– Не со мной! – отмахнулась она. – Мой телохранитель ранен, перевяжи его! Волкодав не был тяжело ранен. Ножи, предназначенные кнесинке, лишь резанули его, оставив две глубокие борозды. Порезы, конечно, болели и кровоточили, но ни о какой опасности не было речи. Если бы Волкодава спросили, он бы сказал, что вполне достаточно пока перетянуть их какой-нибудь тряпкой почище, а потом, в крепости или дома, промыть и, может, зашить. Однако никто его мнения не спрашивал. Кнесинка считала, что он пострадал за неё и к тому же по её вине, и тем было сказано всё. Торговец пряностями, чья палатка находилась неподалёку, провёл их с Илладом под матерчатый кров и оставил наедине. Палатка благоухала перцем, корицей и ещё тысячей всевозможных приправ. Иллад раскрыл свой ящик и принялся перебирать коробочки и склянки, стараясь не поворачиваться к Волкодаву спиной. Его движения показались венну не слишком уверенными. Ещё бы, подумал телохранитель. Домашний лекарь, привыкший состоять при здоровых, в общем-то, людях, которых приходилось врачевать разве от нечастой простуды да последствий непривычной еды… И вдруг его, мягкотелого, кидают на горячую сковородку: спросонья тащат зашивать раны, да кому! Свирепому венну с неведомым прошлым, может быть, даже и тёмным!.. Волкодав сложил на пол ремень и ножны и стащил рубашку, оставшись голым по пояс. Рубашку пришлось отдирать от тела в тех местах, где её успела приклеить кровь. По счастью, ножи были отточены на совесть и разрезали её, как бритвы, ровно и чисто. Если осторожно отстирать и зашить, она ещё послужит… Иллад наконец нашёл что искал и повернулся к терпеливо ожидавшему Волкодаву, держа в руке малюсенькую чашечку и стеклянный пузырёк. Присмотрелся – да и застыл, тараща глаза. Волкодав не очень понял, что такого особенного увидел в нём лекарь. А халисунец вдруг кинулся вон из палатки со всей скоростью, на которую были способны его короткие ноги. – Госпожа!.. – беспрепятственно долетел сквозь тонкую просвечивающую стену его испуганный голос. – Именем Лунного Неба заклинаю: скорее удали от себя этого человека!.. – О чём ты, Иллад? – удивилась кнесинка. – Он опасен, госпожа! – захлёбывался лекарь. – Он может причинить тебе зло! Волкодав начал кое о чём догадываться. Нагнувшись, он вытянул из кожаного короба полосу белого шёлка и решил сам сделать повязку, потому что кровь стекала по животу и левому боку, грозя испортить хорошие кожаные штаны. – Говори толком! – досадливо зарычал снаружи боярин Крут. – Этот венн – клеймёный каторжник, госпожа, – заторопился халисунец. – Он бывал в руках палача, его страшно пытали! Он преступник! Он… – Иллад, – перебила кнесинка. – Госпожа, я… – Вернись и помоги ему, Иллад, – сказала кнесинка, и Волкодав подумал, что серебряный колокольчик, оказывается, умел звучать как стальной. – Ты слышишь, Иллад? Волкодаву показалось, будто несчастный лекарь всхлипнул. Вновь зашевелилась дверная завеса. Вернувшийся Иллад натолкнулся на враждебный взгляд серо-зелёных глаз и, видно, тут только сообразил, что телохранитель отчётливо слышал каждое его слово. Руки у него задрожали. Клеймёный преступник явно собирался зарезать его. А кнесинка, та самая кнесинка, которая когда-то в пелёнках лежала у него на коленях… Кнесинка Елень решительно откинула входное полотнище и шагнула внутрь. – Этот человек спас мне жизнь, Иллад! – сказала она резко. – Делай что надлежит! Следом за нею, второпях чуть не своротив плечом опорный столбик, в палатку влез Крут. Покинуть «дочку» на съедение лютому венну он определённо не мог. – Вели, госпожа, чтобы не обижали сегванов, – повторил Волкодав. Она нетерпеливо кивнула: – Я велю. – Сделай это сейчас, пока лекарь меня лечит, – глядя ей в глаза, сказал Волкодав. – Беды не нажить бы. – Тебя-то не спрашивали, – проворчал Крут. Кнесинка дёрнула плечиком, повернулась и вышла. Боярин остался в палатке, и Волкодав опять забеспокоился, не случилось бы чего с госпожой, но тут же увидел на колеблемой ветром стене тени витязей, окруживших девушку, и тревога улеглась. От боярина не укрылся его взгляд. Между тем на бедного Иллада жалко было смотреть. Он вытащил из короба ещё один пузырёк – насколько можно было унюхать в пропитанной запахами