– Нет. Беспокоюсь. – Артём всё это время стеснялся сесть на кровать, где лежала девушка. – Долго рассказывать. Сама виновата. Но я ни за что не вернусь домой. Пока устроилась в гостиницу администратором. Оказалось, прикольно. Не так уж и тяжело. График – сутки через двое. Но там прикорнуть спокойно можно ночью. Платят сносно. Хватает, чтоб квартиру на окраине снять, и на жизнь остаётся. Вот Вольф появился. Всё так неплохо шло. И тут такое горе. – Похоже, она снова приготовилась заплакать. – Ситуация, конечно, серьёзная. Но случаев, когда рак излечивают, теперь всё больше. Особенно за границей. Я читал об этом. – Хочется поверить в это. – Лиза провела ладонями по лицу, от щёк вверх, к волосам. Назревавшие рыдания, похоже, отменились. – Ещё чаю? – Можно. Артём отправился на кухню, а через минуту племянница присоединилась к нему. – Обещала Вольфу бросить курить, но так охота. Можно я одну? – У меня нет. Я не курю. – У меня есть. Спасибо. Девушка сбегала к вешалке, взяла из сумки пачку и зажигалку. Прикурила не сразу, а когда всё же получилось, кухня наполнилась запахом табака. Он вынул из посудного шкафа блюдце и подал ей: – Пепел можешь сюда стряхивать. – Завтра буду решать, как быстрее попасть в Самару. Моё место сейчас там. – С работы не выгонят? – Что-нибудь придумаю. Я же ненадолго. Поменяюсь сменами с кем-нибудь. У нас девчонки классные. – Она замолчала, видимо, оценивая, действительно ли получится задуманное. Потом продолжила: – Давай теперь поговорим о моём покойном дяде Вениамине. Я готова. Всё. Я спокойна. Тебе страшно от этих эсэмэсок? – Лиза закинула ногу на ногу. – Немного да. Тон у них враждебный. Неприятно знать, что кто-то тебе неизвестный, невидимый, неопознаваемый в любой момент может войти в твою жизнь и начать ворошить её против твоей воли. – А маму они тоже напугали? – Ты знаешь, я не понял. Она в основном старалась успокоить меня. Лиза длинно затянулась. Потом чуть подняла голову и долго выпускала дым. – Ты совсем не помнишь то время, когда Вениамина не стало? – Почти нет. – Странно. Совсем ничего? – Какие-то обрывки. Ощущение, что я слышал об этом от кого-то другого, а собственной памяти будто и нет вовсе. Скажи, а тебе мама часто рассказывала о Вениамине? – Нет. Я никогда не спрашивала. Мне с детства хотелось жить своей жизнью. Прошлое не особо меня занимало. То есть информация о том, что тот, кто мог бы быть моим дядей, погиб, во мне существовала, никто её от меня не скрывал, но не волновала. – Вот и у меня так же. В сознание Артёма помимо его воли ворвалась сцена, где он, совсем маленький, сидит на стульчике перед врачом, а тот утешает его, произнося что-то мягкое, ласковое, умоляет уснуть. При этом комната совсем не похожа на больничную. Отовсюду льётся слабый зелёный свет. Он замотал головой, чтобы стряхнуть видение. Что это? Реальное воспоминание или у него начинаются галлюцинации? – Мне кажется, что Вера и наши с ней родители, Бог меня простит, что-то скрывали. Возможно, моего брата действительно убили. Но сама рассуди, зачем убивать четырнадцатилетнего мальчишку? Кому он что плохого успел сделать? Значит, его убрали, чтобы заставить кого-то из его близких что-то совершить или, наоборот, не совершать. Я так думаю. – Ты хочешь сказать, это всё… из-за каких-то дел дедушки? – Я не знаю. Папа не был человеком открытым. О работе никогда особо не распространялся. Я тут, кстати, случайно в поезде, когда из Самары возвращался, встретил людей, что сталкивались с ним по работе. Представляешь, я от них чуть ли не больше о нём услышал, чем от него самого за всю жизнь. Мне было известно только, что он всю жизнь работал в строительстве. И при СССР, и потом. А они мне понарассказывали каких-то случаев, где папа прямо доблесть проявлял служебную, и что человек он был исключительный, отзывчивый и так далее. – А что конкретно они говорили? – Лиза потушила сигарету. – Мы выпивали, я детально не помню. Только не сделай вывод, что я не любил отца. Любил. Я же с ним и с матерью был до конца, жил с ними, ухаживал, но между нами всегда, до самой его смерти существовала раз и навсегда им установленная дистанция. Он помогал мне, но не до