«Что я натворил? Зачем втянул Елисеева? В Главке поняли, что я играю по своим правилам, и дают сигнал, чтобы остановился? Главк взял дело себе: революционеры, их антиправительственная деятельность и Вика, увязшая в этом. Боже мой! Я боялся, что папарацци докопаются и начнут пачкать имя моей девочки. А тут такое? Ивана надо выводить. Если полковник окажется один на один с УСБ, они его разорвут. Что известно УСБ? В деле они или нет? Кто сдал?» Он физически ощущал, что сильный и хищный противник, виновный в смерти Вики, перехватывает инициативу. Но где он? Не в Главке же? Это невозможно себе представить. Почему с ним никто ничего не обсудил? Иван искал его взгляд. – Ваня! Прости меня. У тебя есть отгулы? Наверняка же есть. – Голос Крючкова, казалось, убегал, и он безуспешно ловил его. – Есть, разумеется. – Воспользуйся ими. Отдыхай. – Но… – Не спрашивай, не спрашивай. Прошу тебя. Всё потом. Крючков замотал головой, как умалишённый, не контролирующий своих действий. И пошёл прочь. Елисеев так и остался сидеть. Секретарша поглядывала на него с беспокойством. Но молчала. Иван думал, сообщать Шульману или нет. Хотя какой в этом смысл? Главк полагает, что разберётся сам, без их комментариев, просто запросив экспертизы и другие документы. Так полной картины не составишь, тем более с учётом того, что им открылось вчера. Однако это теперь не его забота. Отгулы так отгулы! Он переоделся в кабинете в гражданскую одежду. Подспудно чего-то ждал. Но ничего не происходило. Когда он уже вышел из здания и разблокировал машину, подал сигнал мобильник. Отец! – Привет! Ты как? – Нормально. – Иван знал, что отец никогда не звонит без дела. Проведывать его, справляться о здоровье – прерогатива мамы. – Тебе будет звонить один человек. Скажет, что от меня и от друга моего Синицына. Ты ведь помнишь Синицына? Он работал со мной в медицинском училище. – Помню. А зачем? Мне сейчас… – Не до этого. Знаю. Но всё же выслушай его. Его фамилия Шалимов. Артём Шалимов. Он никогда не отказывал отцу. И тот знал это, а потому отсоединился, не дождавшись согласия. Иван почти никогда не возвращался с работы так рано. Даже и не вспомнить когда. Раннее возвращение, когда дневной свет немного хрустит в глазах в ожидании сумерек, осталось в детстве, причём картины возникали только зимние. Он всегда ждал с работы отца, это помнилось и теперь, но смутно, больше помнилась обида, если мать загоняла спать. Когда папу ранили на задержании бандитов, Иван был совсем маленький, этого времени память не оставила, но зато хорошо сохранился страх оттого, что отец сильно хромает. Потом хромота исчезла. После ухода из милиции Пётр Викентьевич долго работал в медицинском училище заместителем директора по хозяйственной части. Возвращался не поздно, но и Ваня уже так не приближал этот миг. Вырос. Свои дела. Елисеев приоткрыл окно. Детские голоса настойчиво и нестройно ворвались в комнату. «Почему у меня нет детей? – Он сожалел об этом только в тяжёлые минуты. – Ещё не поздно. Мужчине никогда не поздно!» – утешал он себя, давая отсрочку. Он ещё не готов. Да и не всякая женщина согласится жить с ментом, с правильным ментом. Хотя мать живёт с отцом всю жизнь. И счастлива. К родителям он сегодня не пойдёт. Завтра. Договаривались на завтра. Нет причин нарушать. Хотя совет отца ему бы сейчас пригодился, если бы тот хоть когда-нибудь давал ему советы по службе. Но между ними было заведено по-другому. Пётр Викентьевич подчёркнуто дистанцировался от всего, что связано с полицией. Дома не сиделось. Он накинул куртку, надел ботинки, спустился во двор. Хотелось громко