Кому надо всё это ворошить? Может, купить другую симку и сообщить новый номер всем контактам, а старую уничтожить? Неплохая мысль. Тогда он будет неуязвим для того, кто изводит его. Артём представил себе, как выйдет из дома, найдёт салон связи, и проблема разрешится. «Здорово! Почему до меня раньше не дошло? Глядишь, и в Петербург не пришлось бы бежать! Какой я молодец!» От восторга он поднялся, почему-то сделал несколько приседаний, потом начал напяливать на себя брюки, футболку, свитер. Сейчас он залезет в Интернет, узнает, где ближайший салон связи, и всё. Слава технике! Однако ликование длилось недолго. Так бывает в фильмах: герой, казалось бы, уже скрылся от погони, избавился от преследователей и бежит свободно и легко, как из подворотни выскакивают затаившиеся наймиты и скручивают того, кто только что вдыхал запах победы. Так и сейчас: что-то за доли секунды изменилось в нём, и Артём Шалимов передумал осуществлять свой выглядевший безупречным план. Что его смутило? Он самым что ни на есть острейшим образом осознал, что не простит себе, если не попробует выяснить причину гибели брата. Но самое главное заключалось не в этом. Артём Шалимов не испытывал ни малейшего желания возвращаться к своей обычной жизни. * * * Закрыв дверь за Лизой, Вольф зашёл на кухню, заглянул в холодильник, потом кинул взгляд на висевшие на стене круглые, с острыми голыми краями, часы. Как только он сюда переехал, его дико раздражало их тиканье, он даже подумывал снять их и спрятать куда-нибудь подальше. Но не решился. Хозяева квартиры казались ему людьми вредными и несговорчивыми. Время это только подтвердило. Они не терпели ни дня просрочки платежа и каждую неделю проверяли, всё ли в квартире в порядке. Хорош бы он был, если бы снял без спроса часы. Не дай бог, они бы после этого не запустились! Постепенно он привык к часам, их равномерному ходу, иногда представлял себе, что это лицо некоего человека, который опекает его, наблюдает за ним, оберегает от чего-то. Он всегда вовремя их заводил, не позволяя стрелкам застыть. Убедившись, что на работу ему выходить не раньше чем через пару часов, он снова залёг. Тело впитало в себя все бешеные удовольствия этих полутора суток с Лизой и теперь хранило их. Он не стеснялся признаться себе, что по уши влюблён и никогда не испытывал счастья большего, чем с ней. И дело не только в сексе. Хотя все упоительные обстоятельства их близости он мог восстановить в памяти до мельчайших подробностей, и наверное, случись так, что ему не суждено будет увидеть Лизу, до конца дней своих он вспоминал бы, как обладал ею, и этих воспоминаний хватит для ощущения, что жизнь прожита не зря. Он почти всё рассказал ей за эти тридцать шесть часов, хотя они не так уж и много разговаривали. Он не знал за собой, что может в постели так много и так часто. Она же после каждого раза заводилась ещё больше, уходя в какое-то необъяснимое наслаждение, которое уже не способно дойти до высшей точки – выше некуда, а может только прекратиться, когда любовники просто физически не способны двигаться. Она почти не курила и вчера ночью призналась ему, что готова бросить прямо сейчас, поскольку её мужчина не курит. Он попытался её успокоить, заверив, что курение его ничуть не раздражает, но она, похоже, разозлилась из-за этого. Отпрянула и полушутя-полусерьёзно сказала, что это её дело, а не его. В одном он ей всё же не доверился. Свою мечту сочинить великий роман оставил пока при себе. Когда-нибудь он, разумеется, поделится с ней и этим. Но только когда напишет большой фрагмент. Из постели бесследно испарился уют, начало потягивать внизу спины, всё стало неудобно, муторно. Счастливый любовник ещё немного поворочался, надеясь всё же отыскать удобную позу, но ничего из этого не вышло. Спина заныла ещё сильнее. Как он ни растягивал время, долго сидя в ванне, потом тщательно бреясь, всё равно вышел из дома значительно раньше, чем требовалось, чтоб успеть на смену в ресторан. Когда спускался по лестнице, его обогнал кавказец, что-то резко выговаривающий своей понурой спутнице. Он пару раз уже сталкивался с ними. Но здороваться не стал. Как-то неестественно это выглядело бы! Около подъезда он увидел, как южный гость Северной столицы садится в машину, нервно захлопывает дверь и быстро трогается с места. Кто ему эта девушка? Непохоже, что жена. С жёнами так не обращаются, жёны так не позволяют. По крайней мере, ему так виделось. Двигаясь в сторону метро «Площадь Ленина», он с неспешным удачливым самодовольством дивился, как всё в жизни способно закрутиться. Ведь он не раз и не два видел Лизу в общаге, когда встречался с её соседкой, и ничего внутри у него не щёлкало и не ёкало. А тут как щёлкнуло, как ёкнуло! Чудеса! Как там Лиза на работе? Она рассказала ему, что отель расположен на