Она подтянула колени к подбородку: — Врач говорит, я привыкну. По-моему, так только — утешает. В спальню заглянула мама: — Нам пора, Аннабель. Руфи нужен покой. Я просто сказала «Пока». Не обняла Руфь, не пожелала скорее выздороветь. Я не знала, что вижу её в последний раз. На ферме Гленгарри всё прошло ещё хуже. Странно и неловко было сидеть между папой и мамой на деревянном диванчике в гостиной. Старшие Гленгарри и Бетти заняли табуретки, причём поставили их в ряд, точно напротив нас. Будто границу провели. Табуретки были выше диванчика, и Гленгарри, все трое, глядели на нас сверху вниз. Без папы с мамой я бы точно ни слова не пролепетала. — Я очень рад, что представилась возможность поблагодарить вас за бальзаминовый отвар, — начал мистер Гленгарри. — Когда я вернулся из Огайо, Бетти уже почти совсем поправилась. Мы ваши должники. — Мы, в свою очередь, были рады помочь, — отвечала мама. Слово «но» она произнести не решилась. Это сделал за неё папа: — Но сегодня мы пришли, чтобы поговорить о другом. О том, что творится в школе. И возле школы. — Да, мы тоже обеспокоены, — подхватил мистер Гленгарри. — Бетти рассказала нам о несчастье с Руфью. — Речь не о Руфи, — вмешалась мама. — Речь о нашем младшем сыне, Джеймсе. И о нашей дочери. Мистер и миссис Гленгарри переглянулись. Бетти уставилась на меня. Лицо у неё было каменное. Все знали, почему Бетти вообще приехала из города, вот я и не ожидала, что мои слова кого-то удивят. — Бетти грозилась побить мальчиков и меня саму, если я не принесу ей из дома что-нибудь ценное. И она выполнила угрозу. Сначала меня ударила. Палкой. Дважды. Потом она поймала перепёлочку. А вчера Джеймс напоролся на проволоку. По-моему, проволоку Бетти вместе с Энди Вудберри натягивала. Всё это я буквально выпалила. Повисла тишина. — Бетти? Ты действительно всё это совершила? Поглядеть на миссис Гленгарри — она от моих слов будто пополам треснула. Одна половина сразу приняла всю правду и смирилась с ней, вторая ещё питала слабенькую надежду. Бетти мотнула головой: — Ничего подобного. Врёт она. — Не вру! Ты сама знаешь, что не вру. Ты меня ударила, хоть я и принесла тебе пенни и предложила дружить. Мама погладила меня по колену: мол, не горячись. Вслух она сказала: — Наша дочь не станет лгать о таких вещах. — А Бетти, значит, станет? — напрягся мистер Гленгарри. Он ещё по-настоящему не разозлился, но к этому явно шло. Мой дедушка тоже бы за меня встал горой. В любых обстоятельствах. — Если мне не верите, можете Тоби спросить, — продолжала я. — Тоби всё видел. Как я принесла пенни, как Бетти его в траву зашвырнула, а меня палкой ударила. Хотите, покажу синяк? Потом она задушила бедную перепёлочку. Тогда Тоби ей и сказал, чтоб не лезла ко мне. А она всё равно лезет. Это она проволоку натянула. Больше некому. — Помолчи, Аннабель, — прервала мама. — Мы сами разберёмся. — Тоби спросить? — возмутился мистер Гленгарри. — Этого психа?! Бетти, внученька, давай-ка расскажи им про Тоби. Бетти молчала. Тогда миссис Гленгарри обняла её за плечи и давай ворковать: — Смелее, родная. Здесь тебе нечего бояться. Бетти чуть склонила голову набок, но глаз от меня не отвела: — В тот день, когда камень попал в Руфь, я видела Тоби на холме. А потом он меня подкараулил и говорит: «Только попробуй сболтни — убью». Руфь тоже говорила, что кто-то мелькал на склоне холма. Это кто угодно мог быть, только не Тоби. — Ты на Тоби напраслину возводишь, Бетти, — сказала я. — Сама грозишь расправой. А Тоби тут ни при чём. Он бы в жизни Руфь не обидел. — Руфь — конечно. Только метил-то он не в бедную малютку. А в немчуру тухлого, — бросил мистер Гленгарри. Понятно, от кого Бетти этих слов набралась — «немчура» и «тухляк». У мистера Гленгарри в Первую мировую брат погиб. Мистер Гленгарри, один из многих в наших краях, бойкотировал мистера Анселя. — Тоби от немцев натерпелся, вот и спятил. Он и камень швырнул. Больше некому, — заключил мистер Гленгарри. — А я вот не видела Тоби на холме, — возразила я. — Хоть и стояла рядом с Руфью. Кстати, Бетти, сама-то ты где была в это время? Как вышло, что никто Тоби не видел, а ты видела? — Я была на колокольне, — спокойно ответила Бетти. — Энди сказал: пойдём, покажу тебе колокол. Мы и пошли. Там окно большущее. Глядит прямо на дорогу и на холм. Мне сверху всё было видно получше, чем тебе. Мама чуть подалась вперёд: — Что же ты никому не говорила, Бетти? Не