– Не волнуются. Я их предупредила, чтобы рано не ждали. Они у меня понятливые. Слушай, я что-то ещё выпить хочу. Тут у Аньки конина в холодильнике имеется. Не будешь против? – Почему мне быть против? – Артём не сразу сообразил, что кониной девушка называет коньяк. – Налей-ка мне тоже чуть-чуть. – Уверен? Только что умирал. – Немного не повредит. Я вообще-то не особый мастак по этой части. – Я заметила. Только пару глотков виски за весь вечер. Может, от этого сердце и болит. А? – Не смеши! – Шалимов принял философский вид. – Слушай, а что это за Ахмед? Он, случайно, раньше не придёт? – Боишься, что приревнует тебя? Начнёт разбираться, кто Аньку напоил? – Ничего я не боюсь. С чего? – Артём презрительно хмыкнул – Анька работает в Апраксином Дворе. Слышал про такой? Это огромный рынок, типа вашего Черкизона в прошлом или что-то вроде. Я, правда, не была на Черкизоне. Может, и не похож он на него. Так говорят просто. Ахмед – это хозяин точки, где она орехи, сухофрукты и прочие восточные сладости продаёт. И попутно хахаль её. Но такой, не взахлёб. У него жена, детишки, а к Аньке он каждое утро ходит, ну, понимаешь для чего. Потом вместе на рынок едут. Я её просила не раз, чтоб она послала его куда подальше. Но она до смерти боится работу потерять. Речь Светы не отличалась благородством, но Артёму нравилось её слушать. Они чокнулись без тоста. Света выпила залпом. Артём пригубил. – Вот всё ты про нас с Анютой расспросил, а про себя молчок. Давай-ка колись. – Света оглядела его с некоторой заинтересованностью, какой прежде не наблюдалось. – Да особо нечего рассказывать. Живу в Москве. Работаю директором библиотеки, не женат, детей нет. – Про «не женат» я уже поняла. Можешь не повторять, не сватаешься. – Света налила себе ещё коньяка. Быстро выпила. Поморщилась. Закусила конфетой из конфетницы. Потом развернула обёртку и стала отглаживать её ногтем. – Я тоже так любил делать в детстве, – сказал Артём. – А я сейчас люблю. А чего тебя на приключения потянуло? Ты вроде на вид правильный. Не прощелыга гулящий. – У меня сейчас тяжёлые и странные обстоятельства. Не буду посвящать тебя в это. Долго и неинтересно. Артём поднялся и подошёл к окну. Некоторое время стоял молча, потом не без пафоса произнёс: – Вот город. Сколько же в нём всего! – Он придвинулся почти к самому стеклу, словно стремясь что-то разглядеть. – Вот тюрьма. А за ней Нева. Огромная, холодная. Везде дома. Везде люди. И никто не знает меня. Сейчас спят все. Окна тёмные. – Это точно, – раздался из-за его спины ироничный голос девушки. – С этим не поспоришь. – Глумишься? – Артём расстроился. Почему-то он надеялся, что она разделит его настроение. – Нет. Не глумлюсь. – Она неслышно подошла к нему. – Не самый это лучший вид в нашем городе. – Другого сейчас нет. Он ощутил запах её духов, довольно тонкий, хоть и приторный. – Жалко, что семью и детишек ты не завёл. – Света положила руку ему на плечо. Он резко повернулся к ней. – Совсем не жалко. У всех своя жизнь. А тебе-то что? Ты меня вряд ли когда-нибудь ещё увидишь. И я тебя тоже. – Мне кажется, ты человек хороший. Добрый. А живёшь как-то нескладно. – Не суди о моей жизни! Артём вернулся к столу и плеснул себе приличную порцию коньяка. – Тебе налить? – Нет. Он выпил залпом. Потом долго морщился. Но закусывать не стал. – Тебе завтра на работу? Может, поспишь? – Артём парадоксальным образом испытывал острое желание проявить к этой девушке внимание и заботу, при этом её слова ранили и раздражали его. – Какой ты чуткий! Но завтра – суббота. – А… Ясно… Послышались шумные шаги. Аня, не обратив на них никакого внимания, открыла дверь в ванную. Некоторое время слышалось, как течёт вода. Потом растрёпанная, отёкшая, но решительная хозяйка квартиры появилась в дверном проёме. – А вы что здесь? – Тебя решили не бросать. – Света подошла к подруге, обняла её, погладила по спине. – У тебя такой вид был. – Да. Напилась я знатно. Дай мне воды, что ли… Аня вела себя так, словно Артёма нет. Света вынула из холодильника полуторалитровую бутылку «Святого источника», сполоснула под краном кружку и аккуратно налила чуть больше половины. Артём сосредоточился на том, как неуместно называется вода. Святости у Ани точно не добавится. Жадно припав губами к краям кружки, Аня утолила похмельную жажду. Потом глубоко вздохнула и произнесла: – Вижу, вы поладили. Я рада. Больше обузой вам быть не хочу. Считайте, что я в порядке. Так что езжайте и наслаждайтесь друг другом. Её двойной подбородок за ночь совсем распоясался. Света не стала спорить и доказывать, что нисколько они не поладили и ничем наслаждаться вдвоём не собираются. Когда они вышли на улицу, Света спросила: – Ты говорил, что