палатке, в первой склянке помещался сок тысячелистника, запирающий кровь, а во втором – жгучая, с желчью, настойка на крепком вине. Такой прижигают мелкие царапины да синяки, чтоб быстрей проходили, а открытые раны – только смазывают вокруг. – За что на каторге был, венн? – спросил Крут. Волкодаву не хотелось об этом распространяться. Он повернул голову, собираясь проворчать «Ни за что», но тут лекарь, доведенный до совершенного душевного смущения, перепутал бутылочки и полил ему едким, только узор на клинках травить, настоем прямо на рану. Волкодав зашипел от неожиданности и шарахнулся прочь. Борозду на груди охватил жидкий огонь, от которого побелели глаза и на несколько мгновений всё тело перестало слушаться. Иллад тоже отпрянул, не понимая, в чём дело. Потом посмотрел внимательнее на скляночку у себя в руке – и схватился за голову. – Вот что, иди-ка отсюда, пока до греха не дошло… – Боярин Крут взял лекаря за пухлое плечо и слегка подтолкнул, направляя в сторону выхода. – Сам всё сделаю! А ты, венн, повернись. Подними руку… Отдышавшийся Волкодав вскоре понял, что старый витязь, как и положено воину, в ранах разбирался отменно. – Как ты догадался, что это не толмач, а убийца? – ворчливо спросил Крут, продевая изогнутую полумесяцем иголку и ловко затягивая узелок. Было зверски больно, но Волкодаву случалось терпеть и не такое. Он пояснил про сапоги и рубашку и добавил: – А когда он полез в рукава, я его просто узнал. Он пытался убить того парня, которого я увёл у жрецов. Кто-то платит ему, а купец, я думаю, и не знал ничего… Правый завязал ещё узел и спросил чуть ли не с обидой: – Почему же ты всё увидел? И поспел девочку оборонить? А мы, дружина… Волкодав подумал и сказал: – Вы, дружина, к открытому бою привычны. А я четыре года только и делал, что таких вот лиходеев заугольных высматривал. Боярин свёл вместе края второй раны, велел ему придерживать и принялся на чём свет стоит костерить Иллада, обзывая лекаря, самое мягкое, коновалом. – Ну, меня он пока ещё не положил, – усмехнулся Волкодав. Он поразмыслил ещё и сказал Круту: – Кто-то хочет, чтобы госпожа умерла. Я не могу быть при ней круглые сутки, воевода. Надо, чтобы было по крайней мере ещё два человека. Хорошо бы ты их подобрал, ты после кнеса всем здесь отец. А я их научу всему, что умею… – Умелец хренов!.. – запыхтел боярин. – Скажи лучше, почему кольчугу, лапоть, не вздел?.. Волкодав сказал: – Не подумал. Когда он вышел наружу, кутая полуголое тело в заимствованный у боярина плащ, ему помстились с другой стороны палатки какие-то невнятные звуки. Волкодав нашёл глазами кнесинку, удостоверился, что она под надёжным присмотром, и пошёл проверить, в чём дело. Он не особенно удивился, найдя за палаткой халисунца. Толстый Иллад горько плакал, укрывшись от людских глаз под свесом шатра. Венн подошёл бесшумно, и лекарь его не заметил. Некоторое время Волкодав стоял неподвижно, хмуро глядя на халисунца. А ведь добрый лекарь, наверное. Очень добрый. Тоже небось книги читал и про Зелхата Мельсинского слышал. Поди, семьдесят семь болезней по глазам узнаёт и ещё тридцать три – по ладони. За что его так? Какие-то покушения, убийства… телохранители хуже всяких убийц… Тут не то что с испугу скляночки перепутаешь – самого себя забудешь как звали. Что ж его теперь казнить за оплошность? Волкодав опустился рядом на корточки и тронул лекаря за колено. Иллад увидел его и заслонился руками. Венн раздвинул полы плаща: – Посмотри, всё ли он правильно сделал. Иллад торопливо высморкался и стал смотреть. – Я сжёг тебе рану, телохранитель… рубец будет… Волкодав пожал плечами. Одним больше. – Ты вот что, – сказал он халисунцу. – Кто-то хочет погубить госпожу. Сегодня нож бросили, завтра не вздумали бы отравить… – Ножи!.. – всплеснул руками Иллад. – А вдруг они тоже отравлены? – Был бы на них яд, – сказал Волкодав, – я бы здесь не сидел. Больше всего питомцы Смерти любили мгновенное зелье, которому было достаточно попасть хотя бы на кожу. Человек умирал прежде, чем лекарь успевал поднести противоядие. Надёжное оружие против правителей, чем-то не угодивших Моране. Иллад подхватился с земли и убежал, забыв отряхнуться от пыли. Волкодав подумал о том, что у каждого