приди мы сегодня, ты бы и дальше помалкивала, да? Пожалуй, так, как мама, ни один человек Тоби не симпатизировал. Было ясно: мама не верит Бетти. Но ведь и я, родная дочь, тоже долго таилась из страха перед той, кто гораздо сильнее! — Да! Потому что Тоби мне угрожал! — не моргнув глазом выдала Бетти. Вот так просто, без малейшего усилия свалила вину на Тоби. — А Энди что, тоже Тоби боится? — не отставала я. — Он-то почему молчал? — Потому что Тоби видела только я одна. Энди в окно не глядел. Он ласточкино гнездо от стенки отковыривал. Когда ко мне подошёл — Тоби уже скрылся. Я ничего Энди не сказала. Пусть я одна всё знаю, а то вдруг Тоби на Энди нападёт? Бетти говорила с натуральным испугом. Даже я ей почти поверила. — Ну а проволока на тропе? Её что, тоже Тоби натянул? Для Джеймса? Чушь! — Не для Джеймса, — со значением произнесла Бетти. — По этой тропе не только твой брат ходит. — Всё, довольно! — гаркнул мистер Гленгарри. — Тоби — законченный псих. Это каждому известно. Чего ждать от психа? Только пакостей. — И позволительно ли винить Бетти в том, что она боится столь опасного человека? — подхватила миссис Гленгарри. Вечная тихоня, она впервые на моей памяти говорила с уверенностью. Ещё бы: «трудновоспитуемая» внучка внезапно предстала этакой зайкой в голубеньком свитерочке, паинькой, которую застращал бродяга без роду без племени, со сдвигом по фазе и тремя ружьями. Миссис Гленгарри вцепилась в этот образ и отказываться от него не собиралась. — Может, и непозволительно, — сказала мама, вставая с диванчика. — Но пусть только попробует угрожать нашей дочери. Мы этого так не оставим. Я не совсем поняла, что мама в таком случае предпримет, но вслед за мамой поднялся папа, стиснул мою руку. Папа и мама защищали меня с обеих сторон, и я будто сделалась выше и сильнее. Такое чувствуешь, когда с холма глядишь вниз, на Волчью лощину, или держишь в ладони тёплое яйцо. С тем мы и поехали домой. Родители остались разговаривать наедине, во дворе, а я сразу пошла к себе в комнату. Вот что мне думать обо всём об этом? Картины недавних событий мельтешили перед глазами, как пёстрые лопасти детской вертушки. Прежде всего, я не считала Тоби психом. Тоби был печальный. Тоби был молчун. Со странностями, да: обычно люди не селятся в заброшенных коптильнях и не бродят по холмам. Но психом его называть, да ещё законченным и опасным? А главное, зачем бы Тоби швыряться камнями, когда рядом с мишенью — две девочки, лошади, повозка? Да если бы Тоби хотел насолить мистеру Анселю, он бы его подкараулил где-нибудь одного. Возможностей таких было сколько угодно. Тоби не выстрелил в спящего оленя. Любовно фотографировал ноголист. Вернул мою монетку, а ведь мог и не возвращать. Тоби никогошеньки не обидел. По крайней мере с тех пор, как вернулся с войны. Словом, никакой он не псих. Понормальнее некоторых будет. И мистера Анселя он бы травить не стал, будь тот хоть немцем в квадрате. Но если Бетти с Энди торчали на колокольне, значит, они никак не могли быть на холме. Значит, камень швырнул кто-то другой. Я лежала на постели и думала, всё думала, пока мама не крикнула из кухни: «Аннабель, помоги с ужином!» Но и чистка картошки меня не отвлекла. * * * — Ну и как оно там, в облаках, Аннабель? От бабушкиного вопроса я вздрогнула, но, прежде чем ответить, добела отмыла картофелину. — В каких облаках? — В которых ты уже с полчаса витаешь. — Я думала о Руфи, бабушка. — Ужасное несчастье! Надо ж было такому случиться, да ещё с милой малюткой Руфью! — Бабушка, ты ведь не на Тоби думаешь? Тоби этого бы не сделал, даже случайно. Все в доме уже знали о разговоре у Гленгарри. Тётя Лили фыркнула: — От вашего дражайшего Тоби серой на милю разит. — Нет, Тоби хороший, — заспорил Генри. — Йо-хо-хо! — выкрикнул Джеймс, вероятно в знак согласия с Генри. Дедушка пробормотал что-то насчёт волка в овечьей шкуре. Мамино мнение я уже знала. А папа… Папа по дороге от Гленгарри ни слова не сказал. Дома наскоро переговорил с мамой и куда-то ушёл. — Я, Аннабель, не знаю, на кого думать, — произнесла бабушка. Она резала картошку тончайшими, почти прозрачными ломтиками. Лучше бабушки никто во всей округе не готовил картофельную запеканку в сливках. — Тоби, конечно, странный человек. Взять, к примеру, эти его ружья. Да только я не слыхала, чтоб он хоть кого обидел. Ни о мистере Анселе, ни о немцах Тоби никогда худого слова не говорил.