Шалимов представился, протянул руку, Иван пожал её. Редко два незнакомых человека начинают сразу доверять друг другу, но, видимо, у Шалимова и Елисеева не существовало иного выхода. Иван обладал тем, в чём так остро нуждался Артём, но и у Артёма имелось кое-что, нужное Ивану. У Ивана на кону стояла жизнь, у Артёма в каком-то смысле – тоже. У Владимира Маканина есть повесть, где автор описывает героев как две половинки одного ключа, которые некому соединить. Ключи Елисеева и Шалимова совпали вовремя и без зазора. Если удастся заставить Марченко и бывшего главного инженера ЦМТ Хлебникова дать показания, дело о гибели подростка Вениамина Шалимова можно смело открывать заново. Срок давности не имеет значения. Фигуранты живы и не наказаны. Хлебникова Иван собирался навестить завтра, Лиля (Елисеев снова действовал как глава розыска, распределяя роли) в это же время попробует дожать Марченко. Тогда всё встанет на свои места. Елисеев ни в чём не убеждал Шалимова, просто вводил в курс дела, ставшего их общим. И уже неважно, кто кого о чём просил. Им бы уже попрощаться, но лежащий на столике сотовый Артёма завибрировал. Экран загорелся. Иван вздрогнул, увидев, с кем изображён на фото его новый товарищ. Это Майя Кривицкая. Из общества вольнодумцев. Как? Почему? – Извините мою неделикатность. А с кем это вы на фотографии, что на экране вашего телефона? – Почему спрашиваете? Это близкий мне человек. – Тогда нам надо об этом поговорить. Вскоре Елисеев получил нового союзника. Он быстро выяснил, что Артём – директор той библиотеки, где планируется операция. Они вместе спасут Майю и других ребят от беспредела Родионова. Шалимов – бесценный человек. * * * Андрей Геласимов выступал так, что Вольф не мог оторваться от его речи, как не могут оторваться от лихо закрученного триллера. Он рассказывал о своих наблюдениях за одним своим студентом, вернувшимся после Чечни, о том, как он эти наблюдения потом использовал в работе над романом, и всё это было так увлекательно, так логично и складно, что Вольф поразился: а ведь писать книги не так уж и сложно! Если бы об этой догадке молодого человека узнал Геласимов, наверное, подумал бы, а не это ли цель любой лекции по литературному мастерству? Лиза пока не искала его, поэтому он без сомнения согласился на предложение Карасёва пойти в ближайший бар выпить пивка. Заведение не из разряда дорогих, и публика собиралась в нём соответствующая. Студенты, маргиналы, просто пьяницы. Их кружок состоял из двух девушек и трёх мальчиков, считая его самого. Пиво быстро развязало языки. Все участники застолья что-то писали, у всех имелись маленькие книжечки. Вольф собирался спросить, известен ли им папа Лизы, но постеснялся. Вдруг он им не нравится? Эти люди – первые писатели, с которым он общается вот так запросто. Почему только теперь? Вот ведь они знакомы друг с другом давно, ездят на какие-то фестивали, вместе ходят выпивать, а он? Ведь он же захаживал в Петербурге на книжные презентации, но никогда ни с кем там так и не сумел подружиться. Хорошо, что он взял с собой ноутбук. Теперь он будет посвящать творчеству каждую свободную минуту. В начале пивного застолья ребята не очень на него реагировали, но потом, разгорячившись, принялись расспрашивать, кто он, откуда, как ему Геласимов? На первые вопросы особенно отвечать было нечего, а про Геласимова он говорил с жаром, хоть прежде и не читал его, только слышал о нём. Разговор становился для Вольфа всё интереснее и интереснее, он кое-что читал в своей жизни и имел о прочитанном своё мнение, которым и принялся делиться с товарищами по случайной гулянке. Карасёв даже присвистнул, когда его фейсбучный друг заявил, что, по его мнению, русская поэзия не пошла по пути Пушкина, а подлинное начало ей дал именно Державин, и дальше через Лермонтова к Тютчеву и Мандельштаму она вылилась в то, во что вылилась. Такие вечера всегда прерываются неожиданно, когда этого совсем не хочется. Выяснилось, что только Вольф никуда не спешит. Остальным надо было возвращаться к иным заботам, домашним хлопотам и прочему, бесспорно и постоянно торжествующему