снял квартиру на Фонтанке? Правда? – А почему нет? – Не все правдивы с девушками в баре… – Ладно. Давай прощаться. – Он не собирался длить то, что и так непомерно затянулось. Они неуклюже и деревянно обнялись. – Телефон будешь просить? – Света грустно улыбнулась. – Нет. – Ну тогда подожди хоть, пока такси приедет моё… В это время Лиза Колесникова, оставив мирно спящего Вольфа, в чьей квартире она проводила уже вторую ночь, прошла на кухню. Не спалось… Она выглянула в окно и засмотрелась на двух людей внизу. Один из них чем-то напомнил её дядю Артёма. В какой-то момент ей даже показалось, что это он и есть, но она быстро отмахнулась от этой мысли. Что ему здесь делать в четыре утра? Лиза открыла высокий холодильник, отрезала несколько кусков своего любимого пармезана, подогрела чайник, сделала чай с лимоном. Пармезан отечественного производства, конечно, уступал итальянскому, но тем не менее выгодно отличался от иных сыров, что после санкций можно было купить в России. «Неохота на работу. Но ничего не поделаешь. Поспать ещё или уже не спать? Надо ведь ещё домой заехать, переодеться», – неспешно и благостно размышляла она. Всё же сон где-то зарождался. Она прилегла к Вольфу, вдохнула его ночной, чуть сладковатый запах, прислушалась к его дыханию. Зря её соседка отвергла парня. Он такой добрый, классный. Податливый. Но её ли? Время покажет… * * * Как только жёлтый автомобиль с гордыми буквами «Яндекс» на крыше прошуршал по пустынной улице Комсомола, унося от него Свету куда-то в глубокие и неуютные провалы Выборгской стороны, Артём чертыхнулся про себя: такси вызвать не получится. Его сотовый лежал в квартире на Фонтанке и дожидался хозяина. До открытия метро ещё больше часа. Ужас! Он поёжился. Что делать? Придётся тащиться пешком на Фонтанку. «Хоть бы кофе где продавали! – помечтал он. – Может быть, у Финляндского вокзала какая-нибудь круглосуточная забегаловка имеется?» По первому этажу дома, из которого он только что вышел, тянулись наглухо закрытые окна под вывесками «Продукты» и «Кофе-бар». На другой стороне улицы красная тюремная стена безнадёжно разграничивала мир на две половины – свободы и несвободы. И пусть «Кресты» теперь в другом месте, память о том, что здесь так долго держали заключённых, ещё долго будет превращать это место в особое, мрачное, инфернальное: холодная река, холодная стена, смерть уже не считается ни с чем, забирает всех, кого захочет, и ни врачи, ни везение ей тут уже не противостоят. Эти красные здания одновременно притягивают и отталкивают. Вокруг них воздух иной плотности. Страдания людей живут дольше их самих и в странных, почти не видимых обличьях бродят, как неприкаянные, и мешают даже всесильным ветрам носиться по улицам туда-сюда. До площади Ленина он дошагал быстро. Что-то гнало его туда, и он сам не отдавал себе отчёта, что именно. Ночь. Зима. Петербург. Он абсолютно свободен. Он устал, но от этого в нём не тяжесть, а лёгкость. У него есть некоторое количество денег, дающих право оплатить жильё, сытную еду в ресторанах и чего-нибудь ещё. Эта ночь ничего ему не принесла, кроме глупостей, но настанет завтрашний день, вечер, следующая ночь. Возможно, его ждёт нечто прекрасное? То, что поможет выбраться… На углу, около вокзальной площади, «Кофе Хауз» манил заблудших в ночи, а также сошедших с ранних поездов транзитных путешественников отведать горячие напитки и быстро приготовляемую еду. Артём зашёл внутрь, заказал латте с собой, дождался, пока ему дали горячий бумажный стаканчик, и двинулся дальше. Пройдя мимо больших, казённо светящихся окон Финляндского вокзала, он зачем-то остановился и долго глядел на памятник Ленину, нелепо бравурный, многие годы убеждавший ленинградцев, что страна, где они живут, единственный претендент на по-настоящему светлое будущее. Ему захотелось отсалютовать бывшему вождю, и он поднял бумажный стаканчик высоко над головой. За Лениным ещё удерживала на себе лёд река, далее взгляд упирался в дома на набережной, разновысотные, с большим количеством жильцов, которые через несколько часов начнут просыпаться, зажигать свет на кухнях, ставить чайники. От вокзальной площади он по переулку, пролегающему между мрачными серыми корпусами Артиллерийской академии, попал на улицу Лебедева. В слепые окна зданий заглядывали поражённые зимой деревья, угрюмые и искривлённые от долгой борьбы со стужей. Петербург покоился в жёлтом свете фонарей и подсветок на фасадах. Шпиль Петропавловки торчал намёком на то, что не всё устремлённое вверх есть свобода. Когда переходил Неву, думал о Майе, о Вере, думал неконкретно, просто примеривался к ним, исходя из того, что они не ведают, где сейчас он и чем занимается.