На остановке «Кинотеатр “Октябрь”» Майя сошла. Новый Арбат целил ввысь высотками в виде книжек с одной стороны и одинокими башнями – с противоположной. Легко закружился снег, небо смазалось, расплылось аляповатыми пятнами, слепые окна офисных зданий ничего не отражали, углубляясь в своё нежилое несчастье, а те, за которыми жили люди, также оставались непроницаемы, но уже не так безнадёжно, скорее, с налётом снобизма. Уже погрузившись в кутабо-хачапурное тепло «Чайхоны», она сообразила, что они с Володей не договорились об определённом времени, и он вряд ли уже доехал со своей Мосфильмовской. Однако вскоре она заприметила его за столиком у стены, призывно машущего ей рукой. Наш пострел везде поспел. Когда она приблизилась, он встал и потянулся к её рту, но она подставила щёку. Он снова попытался найти её губы, взял её руками за голову, стал разворачивать к себе, но она не грубо, но вполне отчётливо осекла: – Перестань! Она раньше почему-то не замечала, что он немного ниже её ростом. Или это каблуки у неё высокие? Села напротив. Он совсем не вписывался в аляповатый интерьер заведения. – Ноутбук принёс? – Да. А зачем, кстати? – Он как будто вовсе не расстроился её отказом, полагая его временным. – Сейчас узнаешь. Майя разом всё сопоставила и вздрогнула от того, что сейчас должно произойти. Она попробует воплотиться в Вику, ту Вику, в которую, очевидно, был влюблён Володя. Открыть ему, что Вика и есть Вероника Трезубцева? Нет. Это не её тайна. – Ты уже заказал что-то? – Нет. Тебя ждал. – Я не голодная. Ты, наверное, хочешь вина или пива? – Я же не алкаш, чтоб с утра, – обиделся Яснов. – Тогда давай по кофейку? – Я лучше чай. Кофе врачи не рекомендуют. – Из-за сердца? – всполошилась Майя: о пороке сердца своего школьного друга она совсем позабыла. – Типа того. – А пиво с водкой рекомендуют? – Майя задорно и чуть издевательски подмигнула ему. – Нет. Но я же не робот. Вчера надо было выпить. Просто необходимо. – Ладно, проехали. По чаю? Официантка приняла заказ с недовольным видом. Больших чаевых с такого заказа не получишь. Майя попросила Вову распаролить ноутбук. Открыла Word, задумалась. – Может, объяснишь? Майя загадочно улыбалась. Оказалось, чувствовать себя журналистом – классно. – Мне надо кое-что срочно написать для одного издания. – Вот это да! – удивился Володя. – Не знал, что ты этим занимаешься. Клёво! – Ты сиди пей чай. А я поработаю. Потом тебе почитаю. Ок? – Ок. Майя ушла в себя. Официантка принесла чай. Володя что-то рассматривал в телефоне. Судя по его взгляду, не сильно завлекательное. «Что мы видим, заходя в ресторан? – начала строчить Кривицкая. – Мы видим, что нас не ждут. Тут нужны только толстосумы, способные сделать кассу. Режим создал такие условия для людей, что обычный человек чувствует себя изгоем. Я веду свой репортаж из ресторана “Ч”. Я заказала здесь только чай. И в каждом взгляде официантки сквозит презрение». Она нашла глазами официантку. Восстановила выражение её лица, когда та принимала заказ. «Давайте проанализируем, как мы дошли до такой жизни. Откуда в ресторанах не самого, мягко говоря, высшего качества такие цены? Рынок, говорите? Что же это за рынок, если процветают только посредники, а не производители?» Она старалась копировать манеру Вики, она вживалась в неё, в её загадочный, иногда парадоксальный образ мысли. Вскоре она закончила заметку оглушительным призывом не ходить в ресторан «Ч» и ему подобные, пока они не снизят цены и не перестанут подавать блюда, бог знает из чего приготовленные. Вслух это она Яснову читать, конечно, не будет. Слишком много рядом лишних ушей. Она перекинула ему текст на почту. Володя долго не отрывал глаз от экрана. Незаметно подошла официантка и настойчиво поинтересовалась, будут ли они что-нибудь ещё. * * * Артём всегда считал сны лучшей частью своей жизни. Даже кошмары. В них случалось всё самое важное, в них он отличался храбростью и решительностью и не обязан был ни за что отвечать. Но сегодня ему ничего не снилось. И проснулся он быстро, сразу вспомнив, где он и что с ним приключилось. Перед ним полный расклад угнетающих его обстоятельств. Вера, Майя, эсэмэска. Поправимо или непоправимо? На кухне он вчера оставил открытым окно, и теперь там всё промерзло, выстудилось, затвердело от ночного мороза. Потребовалось усилие, чтобы задвинуть шпингалет на раме. Старое окно разбухло и никак не закрывалось до конца. Из кухни открывался вид на двор. Настоящий петербургский, мрачный и тесный, но с двумя арками по бокам. Почти прижавшись друг к другу, стояли разные автомобили, около мусорных контейнеров суетились коты, худощавые и гладкошёрстные. Пока ходил из комнаты на кухню – подал сигнал телефон. Новое сообщение. Это его сразу всполошило. Кто же всё-таки вспомнил о нём? Скорее всего, Вера. Он бережно взял сотовый. «Артём, мы тебе вчера звонили, но безуспешно. Ты же нас в свою библиотеку приглашал на поэтический батл! Вот мы и решили прийти. В кои-то веки. А ты на связь не выходил. А без тебя мы не пошли». Номер не определился. Что за чертовщина? Кто это может быть? Он напряг память. Кстати, а состоялся ли этот батл? Надо посмотреть на сайте