крикнуть: генерал Крючков – свинья! Но это было бы неправдой. Неожиданно к нему подбежали два пацана: один повыше ростом, другой – пониже. Тот, что постарше, спросил: – Не разменяете тысячу? Бабушка просит. Елисеев порылся в кармане, сокрушённо покачал головой. Малыши тем не менее не уходили, пока со скамейки не раздался крик: – Володя! Максим! Ну-ка быстро сюда! Малышей как ветром сдуло. Раньше ему представлялось, что в субботу в городе должно происходить что-то особенно весёлое. Редко так бывает, но ему одновременно позвонили два абонента. Шульман и компьютерщик, что возился с ноутбуком Вики. Сначала он ответит компьютерщику. * * * Артём Шалимов остановился на мосту. Вчера он не проходил тут, и сейчас вид его заворожил. По правую руку Фонтанка уходила вдаль ровно, наслаждаясь разными цветами фасадов, стремясь к чуть расплывчатым в дальней дымке синим куполам разлапистого Троицкого собора, а по левую изгибалась, как длинное тело красивой змеи, таила за этим изгибом что-то мощное, имперское. Вспомнил историю, что в Аничков дворец во времена фаворита Елизаветы Алексея Разумовского не заходили, а заплывали. Отсюда «с корабля на бал». У него – ни бала, ни корабля. Улица Ломоносова ещё не открыла все свои бары, но в воздухе уже витало напряжение ближайшего вечера, когда люди будут искать отдохновения, собеседника, партнёра, краткого фальшивого счастья, дурного всепоглощающего экстаза. Вчерашние приключения с Аней и Светой зудели в нём, как созревающий нарыв. «Хорошо ещё не так много денег вчера на них потратил!» – успокаивал себя Артём. У Пяти углов один бар уже работал. Молодые официанты весело передвигались по залу, лихо обслуживая редких пока ещё посетителей. Артём отметил в памяти это место, но сейчас стоило ещё немного пройтись. Улица Рубинштейна светилась, как румяная барышня, только что получившая предложение руки и сердца. В бары зазывали, нарядный народ курсировал туда-сюда, в подворотнях кучно курили. Артём примеривал себя к этому раннему вечеру и пока не особо совпадал с ним. Около памятника Довлатову собрался народ. Артём прислушался, потом приблизился. Чернявый малый в очках выкрикивал стихи пьяным голосом. Что-то знакомое в его чертах… Бог ты мой! Это же Марс-Кавказ. Поэт с крика перешёл на ор. Пара девиц из толпы зашлась в трансе. А Артём остро захотел написать Майе. Ведь именно Марс-Кавказ своеобразным образом свёл их. И вот теперь вспомнился тот день, потом другие дни с ней. Воспоминания превозмогали обиды. Он же мужчина! Пусть первый шаг будет за ним. Он быстро набрал сообщение в Ватсапе: «Привет!» Ждал ли он скорого ответа? Возможно. Ждал ли ответа грубого? Вряд ли. На то, что она сразу прочтёт и никак не отреагирует, явно не рассчитывал. Но… Он не сходил с места. Всматривался в экран телефона. Марс-Кавказ неистово забивал в зимний воздух гвозди слов. Майя не отвечала. Ну что ж! Тогда в бар! Благо ушёл недалеко. Зачем он поспешил? Теперь Майя заподозрит в нём слабость. Ну и пусть… Он слабый. Ему трудно в ссоре с ней. Рубинштейна, Загородный, Разъезжая – они, будто вены гигантского человека, подрагивали машинами, пешеходами; светофоры на время давали этой городской крови другое направление, но вскоре опять возвращали прежние потоки, бурные, неостановимые. Бармен, подошедший к нему с видом упоительного внимания, вызывал доверие. У такого закажешь выпивку, даже если не собираешься пьянствовать. – Что вы мне посоветуете? Парень растерялся от такого вопроса, и все его многочисленные татуировки тоже, казалось, растерялись. – Да у нас много всего. Вам покрепче? Или наоборот? Вы же про алкоголь?