Обводном, не в самом лучшем месте города, обычно он не заполнен, и потому ночью она почти всегда имеет возможность подремать. Когда ехал вниз по исключительно длинному эскалатору, заметил, как один паренёк в солдатской форме сломя голову бежит вниз, против движения, по соседнему эскалатору. «Зачем? Вот чудак!» Знал бы Вольф, чем грозит солдату без увольнительной встреча с дежурившим на выходе из метрополитена патрулём, посочувствовал бы беглецу. Но он не знал… Уже входя в вагон, он улыбнулся своей идее включить этот солдатский бег в роман. Надо больше писать. Наконец что-то собрать из отрывков и замыслов. Теперь есть цель! Всё это он будет читать Лизе вслух и учитывать её мнение. Недавно он придумал, как ему виделось, гениальную сцену. На рыночном прилавке оживают рыбы и начинают пищать, что они тоже против Путина. Торговцы в ужасе бегут, и вскоре на рынке остаются только пустые прилавки и рыбий писк. Он ходил на презентации в книжные магазины, но познакомиться с писателями духу не хватало. Один раз чуть было не решился. В кафетерии Книжной лавки писателей на Невском два литератора что-то обсуждали за кофе Он, оказавшись через стол от них, разумеется, не подслушивал, но обрывки долетели: – Валера! Это форменное безобразие. Они без спроса сократили мой роман. Старые мерзавцы! Тот, кого называли Валера, и в ком Вольф узнал знаменитого Валерия Попова, отвечал: – Женя, плюнь! Издашь книгой и всё вернешь. Давай подадим на грант? Попов выглядел очень лояльным и мягким, Вольф уже готов был к нему подойти, представиться, но одёрнул себя. Кто он, а кто Попов!.. След этого сладостного разговора о неведомой жизни, где писатели недовольны сокращениями своих текстов, долго бередил его воображение… Когда он вышел из павильона метро на Сенной площади, город уже начали лизать сумерки, выравнивая прихотливые линии крыш и фасадов, смешивая их с воздухом, затемняя небо необременительным бархатом, придавая огням витрин и автомобильных фар решительную вечернюю значимость. Чем ближе Вольф подходил, тем сильнее охватывала его тоска. Как же всё это ему постыло! Весь вечер угождать клиентам! Хорошо ещё, если не попадутся чудики, убеждённые, что официант решит все их проблемы. С ними столько хлопот! Когда он очутился на Гороховой, вспомнилось, как позавчера здесь они с Лизонькой начинали свой путь к общему счастью и что совсем ничего не предвещало тогда, сколь это счастье окажется резким и необузданным. Ещё несколько минут, и он погрузится в работу. Почему-то он странным образом никак не мог избавиться от вопроса, действительно ли Лиза прервала общение с бывшей соседкой по комнате в студенческом общежитии? И ещё он немного стыдился того давнего эпизода, когда однажды явился к ним в общагу после загула. Теперь ему совершенно незачем так себя вести. Пить, буянить, нести околесицу! У него всё теперь не так уж и плохо! А будет ещё лучше. * * * До того как пришло распоряжение о его отстранении, Елисеев не терял ни минуты. Окончательно прояснилось: история с наркотиками к убийству Виктории Крючковой не имеет прямого отношения, за исключением того, что преступник чудовищно неумело пытался выдать её за наркоманку, залезшую в ванну и утонувшую в связи с передозировкой. Дела нужно разделять. Модест запираться не стал. Когда ему продемонстрировали видеозапись, он помрачнел, а потом во всём признался… Багров и Соловьёв завербовали его, поймав на пьяной драке. Они скрыли факт причинения тяжких телесных, который грозил ему приличным сроком, но пообещали в любой момент вспомнить о нём. Когда понадобилось, велели занести наркотики к Рахметовым, установили в его квартире камеру, выходящую на лестничную клетку, заставили следить за братьями и обо всём незамедлительно сообщать. Он, по его словам, особо не усердствовал в последние дни, ведь Рахметовы уехали в Майкоп на конкретный срок, о чём сообщили соседу при случайной якобы встрече на лестнице. То, что они вернулись раньше, он приметил совершенно случайно. Возвращался домой из магазина и – ба-а… Рахметовы в квартиру входят. Он ещё боялся, они обнаружат, что замок чуть повреждён (он не без самолюбования рассказал, как аккуратненько щеколдочку внутрь личинки вдавливал, когда в квартиру проникал, только косяк чуть повредил), но они ничего не заметили. Сразу же сообщил операм об их появлении. Те засуетились, сказали, позвонят, как подъедут, чтобы он им дверь открыл. Модест уверял, что давно собирался прийти в полицию. И вот полиция сама к нему пожаловала. Угадала прямо-таки его чаяния. Материалы по операм передали в прокуратуру. Пусть с ними разбираются те, кому положено. Доказательств их преступной деятельности больше чем достаточно. Елисеев радовался, что удалось разоблачить мерзавцев. Больно уж отвратные они, особенно Багров. Если их зацепят