило победу подводникам. Ребята там были поздоровей. Но ни тут-то было, мы пошли на хитрость. Еще до сигнала судьи, трюмный с «охотника» — Вовка Ландик, находившийся среди болельщиков, незаметно захлестнул конец швартова позади нас, за неприметную «утку»[28] на пирсе. И всякий раз, когда победа клонилась на сторону противника, она стопорила ход каната. Это давало нам несколько секунд передышки, и мы тащили его обратно. В один из таких моментов, когда противник чуть выдохся, наш боцман дал отмашку и, чуть попустив швартов, мы резко рванули его в сторону. Не удержав равновесия, подводники, в полном составе, повалились на пирс и были утащены за роковую черту. Мы уж предвкушали радость победы, но не тут-то было. Ландик не успел освободить швартов и судья засек, что он привязан к «утке». Дело едва не дошло до драки, но помешали офицеры. В итоге Вовку отправили на «губу» и приза нам не досталось. Но самое интересное то, что «утку» подводники своротили почти напрочь. И это при том, что она рассчитана на удержание корабля! — М-да, — задумчиво пробормотал старшина, — это все от нервов. — Как это? — спросил кто-то из молодых. — А очень просто. При нервном напряжении, сила удваивается. Я сам знаю один такой случай. — Расскажите, товарищ старшина, — попросил сверху Папанов. — Стрелять ты Серега не горазд, а байки слушать любишь, — хмыкнул Юркин. — Да, ладно, Жора, чего там, расскажи, — поддержал матроса Вихров. Ну, так и быть, слушайте. Было это в Новороссийске, в самом начале войны. Я тогда служил комендором на эсминце, и мы вышли в море для постановки минных заграждений. Только пришли в квадрат, а тут из-за облаков тройка «фокке-вульфов» и прямо на корабль. Делать нечего, командир стал маневрировать, и мы приняли бой. Я был первым номером на зенитном автомате. Ну, гвоздим изо всех калибров по немцам, они по нам. Бомбы ложатся почти у борта, вода кипит. А на корме у нас, под брезентом, снаряженные для постановки мины. Один осколок туда, и пиши пропало. При очередном заходе, одного «фоку» мы сбили, и стало чуть легче. И тут вижу, что этот самый брезент горит. И торпедист Лешка Цаплин, пытается его с мин содрать. Не помню, как, но я рядом оказался. Сорвали мы брезент кое-как и в сторону оттащили. А на одной из мин краска пузырится и изнутри дым валит, вот-вот рванет. Что делать? Схватили с Лехой ее за рымы, подняли и сбросили за борт. После возвращения командир нас лично поблагодарил и предложил показать на месте, как мы это все проделали. И такую же мину мы не то, что поднять, сдвинуть с места не смогли. Такие вот дела. — Да-а, — протянул, радист. — Это точно все от нервов. — Товарищ старшина, — раздался с нар голос Ларина. — А «Отвага» у вас за тот бой? — Нет, — ответил Юркин. — Ее я уже в морской пехоте получил. А теперь отбой. Всем спать. Через неделю Вихров, ведающих помимо прочего выдачей продуктов, сообщил Юркину, что их в обрез. — Осталась только крупа, чай и сухари. Хватит дня на три, — заявил радист. — Что-то старлей к нам не торопится. Может дать в штаб радиограмму? — Пока повременим, — ответил старшина. — Там без нас забот хватает. Завтра с Вылко сходим на охоту, он в соседнем заливе нашел лежбище нерп. — А разве этого зверя едят? — Вылко говорит едят, и мясо у них неплохое. — Петька, — подошел Вихров к ненцу, который сидя на корточках у печки, подбрасывал в нее плавник, — а нерпу шамать можно? — Ну да, — кивнул тот стриженой головой. — Молодой нерпа очень вкусный. Почти как цыпленок. — А как ее готовить? — Мал — мал варить или жарить. — И все?