над пленительной бессмыслицей пивных вечеров с разговорами о вечном. Вольф удивился, как дёшево ему обошлось такси до гостиницы. В номере он осторожно, будто драгоценность, вытащил из рюкзака ноутбук, открыл его, почувствовал себя богом и начал что-то печатать. Пиво разбудило в нём фантазию, эйфории хватило на несколько часов, пока он среди ночи не рухнул, обессиленный, на кровать. * * * Артём с трудом справлялся с волнением. Бог послал ему этого полковника. Какие же подлецы те, кто готовил провокацию! Это, конечно, не оправдывает беспечность Майи и её соратников, но они радеют за то, чтобы изменить общество, а те, кто против них, только о себе, своей выгоде. Если всё пройдёт хорошо, он со временем присоединится к этой молодёжи. В этой стране нужно что-то менять. Они долго обсуждали с Елисеевым и прошлое, и настоящее. Елисеев обещал, что постарается сделать так, чтобы Майя не пострадала. Артёму не спалось. Он вышел на кухню, сделал себе кофе. Мобильник заставил его вернуться в спальню. Он так спешил, что чуть не пролил на себя чёрный кофейный кипяток. Звонила Лиза. Племянница говорила тихо, опасалась, видимо, кого-то разбудить: – Дядя Артём! Тут такое произошло, что в двух словах не опишешь. Ты обязан знать. Я написала тебе большое письмо по электронной почте. Прочти, пожалуйста. Я сейчас отправлю. – Она не дождалась его реакции. Положила трубку. Он собирался прочитать в телефоне, но увидел, что письмо большое. Достал ноутбук, который недовольно скрипнул при этом. «Дядя Артём! Сразу пишу, чтоб ты не волновался и не смотрел в конец письма, с мамой пока ничего страшного не случилось. Когда я приехала, мама с папой ничего не стали скрывать от меня. Конечно, я думаю, что мама догадалась, почему я приехала, но допрашивать меня не решилась. Я же им все уши прожужжала своей самостоятельностью. Увы, надежды на лечение в Париже рухнули, у папы с кредитом ничего не вышло. Однако доктор обрадовал её, что первые сеансы химиотерапии дали результат невиданно положительный, и динамика такая, какую он никогда ни у кого не наблюдал. Поэтому, возможно, мама вылечится без всякого Парижа. Потом явился мой братец, и я, кстати, чего сама не ожидала, обрадовалась. Он, конечно, прекрасен. Не то что я. Родителей слушает во всём, заботливый, внимательный, советуется. Мы классно посидели все вместе. Глядя на маму, просто невозможно поверить, что она больна. Говорили и о тебе. Так. Ничего особенного. Мама с папой очень довольны, как я поняла, что ты приезжал. А потом кое-что случилось. Помнишь моего друга, Лёху-хакера? Так вот. Он вышел на связь. Его приятель, ну, тот, что в запое пребывал, всплыл и определил город, из которого тебе эсэмэски приходили. Это Самара! И тут у меня в голове щёлкнуло. Знаешь, так бывает в детективных сериалах, когда герой вдруг неожиданно раскрывает все тайны. Во мне всё кипело. Чтобы папа не вмешался, я предложила маме пройтись прогуляться. Она с радостью согласилась. Соскучилась, конечно, по мне. Как только мы вышли, я её прямо спросила: “Зачем?” Она сперва изобразила, что не поняла. Я повторила: “Зачем ты посылала эти эсэмэски дяде Артёму и делала вид, что ты их тоже получаешь?” И тут она расплакалась. Я никогда её не видела плачущей за всю жизнь. Потом мы зашли в кафе неподалёку от нас, поскольку ветер сильный дул с Волги и долго на улице оставаться ей нельзя при такой погоде, и вот что она мне рассказала. Оказывается, твои отец и мать были уверены, что Вениамин попал под поезд не случайно. Его столкнули. Убили таким образом. Мой дед, Сергей Ефимович Шалимов, вскрыл многие нарушения при строительстве ЦМТ, по мнению возглавляемой им комиссии, его нельзя было сдавать в эксплуатацию, но те, кто отвечал за стройку, спешили открыть его к Олимпиаде, чтобы Брежневу угодить. И вот какие-то люди – мама точно не знает какие, она же ещё девочкой была совсем – просили моего дедушку скрыть итоги проверки. А он отказался. И тогда эти люди пошли на крайние меры. Когда Веня погиб, твой отец получил письмо, что на очереди вы с моей мамой. Конечно, тебе сперва ничего не сказали про Веню. Но