— Дорогая, ты же помнишь, что не обязана соглашаться? — Рогнеда подошла ближе, взяла внучку за подбородок и подняла к себе ее личико, чтобы заглянуть в глаза. — Принимать решение можешь только ты, понимаешь? Старушка знала, что говорила: у нее-то в свое время хватило смелости наперекор родным уехать за любимым в далекую чужую страну. Жалела ли она об этом? Кто знает… Но уж наверняка ей некого было обвинять. — У тебя есть муж? — Буреслав смотрел на меня удивленными глазами. — Нет, — честно ответила я, смаргивая непрошеные слезы. — А что, сватов засылать собрался? — Да ну тебя, выдумаешь тоже… — Зря… Вон пойди посмотри, какую завидную невесту упускаешь, — указала я на свою спину, удаляющуюся в сторону большого старого дома, по самый балкон второго этажа увязшего в зелени. Мальчишка на секунду поддался любопытству и сделал полшажочка, прежде чем опомнился, но и этого для магического артефакта оказалось достаточно. Сад на секунду превратился в зеленую круговерть, а потом мы оба (Буреслав и не собирался отпускать край моей шубы) оказались в какой-то богатой комнате. Помещение походило на кабинет, вот только стены из толстых бревен, почти таких же больших, как в доме волшебников. Повсюду, куда ни глянь, было развешано оружие, картинки и безделушки вроде вееров, трубок и шляп, судя по всему собранных со всех уголков мира не слишком последовательным коллекционером. В кабинете мы были не одни. Точная копия Буреслава — лишь несколькими годами моложе — забралась с ногами на широкое, явно мужское кресло и пыталась достать висевшую на стене булаву. — Что ты делаешь? — с интересом спросила я у того Буреслава, который держался за мою шубу. — А разве не видно? — огрызнулся мальчишка, но его лицо будто бы вытянулось и заострилось: он жадно смотрел на шипастое оружие на стене, словно мечтал заполучить его до сих пор. — Для чего тебе эта шипастая палка? — Это булава моего деда, — с некоторой гордостью ответил волшебник. — Он не сидел в палатах, как отец, а ходил на боевых кораблях за море, много стран повидал и богатств добыл. — Так палка-то зачем? — не отставала я, морщась при виде того, как второй Буреслав становится коленом на спинку кресла — ведь вот-вот навернется. — Да просто… — Мальчишка рядом смущенно пожал плечами. — Думал, подержусь немного — и часть его силы и удачи перейдет ко мне. В этот момент раздался грохот — как я и опасалась, тот юный волшебник, что карабкался по креслу, не удержался на узкой спинке и сверзился вниз, потянув за собой часть настенных украшений. — Надеюсь, ты пережил это падение без трагических последствий? — спросила я. — Оружие хоть в руках подержал? — Не подержал! Булава пропала! — Буреслав сжал кулаки и вытянулся вперед, так ему хотелось посмотреть, что делается там, за креслом. Я не смогла побороть недостойное искушение и легонько подтолкнула мальчишку, заставляя сделать шаг, и теперь уже сама цепко держалась за его рукав. — Ты чего творишь?! — взвился мелкий обманщик, будто сам до этого не пытался проделать такой же трюк. — Значит, тебе можно, а мне нельзя? — противным девчоночьим голосом протянула я. Внезапно нашу перебранку перекрыл такой густой бас, что мы забыли, о чем спорили. — Что значит «исчезла»? — орал бородатый боярин, мало что стены не тряслись. — Бед натворил, так хоть имей смелость сознаться! Что с булавой дедовской сталось?! Оба Буреслава, находившихся в комнате, съежились и втянули головы в плечи. — Что, правда исчезла? — только тут поверила я. — Так, может, он себя волшебником воображает? — вдруг подал подленький ломающийся голос подросток постарше, тоже находившийся в кабинете, — скорее всего, старший брат. — А ты молчи, щенок! Где это видано, чтобы брат на брата тявкал! У-у-у, вскормил я вас на свою голову! — Боярин и впрямь схватился за голову и тяжело сел в кресло, по которому до этого так отчаянно карабкался Буреслав, затем поднял тяжелый взгляд на младшего сына. — Волшебник, говоришь? Будет вам волшебник. А сейчас пошли вон отсюда, никчемные, мочи моей нет! Я отвела взгляд от этого призрачного страдальца и наклонилась к Буреславу. — Нашлась булава-то? — Нет, — помотал мальчишка головой. — Весь дом обшарили — ни следа. — А дальше что было? — Что-что… Приехал Вольга и забрал меня. То-то братья удивились! Я очень ясно представила гордое выражение на лице Буреслава, когда Вольга увозил его с отчего двора. Совсем другого, наверное, тогда ожидал мальчишка от своей будущей жизни, уж точно не новых насмешек и неудач. Видел, как вернется обратно могучим кудесником, как будут лебезить перед ним братья, напрашиваясь