– Как ты и просил… Я беззвучно оскалился от восторга и, крепко сжав одной рукой шнуровку её корсета, начал быстро двигаться, одновременно пытаясь собрать в другой кулак её волосы. Чёртова скромница… Хрипло стонала, выгибалась и шептала моё имя. Я весь горел от нетерпения, в мозгу будто вышибло все пробки… Мне хотелось её всю, целиком, без остатка. Пометить, заклеймить, пристегнуть на цепь и… Сквозь собственные мысли я с трудом ощутил её бурные жёсткие пульсации и дрожь, а потом с диким наслаждением кончил в неё на резком выдохе. Я впервые в жизни кончил в женщину. И это ни с чем не сравнимое чувство обладания. Превосходства. Власти над ней. Или признания её… Мы оба застыли, медленно приходя в себя и восстанавливая дыхание. Её кожа под моими ладонями была словно мокрый бархат. Гладкая, податливая, покорная… Моё сознание растворялось в этом ощущении… А время будто остановилось. Олеся наконец-то выпрямилась и уставилась на меня каким-то одновременно чувственным и зловещим взглядом: – Надеюсь, тебе понравилось? – Очень. Осознавая происходящее, я уселся на её место и тупо наблюдал, как она дёрнула за кончик шнура и высвободилась из корсета, небрежно кинув его на край кровати, а потом шагнула в ванную. И по внутренней стороне её бедра потекла моя сперма. «Что я делаю? И нахрена?.. Я сам свихнулся? Или это она…» * * * Олеся Я зашла в душ, включила воду и закрыла глаза. В меня впервые за всю мою интимную жизнь кончил мужчина. Мужчина, по которому я, чего душой кривить, сходила с ума. Но для него это всё было не всерьёз. Отвернулась к стене и не удержала чёртовы слёзы. Ведь обещала себе не вляпываться, не втягиваться эмоционально в эту ужасную игру. Но проиграла уже на старте… В ванной раздались шаги, и в просторной душевой появился Макаров. Я смочила лицо ладонями, чтобы он ничего не заметил, и попыталась натянуть улыбку. – Педсовет, говоришь? – он взял с крючка мочалку, выдавил на неё щедрую дозу геля и начал намыливаться. – Был сегодня, – я забрала мочалку и повернула его к себе спиной, мягко проводя по широким плечам, лопаткам и позвоночнику, лишь бы он не видел моих усилий не разрыдаться. – Я выступала целых четыре минуты. – Завтра отдыхаешь? Мочалка спустилась к его пояснице, крестцу и ягодицам. Демид еле заметно напряг их и тут же расслабил. Я проморгалась и вроде бы пришла в себя: – Нет. Завтра три урока и одно частное онлайн-занятие. Макаров повернулся и забрал мочалку: – Почему ты не уволишься? – Я уже говорила. – Ну да, честь учителя. Но учебный год заканчивается. Потом-то можно поставить точку. – Я не хочу. – Но тебе ведь платят копейки. – Дело не в деньгах, – разговор начинал меня раздражать. Я смыла с себя пену, отжала волосы и выскользнула из душевой. – А в чём? – голос Демида глухо раздался из-за стеклянной стены. – Мне нравится моя работа. Я испытываю глубокое чувство удовлетворения от процесса и результата. Почему я должна бросать? Потому что ты платишь больше? – я с запозданием поняла, что меня понесло не в ту степь, и заткнулась. – Мне казалось, тебе тяжело там работать, – на удивление Демид пропустил мою колкость мимо ушей. Или сделал вид. – Поначалу – да. А теперь я, как та кошка из анекдота, вроде втянулась, – тщательно промокнув волосы полотенцем, я разбила их пальцами на тонкие пряди и неуверенно уставилась на наблюдавшего за мной Макарова: – Что? – Ничего, – он пожал плечами и вернулся в спальню. Наш поздний ужин прошёл в тишине. Демид выглядел измотанным. Я тоже ощущала усталость, но не физическую, а скорее эмоциональную, нервозную. Под конец, забрав у меня пустую тарелку, он спросил как бы между делом: – А что за финансовые обязательства на тебе висят? Кредит? Ипотека? «Господи, этот мужчина думает хоть о чём-то кроме денег?..» – я вздохнула и нехотя ответила: – Нет. Мама болеет. Я оплачиваю терапию. – Онкология? – Аутоиммунка. Идиопатическая тромбоцитопения. – Это что за зверь? – Иммунитет убивает собственные тромбоциты. Что-то вроде сбоя в системе. – Это лечится? – Нет. Нужны поддерживающие процедуры вроде переливания крови и приём препаратов на постоянке. И к сожалению, не все лекарства, которые можно получать по рецепту, помогают. Мне приходится заказывать таблетки из-за рубежа. Передо мной возник запотевший бокал белого вина. – То есть это бесконечный процесс? – спросил Макаров, поставив перед собой чашку с ароматным улунгом. Я не совсем поняла, почему мне он налил алкоголь, а себе чай, но сил уточнять не было, поэтому отпила вино и уставилась в окно: – Стараюсь не зацикливаться на этом пункте. – Ты оплачиваешь лечение в одиночку? А твой отец? Или у тебя оба родителя пенсионеры? Сам того не понимая, Демид добрался до моего самого болезненного душевного гнойника. – Отец давно с нами не живёт и не общается. – Серьёзно? Даже с тобой? Я подняла глаза вверх, сдерживая печаль, и криво улыбнулась: – Даже… Он узнал о смерти собственной матери через десять месяцев после похорон. И то, потому что позвонил, чтобы через неё выйти на кого-то из Академии наук. Макаров продолжал смотреть на меня с недоверием: – Это как? – Вот так, – я уныло пожала плечами, глядя в бокал. – Длинная история. – Расскажи. – Зачем тебе это? – Мне странно слышать о таких «отношениях», – Демид изобразил кавычки пальцами. – Мой папаша вечно лезет со своим гипер-контролем во все семейные дела. – А мой уехал в Штаты в начале нулевых, чтобы, как он говорил, закрепиться на новом месте. Только потом забыл позвать нас. Или не захотел… – В Штаты? Он учёный? – Да. Физик. Технарь. Сначала звонил раз в неделю. Потом – только по праздникам. А потом вообще самоустранился из нашей жизни, – я аккуратно подтёрла уголки глаз и снова отпила вина. – Не поздравил меня ни с выпускным, ни с совершеннолетием, ни с дипломом. Не знает, что я была замужем, не… – Ты была замужем? – Демид поперхнулся и постучал себя ладонью по солнечному сплетению. – Недолго. – А твоя мама? Пыталась его как-то… не знаю… – Мама первая смирилась и отпустила его. Даже бабушка в какой-то момент плюнула и переписала свою квартиру сразу на меня. Дольше всех обижалась я… – За что? За то, что ты оказалась ему без надобности? – в голосе Макарова мне послышалась лёгкая усмешка. «Ну да… Я всем вам без особой надобности…» – А за такое нельзя обижаться?