читальни. Если всё прошло по плану, то его подчинённые, несомненно, во всех красках описали событие и разместили фотографии. Он нашёл нужную ему страницу, удостоверился, что без него в библиотеке всё идёт своим чередом: батл состоялся и собрал, судя по снимкам, немало публики. Прежде его бы это обрадовало, но теперь оставило равнодушным. «Когда Майя планировала вновь собрать у меня в кабинете своих единомышленников?» – злорадно спросил он у пустоты. Пустота промолчала. Да он и не нуждался в ответе. Он знал его сам. Интересно, как скоро она примется его искать? Извинится ли? Чем дольше они не общались, тем гадостнее становилось на душе. Плохо было и то, что она его так обидела, и то, что не писала и не звонила. Кого он наказал своим отъездом, ссорой? А чего ждал? Что она приползёт на коленях? Он сообразил, что на батл, скорее всего, рвались те два дяденьки, знакомых его отца, с которыми он напился в поезде из Самары. Сейчас он припомнил, что спорил с ними о книгах – господи, какой олух! – нашёл с кем спорить! – и в пылу полемики предложил приобщиться к современному литературному процессу, посетив поэтический поединок. Какой бред! Как же их звали? Память, принеся в своих уставших волнах обрывки той беседы, спрятала имена попутчиков в плотном мареве. Вчера у него иногда получалось отогнать мысли о любимой. Сегодня уже нет. Хотя бы это он в состоянии контролировать? Девчонка нагрубила, надо проучить её, а он готов на всё, вплоть до того, чтобы найти ей оправдание. Надо звонить сестре. Да. Всё будет предсказуемо. Он выяснит, как она себя чувствует, и услышит в ответ, что неплохо, что лечение идёт по плану и всё в этом роде. Он скажет, что волнуется, она попробует успокоить его. Но если не говорить с ней или всё превратить в формальность, вина потом задушит. Как дела у Александра с кредитом? Он слышал, что быстро оформить кредит совсем не просто. Он сделал себе кофе. Февраль в Петербурге, хоть и смирил в этом году свой свирепый нрав, всё же не мог изжить привычку остужать человеческое жильё, проходя сквозь стены с лёгкостью иллюзиониста, примораживая стёкла, выглаживая своими холодными руками все поверхности. «Может, не звонить, а написать Вере, вдруг она сейчас на каких-нибудь процедурах или у врача?» Он ещё не свыкся, что болезнь сестры неумолимо возводит между ними стену. Это слишком нелепо, чтобы быстро осознать. После смерти родителей она стала для него той небесной защитой, существование которой делает жизнь любого человека не вполне самостоятельной, сладко зависимой от возможности всегда попросить помощи у старшего родственника и знать, что этот человек тебе не откажет. Его желание не говорить с ней, а общаться сообщениями – первый шаг к отчуждению. Вспомнились отцовские наставления из раннего совсем возраста, когда он был склонен подолгу грустить: «Если тебе плохо, точно выясни почему, а не психуй из-за всего подряд. Когда выяснишь – устрани эту причину, если можешь. А не можешь – смирись и живи дальше. Жди шанса». Ну что же, наверное, стоит последовать отцовскому совету. Итак, с чего начать? Майя! Всё из-за неё? Ну, пожалуй. Хотя не факт. Примирение с ней – всё же дело времени. Вряд ли ссора разрастётся до окончательного разрыва. С её бунтовщиками тоже как-нибудь утрясётся. К ним ещё предстоит присмотреться. Вдруг они не такие уж пустые люди? Страх перед болезнью Веры, ужас от возможной потери? Нет. Это ранит, но не страшит. Тут всё ясно. Эсэмэска от неизвестных людей о том, что сорок лет назад его брата Веню убили? Но кому помешал подросток, что за чушь? И почему написавший столько лет молчал? Шалимов вздохнул так глубоко, словно собирался проверить, до какого предела лёгкие выдержат. Раздулся, как шар. Иногда такие глубокие вздохи помогали ему сосредоточиться. Сейчас нет. Да. Это она, эта эсэмэска, гонит его от себя самого, травмирует, ломает, она заставила его уехать из Москвы, она подчинила его себе, она его изничтожает своей необъяснимостью, неуловимостью, парадоксальностью, жестокостью, презрением. Её писал его враг! А он-то, наивный, полагал всё это время, что врагов у него нет. Значит, надо все силы бросить на устранение причины, как советовал когда-то папа. Причина теперь предельно ясна. Кто поможет выяснить, с какого номера шлют эти гадкие эсэмэски о брате? Он предполагал, что это не так сложно, даже если адрес скрыт. Опытный компьютерщик обязательно определит хотя бы местоположение компьютера. Надо было ему этим озаботиться вчера. Почему он так не поступил? Очевидной глупостью было полагать, что повторения не последует. Какую цель преследует пишущий? Первое: он явно пока не собирается вступать с ним в контакт, иначе к чему скрываться? Второе: у него есть номер мобильного. Значит, это кто-то из знакомых? Хотя узнать сейчас номер не так уж трудно, если захотеть, например, выведать у кого-нибудь из сотрудников его библиотеки. Сюжет, конечно, напоминает дешёвенький детектив, но ничего другого пока в голову не приходило. Третье: способ связи архаичный. Значит, человек немолодой. Сейчас куча возможностей оставить анонимное сообщение, но он выбрал именно этот, весьма диковинный. Или дело не в возрасте?