в другие страны, с какой гордостью посмотрит на него отец. — Выше нос, — подбодрила я. — Видел мою бабушку? Знаешь, что она мне однажды сказала? Когда тебе твердят, что ты самый заурядный, не верь. Если кто-то чего-то в тебе не нашел, это еще не значит, что там нечего искать. Обнаружить в себе то, чего не замечают другие, означает получить преимущество зрячего в стране слепцов. Буреслав перевел на меня удивленные глаза и наконец-то перестал слушать причитания отца. — Думаю, на этом твоя экскурсия закончилась, — серьезно сказала я. Все, что мне надо было, из прошлого подопечного Вольги я уже увидела, а показывать свою дальнейшую историю чревато разоблачением. — Что?.. — начал было мальчишка, но я уже змеей вывернулась из широкой шубы и сделала несколько шагов вперед. Если я правильно разобралась в принципе действия веретена, то юный волшебник не мог последовать за мной: у него была своя история, а у меня своя. И наверняка уж он-то лучше всех знает, как выбираться из этого наваждения, — не пропадет. Миг — и я оказалась на шумной широкой улице, где народ толпится даже в самый знойный полуденный час. Смуглолицая толпа переговаривалась на моем родном языке — то-то Буреслав подивился бы, ему ведь довелось услышать только нашу с бабушкой северную речь, — кругом продавали и покупали, торговались и нахваливали товар. Сквозь людскую толчею пробивалась усталая лошадка, влекущая небогатый возок, из которого раздавался надрывный детский плач. Мне были знакомы и возок, и уж тем более плач, по сей день иногда раздававшийся в моих тревожных снах. Я ведь тогда не прислушалась к совету бабушки Рогнеды, добровольно пошла за того, кого выбрал отец. Да что говорить — за того единственного, кто согласился взять меня в жены. Не пропали напрасно материны увещевания, крепко засели в девчоночьем доверчивом сердчишке: «Погляди на себя, Лукреция, ну кто на тебя позарится, да еще без приданого? Соглашайся, кланяйся и благодари судьбу». И я, дурочка, соглашалась и робко благодарила. Про первого своего мужа ничего дурного сказать не могу, не был он ни хуже, ни лучше любого, за кого меня могли сговорить, не спросясь. Одно но: уж больно скоро помер — едва ли не через год после свадьбы, оставив меня, испуганную и пузатую, беременную первенцем, в большом пустом доме наедине со своей сварливой матерью. Свекровь терпела невестку, взятую в дом только ради благородной фамилии, ровно до тех пор, пока та не произвела на свет чудесную светлокожую девочку, Лючию. Дочка означала только одно: почти все наследство, которое оставил после себя мой муж, переходило его младшему брату. Стоит ли говорить, что никто не был настроен делиться с юной вдовой? Едва оправившись от родов, я собрала свои нехитрые пожитки и, сопровождаемая лишь одной сердобольной служанкой, отправилась в столицу, под крыло и снисходительную опеку старшей сестры. Красавица Элена устроилась в жизни на зависть многим: муж не очень родовит, но достаточно состоятелен и приближен к королеве (не ровен час получит-таки титул за заслуги перед троном), дом в центре столицы, целое полчище слуг. Вот только нет одного, чем уже могла похвастаться менее удачливая сестра, — ребенка. Приглашая меня и Лючию, Элена наверняка рассчитывала тем самым заманить удачу под свой кров. Не буду спорить — ей это удалось. И сейчас, стоя на улице своей юности, я не могла удержаться, чтобы не сделать пару шагов навстречу возку и не взглянуть на собственное осунувшееся и перепуганное личико, а также маленький сверток, которым когда-то была моя старшая дочка. Видение мелькнуло и растаяло. Я была в богато украшенном зале, великолепие которого только чудом не пересекало тонкую грань хорошего вкуса. Здесь было душно, шумно и тесно от объемных женских платьев. Этот вечер до сих пор был одним из самых ярких впечатлений моей жизни. Элена взяла меня на королевский бал… В девятнадцать я уже ясно знала, чего хочу от жизни: независимости и лучшего будущего для своей дочери. Единственный способ все это получить виделся мне в том, чтобы занять хоть какое-то место при дворе. Вопрос стоял только, как это сделать? Как выделиться в толпе жен и дочерей богатых и знатных семей, которые приезжали на бал похожими на экзотические цветы в своих ярких, богатых одеждах? Да и что такого могла надеть я, только-только вырвавшаяся из цепких лап строгого траура? Двери в зал распахнулись, пропуская слегка припозднившихся гостей. Первой шла моя сестра Элена в броском платье сливового шелка под руку со своим мужем, а за ними тоненькая, худенькая и белокожая я… в своем более