убийцы водились свои привычки. Этот, может быть, славился как непревзойдённый мастер ножей. И вовсе никогда не связывался с ядом. Эвриха он, во всяком случае, пырнул удивительно ловко. И чистым ножом. Но мало ли что. Да и яды бывают разные. А вдруг кровь уже разносит по телу тайную смерть?.. Глубоко в животе возник тяжёлый ледяной ком. Что ж, если Иллад найдёт отраву и распознает её, будет ещё можно надеяться… Волкодав поправил наплечный ремень, подошёл к кнесинке и молча встал у неё за спиной. На обратном пути в кром Волкодав ехал по-прежнему справа от госпожи, держась чуть позади. Никто уже не оспаривал у него этого места. Город успел прослышать о покушении. Народ покинул дома и ремесленные мастерские, чтобы толпами встать вдоль улиц. Каждый хотел убедиться собственными глазами, что любимая государыня жива и здорова. Кони выступали медленным шагом, кнесинка Елень махала горожанам рукой. Волкодав знал, как чувствует себя человек, которого только что пытались убить. Наверняка девчонке за каждым углом мерещился новый метатель ножей и хотелось только одного – поскорее добраться домой, забиться под одеяло и три дня носа наружу не казать. Может, именно так она и поступит. Оставалось только удивляться выдержке юной правительницы, которая одолевала страх, позволяя народу на себя насмотреться… По дороге случилась только одна неожиданность. Когда проезжали близ мастерской Вароха, Волкодав, озирая толпу, вдруг увидел своё «семейство», выбегавшее из переулка. Все были здесь: и Тилорн, и Эврих, и Ниилит, и Зуйко. Даже старый мастер ковылял во всю прыть, сноровисто работая костылём. Лица у них были полоумные: ни дать ни взять потеряли самого близкого человека. Волкодав видел, как они заметили его… и остановились, точно налетев на невидимую препону. Потом Ниилит бросилась на шею Тилорну и, кажется, разрыдалась, а Эврих ухватил дедова внучка и с неожиданной силой подкинул его чуть не выше заборов. Волкодав хотел помахать им рукой, но передумал и только кивнул. Вечером, вернувшись домой, он узнал, как в мастерскую Вароха прибежали соседи-сольвенны. Они принесли весть о покушении и собрались защищать дом от разграбления, ибо уже распространился слух о неминуемом изгнании сегванов. Потом ко взрослым добавилась ребятня – уличанские приятели Зуйко, – и слухи начали разрастаться подобно снежному кому. Люди передавали, что на торговой площади состоялась целая битва, а телохранитель-венн закрыл собой кнесинку и, конечно, погиб. Предсмертные слова, которые он якобы при этом произнёс, уже гуляли по городу в нескольких вариантах. Кое-кто утверждал, будто, испуская дух, он то ли говорил Елень Глуздовне о любви, то ли сознавался в страшных грехах. Другие божились, будто он завещал оставить своё тело у Туманной Скалы. Третьи намекали на какие-то пророчества чуть не о конце света, сделанные умирающим… Волкодав приехал на добром коне и в новенькой рубашке, которую, гордясь оказанной честью, подарил ему один из купцов на торгу. По пятам за ним бежала стайка мальчишек. Иные спрашивали, не видел ли он венна, погибшего за кнесинку. Они, наверное, нечасто видели у себя в городе веннов. А потому и не распознали его кос, заплетённых, как полагалось убийце. Волкодав совсем не собирался рассказывать дома про свои раны, да и раны, по его мнению, не стоили особого разговора. Не тут-то было. Тилорн с Ниилит немедленно обо всём догадались и, когда разошлись по домам успокоенные соседи, затеяли лечить его волшебством. Волкодава это не слишком обрадовало, но пришлось уступить. – Лекарь искал на ножах яд… – на всякий случай сказал он Тилорну. Ладонь учёного мгновенно оказалась у его груди. Тилорн помедлил, сосредоточенно хмуря брови и словно к чему-то прислушиваясь. И уверенно ответил: – Никакого яда нет. Потом за него взялась Ниилит и принялась водить руками, поднося к швам кончики пальцев. Тилорн внимательно следил за её действиями, что-то подсказывал, но большей частью одобрительно кивал головой. Волкодаву казалось, будто под повязкой копошились крохотные горячие искры. – Теперь я не смогу всё время быть дома, – сказал он Эвриху, который сидел здесь же и заинтересованно наблюдал. – Надо тебе научиться защищаться как следует. Мало ли…