ты всё время спрашивал. И в один момент твой папа решил, что будет лучше тебе жить дальше с правдой, а не с ложью. Он, разумеется, все требования бандитов выполнил, не мог рисковать другими своими детьми. Он предполагал, что жизнь постепенно войдёт в обычное русло. Все справятся. Но когда он выбрал момент и открыл тебе, что твой старший брат умер, с тобой случился эпилептический припадок, причём невероятно сильный. Врачи даже точно не определили, что это, эпилепсия или какая-то неизученная нервная реакция. Тебя едва откачали. Врачи посоветовали больше никогда не напоминать тебе о брате, потому что это механизм, который запускает болезнь. Твои родители и моя мама свято блюли эти правила. Помнишь, как ты удивлялся, что вы никогда не ходили на кладбище и не говорили о Вене? Теперь ты в курсе почему. После того как маме объявили о её онкологии, она искала способ заставить тебя всё же разобраться с этой историей и найти возможность наказать виноватых. Она не очень верила в успех. Но попытка не пытка. Прямо скажу тебе: она боялась. Ведь никто не ведает, прошла твоя болезнь за эти годы или нет. Вот и выбрала такой способ! Надеялась, что кровь будет вести тебя, и ты победишь. Как видишь, она угадала. Я не скрыла от неё, как мы с тобой и с Вольфом по крупицам собирали картинку. Когда мы летели в самолёте, Вольф меня приободрил тем, что ты вроде бы продвигаешься. Молюсь, чтобы твоя встреча с полицейским прошла успешно. Ты знаешь, мне кажется, теперь мама обязательно поправится. Это зависит от тебя. Не сердись на неё. Она очень тебя любит и верит в тебя. Я пока буду с ней. Но если нужна моя помощь, сразу же звони и пиши, и вообще звони и пиши чаще. Мне и маме. Доведи всё до конца. Тогда мама не умрёт. Лиза». Закончив чтение, Артём схватился за голову. Ему казалось, что он слышит взрывы какой-то очень близкой войны. Он увидел себя маленького, бьющегося в припадке, он почти потерял сознание, земля почти ушла из-под ног, но он гигантским усилием воли вернул себя в своё тело, потом долго и часто дышал. И осознал себя сильным и способным на всё. «Доведи всё до конца, и она не умрёт». * * * Сегодня Ивана и Петра Викентьевича ожидала встреча с ветераном ЦМТ Борисом Хлебниковым. Вчера они договорились, что прижмут старика вместе. Иван засомневался: зачем спешить? Самое главное – это операция в библиотеке. Но папа объяснил, что так надо. Лиля раздумывала, как быть с Марченко. Вряд ли он согласится снова увидеться с ней, но найти какой-то вариант, чтобы завершить начатое, необходимо. Лилин телефон подал признаки жизни. Она удивилась, увидев, кто звонит. Неужели старик пожаловался Артуру? Голос ее бывшего бойфренда дрожал: – Папа ночью умер. Врачи сказали, что он отравился таблетками. Покончил с собой, мой папа. Не знаю, важно ли это тебе или нет, он оставил конверт для тебя. Я, разумеется, не стал его открывать. Лучше бы ты забрала его прямо сейчас. Жду тебя в ресторане «Логово» в доме, где жил папа. Надеюсь, ты помнишь. Иван настороженно спросил, кто звонил. Лиля ответила, быстро накладывая макияж: – Я тебе потом всё объясню. Нельзя терять время. В «Логове» она не без труда отделалась от Артура, который намекал, что ему плохо и сейчас никак нельзя оставаться одному: папу только что увезли в морг. Но Лиля осталась непреклонна. Когда заметила через окно, что он мнётся около входа, сделала ему знак, чтобы уходил. Вскрыла конверт. Большой. Лист А-3 вошёл туда целиком. Марченко писал, что всю жизнь его тяготил грех, и вот теперь настала пора искать прощения в ином мире. Он действительно был в тот день на платформе Фили и видел, как подростка толкнули под колёса проходящей электрички. Он рассказал об этом милиции, но потом милиционер Родионов вынудил его изменить показания под угрозой убийства его и его родителей. У него не было оснований сомневаться в серьёзности этих угроз. Родители его вскоре погибли в автокатастрофе (Бог их так и не уберёг), а он жил со всем этим, рассчитывая, что никто не докопается до правды. Теперь, когда дело вновь расследуется, ему нет смысла ничего скрывать. С этим позором он жить