чем скромном серо-стальном наряде. Не так уж плохо быть мышкой, если тебе надо выделиться в стайке разноцветных попугайчиков. Я умышленно выбрала именно тот цвет, который не могла себе позволить ни одна из дам с оливковой кожей. Я манила и интриговала своей неприметностью, так что любой скучающий взгляд, пробегавший по пестрой сверкающей толпе, неизменно задерживался отдохнуть на мне, словно на непрокрашенном месте холста, на который художник в спешке забыл нанести очередной цветной мазок. Мне удалось добиться своего: королева знаком подозвала супруга Элены и спросила, кто я такая. Так появилась «королевская мышка», фрейлина ее величества, которая неслышными шагами мерила весь дворец, знала все обо всех и иногда сосредотачивала на кончиках бледных пальцев такую власть, что многим и не снилась. На этот раз я сделала еще один шаг специально, ибо был в моей жизни человек, на которого мне бы хотелось взглянуть в последний раз. В следующем видении мое место было не так уж далеко от трона, чуть позади, в тени балдахина, откуда пара пристальных и внимательных глаз может видеть то, что скрыто от самой правительницы. Но в тот вечер мне было не до наблюдений: вот-вот предо мной должна была предстать сама судьба, от которой не отвертишься и не откажешься. Если уж отцу побоялась сказать «нет», когда тот нашел мне мужа, то как скажешь «нет» самой королеве? Перед троном встал во весь свой недюжинный рост рыжебородый вельможа — Ерс, барон Зоненштадтский. Он был некрасив и неуклюж той особой неуклюжестью, которую приобретают воины, редко облачающиеся в придворный наряд. Родная страна барона примыкала к нам с северо-востока и была известна своими воинственными нравами, так что моя королева не отказалась бы от пары преданных ушей и острых глаз в самом ее центре. На этот раз у меня было более чем богатое приданое в виде куска земли, прилегающей к владениям барона, и значительной суммы денег, предоставленной в мое личное распоряжение. Не отдали мне одного: маленькая Лючия осталась на воспитании в доме сестры, ибо нет преданности сильнее, чем преданность, обеспеченная таким живым залогом. Веретено наматывало мою жизнь, как нитку, цепляясь на определяющих моментах, словно на узелках, которые я в свое время не смогла правильно распутать, исправить неумелую работу не наловчившихся еще рук. Что будет, когда для пряжи кончится кудель? Увижу ли я свое будущее? Встречу ли смерть? Смешно сказать, но, кажется, такие эксперименты уже не для меня. Я в последний раз взглянула на своего Ерса — медведя, медвежонка… потом набрала воздуха в грудь и протолкнула сквозь горло совсем другое имя: — Вольга! Вольга! Волшебник соткался рядом со мной будто бы из тумана. — А я-то думаю, почему твоя куница места себе не находит? — Это не моя куница. Вытащи меня отсюда! — Похоже, она считает по-другому. — Вольга тряхнул светлыми волосами и бросил быстрый взгляд вокруг. Не знаю, много ли он успел увидеть и много ли понять, но уже через секунду мы стояли посреди заснеженного перекрестка. Мой спаситель распахнул полы своего полушубка и втянул меня внутрь, прижал к себе. Я не сопротивлялась, так как вдруг поняла, что дрожу, и вовсе не от холода. — Тише, тише, — уговаривал меня волшебник, гладя по макушке, как маленького ребенка, а затем вдруг тихонько рассмеялся. — И все же мышка, да? Я кивнула. Не герб рода, но… Так легко было представлять себя маленькой мышкой, когда крадешься по темным коридорам, замираешь за дверью, прячешься в тени портьер. Маленькие мышки могут быть повсюду, их никто не замечает, никто не слышит, они боятся лишь кошек и людей. — Как тебя угораздило сюда прийти? Ведь знала же, что здесь зарыто! — убедившись, что я уже успокоилась, принялся меня отчитывать Вольга. — А кто говорил всего лишь про спутанные дороги? — не осталась в долгу я, высвобождаясь из его объятий и шубы. — Это не повод лезть на рожон! — Северянин снял с себя полушубок и набросил его мне на плечи. — Пойдем к бабке Любаве, узнаем, кто здесь до тебя бродил. — Не надо к Любаве. — Я осталась стоять, где была. — Я и без нее скажу. Только не думай, что на этом дело закончилось! Глава 24 СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ — Вольга, как вы думаете, сколько времени мне понадобится на обратную дорогу по такому снегу? — спросила баронесса, зачарованно рассматривая заиндевевшие ветви в саду дома на Калиновой улице. Прямая осанка, седина волос и белая опушка воротника делали Лукрецию похожей на царицу зимы. — Быстро же вы засобирались, — нервно засмеялся волшебник. — Я, как ваш заказчик, против.