крепко, не отвертятся. В полиции любят время от времени показательно бичевать своих. Тут всё сошлось. Отрадно было, что Рахметов-младший пришёл в себя. Инсульт у него не подтвердился, просто сильнейший гипертонический криз. Допрашивать его, правда, некоторое время запрещалось, но они это решат. Всегда решали. Больница всё-таки тюремная. Модест также поведал, что, пока ждал оперов, слышал из квартиры Рахметовых голоса мужчины и женщины. Откуда там взялась женщина, он тогда не сообразил. Возможно, Рахметовы с собой притащили. Шмары разные к ним заглядывали, и не раз… Крючков опять сегодня не появился в Управлении. Этому никто не удивился. Похороны внучки. Генерала лучше не трогать. Елисеев догадывался, что не только погребение Вики занимает сейчас Крючкова, что он что-то предпринимает, но с коллегами этим не делился. Сегодня они выехали к дому Рахметовых вместе с Шульманом и Тумановым. Бог даст, вечером доберутся до хворающего Бекира и выжмут из него имя того, кому брат передал ключ. Для этого им сейчас следует кое-что подтвердить, кое в чём окончательно убедиться. Модеста они арестовывать не стали. Пока он им нужнее на свободе. Пусть потом прокурорские решают, притягивать его или нет. Тот, окрылённый тем, что его не засадили за решётку, вёл себя покладисто, дал доступ ко всем записям с камеры. «Багров и Соловьёв, конечно, твари. Знай мы раньше, что за квартирой наблюдают, поймали бы убийцу», – негодовал про себя Елисеев. Когда полицейские досмотрели до эпизода, где Вика в сопровождении неизвестного мужчины поднимается по лестнице, ждёт, пока он откроет дверь, и после этого входит в квартиру, они остановили запись и долго вглядывались в этого незнакомца. Увы, он попал в кадр только спиной и чуть-чуть боком. Его вряд ли можно будет идентифицировать даже через новейшие системы распознавания лиц. Вот он, убийца! Или нет? Строго говоря, пока Вика находилась в квартире, там появлялись, кроме незнакомца, ещё несколько человек. Багров, Соловьёв, братья Рахметовы. Оперов, похоже, тоже придётся с пристрастием допрашивать не только за их проделки с наркотой. Надо срочно связываться с прокуратурой, чтоб они дали поговорить с операми, пока их совсем не запрессовали. Судя по всему, и опера, и Рахметовы были свидетелями убийства и по каким-то причинам молчат. Или только Рахметовы? Операм вообще-то молчать не резон. Или всё же что-то здесь не то. Сомнения ещё терзали Елисеева, но он чуял, что скоро они развеются. Посмотрев ещё видео, они убедились, что Вика и незнакомец прибыли в квартиру ещё вечером, провели там ночь, потом на следующий день куда-то выходили на время и возвращались. А затем Вика погибла. Каждый раз на камерах парень был виден очень плохо. Разговор с хозяином парикмахерской, откуда вёл чёрный ход в подъезд, всё подтвердил. Жители, которые имеют машины (не все, только хорошо знакомые), платят ему немного, чтобы пускал: дом длинный, обходить далековато. Значит, убийца, воспользовавшись чёрным ходом, сознательно избегал камер. Хитрый, матёрый. Убийство готовил. Никакого состояния аффекта. Только непредвиденное возвращение Рахметовых смешало ему карты. И уж, конечно, о камере в квартире напротив он не ведал. И всё равно она его не запечатлела так, чтобы опознать. Можно сказать, ему фартило. Но это не помешает разоблачить его. Елисеев попенял Туманову, что он этой парикмахерской сразу не заинтересовался. Тот пристыженно ответил: виноват! Конечно, совсем исключать, что Вику убили Багров и Соловьёв, нельзя. Тогда незнакомец – просто случайный человек в этой истории? Мотив пока не просматривается ни у оперов, ни у Викиного приятеля. Ну, положим, молодые люди пришли в квартиру, чтобы побыть вместе. Провели ночь. А что потом? Поссорились? Неужели бытовуха? Нет, нет, это не то… Так размышляя, он понял, что они опять кое-что не додумали. А когда парень вышел из квартиры в последний раз? Очевидно, что предполагаемый убийца там остался. А это значит, что существовал момент времени, когда в этой чёртовой квартире одновременно находились Рахметовы, незнакомец, опера и Вика, живая или уже мёртвая. Или умирающая. Елисеев силился представить себе, как это могло происходить. Куда же он пропал, этот загадочный человек, о существовании которого они совсем недавно не ведали? – Дава! Дуй в контору, связывайся с прокурорскими. Нельзя терять времени. Пусть разрешат тебе присутствовать при допросе Багрова и Соловьёва. А мы с Сергеем сгоняем кое-куда. – Ты догадываешься, куда он делся? – спросил Елисеев Туманова, когда Шульман ушёл. – Нет пока. Чудеса какие-то… – Вспомни, что тебе бабушки дворовые рассказывали. Ну? – Так, кажется, понимаю что-то. Грузовая машина. Шум. Что-то в квартиру передавали. – Они, кстати, в люльках работали. Машина здесь ни при чём. Газовую трубу проводили.