такой степени, чтобы я превратился в инфантила, следил за моими делами, но не вмешивался. Как-то так… Сложно это объяснить. Возможно, поэтому ему удавалось так всё устроить, что мне и в голову не приходило расспрашивать его о Вене. Хотя его самого я помню хорошо, даже не внешне, а облик, он играл со мной, что-то весёлое для меня придумывал. Но всё это я только сейчас понимаю. По-настоящему. Прежде это всё словно спрятали глубоко-глубоко. Для тебя это выглядит чушью, наверное, но это так. – А бабушка как себя вела? – Она всё делала, как отец. Боготворила его больше всех, больше детей. – Даже когда дедушка умер? – Для неё всё заслонила эта смерть. Моя задача была хоть как-то её отвлечь. Даже сюда её возил, в Петербург. Она, помню, в восторге осталась от поездки. Лиза достала сигарету из пачки: – Всё. Это последняя. Да. Я, кстати, дедушку и бабушку помню мало. Да и видела их нечасто. Скажи, ты хочешь, чтобы мы Вольфа подключили к нашим изысканиям? Он умный и находчивый. У него золотая голова. Вдруг в неё что-то интересное придёт, когда он нас послушает? – Я не возражаю. Но что и как мы будем искать? – Артём, до этого стоявший около плиты с чашкой кофе, сел за стол. – Ты ноутбук с собой не взял, конечно. – Нет. Только телефон. – Тут хороший Интернет? – Не жалуюсь. – Ты уж, конечно, раз сто забивал в поисковик своего отца и брата. – Нет. А что там может быть? Фамилия распространённая. – Ну, попробовать-то можно. Она, не вынимая сигарету изо рта, прошла к вешалке у входной двери, где висела её куртка, и вернулась вполне довольная, с мобильником в руке. – Вольф спрашивает, как дела. Что ему ответить? – Что хочешь. Твой же друг. – Артём растерялся от такого вопроса. – Есть такое предложение. Давай через некоторое время зайдём к нему в ресторан. Перекусим, потом, после закрытия, заберём его. И пусть присоединяется к нашим поискам. – Я забыл кое-что сказать тебе. Я обратился к одному человеку, связанному с органами. Он обещал поискать в архиве что-то о Вениамине. Я рассудил: если его действительно убили, как утверждает – будь он проклят! – автор эсэмэсок, в полицейском архиве должен остаться какой-то след. – Это хорошо. Нам в помощь – Ты, я смотрю, вошла в раж. – Ты кофе пил? Сделай-ка и мне. Хотя нет, я сама. Ты что-то дышишь тяжело. Утомило тебя всё это? Бедный! Ничего. Теперь мы все вместе. Сумерки зимой настойчивы. После зимнего солнцестояния Артём ежегодно ободрял себя тем, что каждый день длиннее предыдущего, но когда темнело, огорчался. Лиза курила, дым кольцами поднимался к белому, в маленьких трещинах, потолку. «Она совсем не похожа на мать». Он исподволь разглядывал её. Одной рукой она держала сигарету, а другой копалась в телефоне. – Да. Ты прав. Шалимовых много. Нужно время. Когда человек из органов обещал выполнить твою просьбу? – У Лизы, в отличие от Артёма, не наблюдалось ни капли сомнений в том, что они всё выяснят. Артём завидовал её юности и неукротимому желанию ввязаться во всё, что предлагает судьба. Он даже в юности таким не был. Всегда осторожничал, всё рассчитывал. Полагал именно это залогом успеха. Только сейчас он, дурак, осознал, что она старается не ради него, а ради своей матери. Ведь ей тоже приходят эсэмэски, да ещё когда она в таком состоянии! Лизой руководит решимость это прекратить, и больше ничего. Он здесь ни при чём. – Обещал завтра. – А он не вычислит нам того, кто пишет эсэмэски? У них же теперь в полиции куча способов для этого. – Не уверен, что это так просто, однако я спрошу у него. Но для этого мне надо показать ему свой телефон. – Неужели по-другому нельзя? – Я с ним почти не знаком. Да и тут не полицейский, тут хакер нужен. Русский хакер. – Артём улыбнулся своей жалкой остроте. – Боже мой! – Лиза хлопнула себя ладонью по голове. – У меня же есть такой человечек. Он учился с нами. Настоящий самородок. В компьютерах – просто царь. Ну-ка, я наберу его. Через несколько секунд она уже щебетала с далёким неизвестным абонентом. – Привет, Лёшик! У меня к тебе дело. Ты сейчас занят? Нет. Ну и отлично. Можешь приехать по одному адресу на Фонтанке? Какой здесь дом? – Это она уже обращалась к Артёму. – Фонтанка, сорок семь.