не собирается. И просит Лилю сделать так, чтобы Родионов был наказан, а его имя в глазах его детей осталось незапятнанным. Ну что же! Теперь она даст Ивану то, что он хочет. Непререкаемое, неоспоримое свидетельство преступления Родионова. Но главное – потянуть, потом всё развяжется. Лиля впервые за эти три дня вздохнула с облегчением. «Я ему помогла. На этом всё. Ни в коем случае нельзя позволить продлиться тому, что снова вспыхнуло между нами. Всё сгорит». Иван и Пётр Викентьевич прибыли в парк Сокольники раньше Хлебникова. Но он не заставил себя ждать слишком долго. – Можете обойтись без дополнительных вопросов. Я понял, что ты, старый мент, не просто так около меня столько времени крутишься, приятелем прикидываешься. Чего надо-то? Мог и раньше прямо спросить, а не хитрить. – Хлебников опирался на небольшую изящную трость. – Раньше было раньше, – загадочно ответил Пётр Викентьевич. – А теперь ещё не поздно. – Так что хотите вызнать? Про ЦМТ? Там много всякого было. Роман и две повести. Конкретика нужна. – Время открытия. Нас интересует то, что происходило незадолго до начала работы центра. – Иван еле сдерживался. – Не торопи события, Ваня, – осёк его отец. – Борис, ты должен понять, что мы не собираемся заставлять тебя открывать нам, что ты не планируешь открывать никому, если такое имеется, конечно. У нас нет на это прав. Но вот мой сын! Если окажется, что мы не ошибаемся в наших подозрениях, он останется в живых. Если нет, – лицо Петра Викентьевича напряглось в каждой чёрточке, – я буду искать виноватых. И найду. – Много пафоса, товарищ. Спрашивайте. – Комиссия ЦК перед открытием ЦМТ, которую возглавлял Сергей Ефимович Шалимов… – А, вот оно что? – Хлебников остановился. Немного отдышался. – Сыро сегодня. Дышать тяжеловато. Три человека шли по парковой аллее. – Стройка ЦМТ была уникальным явлением для СССР. – Хлебников несильно откашлялся. – Мы много ездили в Штаты, учились у американских инженеров технологиям, перенимали, как тогда говорили, опыт. Времени крайне мало нам отвели для такого грандиозного комплекса. Тяжело шло. Технологии американские, а материалы вперемешку – и наши, и заморские. Сверху подгоняли, да и бандиты оживились. Они быстро выяснили, что в ЦМТ найдётся чем их брату поживиться. Где иностранцы – там и криминал. Это закон Советского Союза. – Он усмехнулся. – Один из непреложных. Конечно, кое-какими нормами техники безопасности мы пренебрегли, да и пара рабочих погибла, сорвались с лесов. Вот этот самый Шалимов из строительного отдела ЦК упёрся. Ничего не подпишу, твердил, пока нарушения не устраните. А времени на это нам никто не отвёл бы. Я ему говорю: мы потом устраним. После сдачи. А он ни в какую. Извёл меня. Я же главным инженером был. Всё на мне. Ну, я и сообщил наверх. Вскоре все разрешения нам подписали. Шалимова я больше не видел. Слышал, у него потом сын погиб. Поговаривали, что из-за его неуступчивости. Якобы руководство уже было связано с бандитами, которые ЦМТ на части разодрали в девяностых. Но я так не думаю… * * * Операция, продуманная Крючковым, могла бы попасть в учебники. По крайней мере, в том виде, как она развивалась до определённого момента. Иван вместе с журналистами появился в библиотеке вовремя. Камеры заработали. Он объявил, что давно ведётся расследование о деятельности преступной группировки в руководстве МВД и что эта провокация – их рук дело. Были продемонстрированы кадры, как Багров и Соловьёв рассовывают по карманам ребят пакеты с наркотиками. Журналисты установили камеры умело. И тут поднялся Володя Яснов: – Не всё так просто, господа. Здесь проходит операция ФСБ. Нам известно, что в этой библиотеке хранится оружие, предназначенное для незаконной деятельности. Всем оставаться на местах! Совсем другие люди, невесть откуда взявшиеся, на глазах у ошеломлённого спецназа МВД начали обыск. Коробки, что принесли Майя и Виктор, нашли быстро. Всех вольнодумцев, включая Артёма, увели в сопровождении автоматчиков. Виктор Небратских улучил момент и, достав пистолет, выстрелил в Володю Яснова. Не попал. Зато в него попали. Он умер на месте.