Эльф выдрал из его ноги стрелу. Вместе с мясом! И это не преувеличение! – Проклятье! – вырвалось у меня. Боль Герингена должна быть адской! Перворожденный обратил взор в мою сторону и снова улыбнулся. Чтоб тебе провалиться! Не испытывая никаких теплых чувств к имперцу, я вовсе не желал ему пыток, а способ, каким извлекли стрелу, иначе не назовешь. – Всё-всё… – бубнил гном, занявшись ногой графа, – не скули. К чести полковника, он сцепил зубы и замолчал. Глядя на гнома в мокрых одеждах и эльфа, разоблаченного практически полностью, я невольно поежился. Как они не мерзнут? Однако и Барамуд, и его раб не обращали никакого внимания на холод. – Гард! Ко мне спешил отец Томас. На церковнике снова привычный наряд – темно-коричневая ряса поверх шерстяного камзола; над сердцем – красный крест инквизиции. – Держи. – Монах протянул гостию. – Зачем? Собираетесь литургию устроить? Сказанное прозвучало довольно неуважительно к слуге Матери Церкви и ее таинствам. Но, право слово, совершенно невдомек, зачем мне этот плоский белый кружочек из пресного теста, который священники кладут в рот прихожанам во время богослужения. Посиневшие от холода губы Томаса Велдона сжались, церковник смерил меня презрительным взглядом, который мог бы сразить верного раба Божьего. Только я вор, всего лишь вор. – Не юродствуй! – Но… – Я потерял много крови и сил, внутренне опустошен и не собираюсь демонстрировать лживую любезность. – Это не гостия. Клади под язык и помалкивай, пока я не передумал. Я хочу тебе помочь! – Лучше Ричарду! – Ему ничем не помочь! – Нет уж, святой отец. – Сказанное инквизитором обозлило меня. Томас Велдон – сильнейший маг-врачеватель, и он попытается спасти лейтенанта, либо я неблагодарный ублюдок. Я не забыл, как Ричард встал за меня против людей Пола Губошлепа. – Даже если я залечу его раны, – заговорил холодным тоном инквизитор, – он обречен. После укусов упырей Тейвилу жить и быть человеком – от силы три или четыре дня. – Так дайте Ричарду эти дни! – огрызнулся я. – Хотя бы один день! И исповедуйте его! Церковник молчал, не находя, что ответить. Томас Велдон не мог отказать в праве на отпущение грехов перед смертью. – Хорошо, – сказал он, соглашаясь, и, отведя взор, негромко добавил: – Только лучше бы он был уже мертв. – Святой отец, – мне крайне не понравилось произнесенное инквизитором, – что это значит? – Мы не в аббатстве Маунт… – священник осекся. – Мы в Запустении! – Хватит разговоров! – К отцу Томасу вернулась привычная непреклонность. – Чем дольше мы спорим, тем больше ты ослабеваешь. Тем больше моих сил уйдет на твою рану, а значит, Тейвилу может не хватить моих скромных возможностей. Но первым я буду исцелять тебя, Гард, и это мое последнее слово! – Подчиняюсь вам, святой отец. Только прежде ответьте про Ричарда! Я даже отступил от монаха. – Хочешь знать? – Инквизитор побагровел от негодования; мое упрямство вывело его из равновесия. – Он будет умирать, и когда умрет, обратится в нежить. Боюсь даже представить, каким будет новый облик лейтенанта, когда он преставится в этих оставленных промыслом Божьим землях. – А если он умрет сейчас? Тоже обратится? – Если он умрет сегодня и до захода солнца, то преставится еще человеком, и у меня будет время упокоить его душу. Но завтра его смерть будет означать обращение! Еще раз говорю тебе, Николас Гард: мы не в монастыре Маунт. Там бы мы могли… – Инквизитор снова оборвал сам себя. – Впрочем, мы не в аббатстве. Снова спрашиваю у тебя! Когда ему умереть? Сегодня или завтра? – Завтра! И вы упокоите его душу! – Хорошо, – сдался Томас Велдон. – Я помогу ему. Он будет жить еще несколько дней. Ты это хотел от меня услышать? Я кивнул. Надеялся, что церковник ошибается и Тейвил выкарабкается, если дать ему шанс. – Теперь – на колени! Я подчинился, на сей раз не на словах, а на деле. Засунул под язык белую плоскую таблетку. Ожидал горечи во рту, однако она была лишена вкуса. Монах возложил обе ладони на мои растрепанные волосы, зазвучала молитва. Я закрыл глаза; вернее, они прикрылись сами собой, веки вдруг отяжелели. Голос Велдона доносился как будто издалека, приглушенно. Я потерялся во времени и, кажется, вот-вот лишусь сознания. Я поплыл… Неожиданно белый кругляш под языком напомнил о себе. Рот наполнился необыкновенно резким кислым привкусом. Я заморгал, мозги прочистились, окатило волной бодрости. – Аминь. – Закончив с молитвой, отец Томас убрал руки с моей головы. – Можешь подниматься. Вставая, я осторожно пощупал здоровой рукой левое плечо. Рана полностью исчезла, через прорезь в одежде не нащупывалось даже шрама, и только залитые кровью рубаха, камзол и плащ указывали, что я был серьезно ранен. – Я бы мог достать частицу святого Креста и потребовать поцеловать реликвию, – инквизитор смерил меня суровым взглядом, – мог бы просить молиться во время каждой стоянки, но ты, Гард, ведь не будешь искренним. – Не буду, святой отец. Хотя сейчас я благодарен вам за исцеление. – Благодари не меня. Ты знаешь, кого благодарить. – Церковник направился к Тейвилу, добавив: – Скоро появится слабость, к утру она пройдет. За ужином много ешь. Тем более что ртов у нас поубавилось. Да уж, мы второй день как идем посуху, а уже потеряли четверых, и это не считая Тейвила. Подобрав шляпу и пистоли, я заковылял к Ричарду. Рой и Манрок сняли с него упыря и перенесли Тейвила на пятачок пожухлой травы. Инквизитор осенял израненного лейтенанта золотым Распятием с частицей святого Креста внутри. Ричард был без чувств и едва дышал, но его грудь все еще вздымается. – Плохо дело, – мрачно изрек толстяк, когда я подошел к нему. Что сказать в ответ? Я лишь вздохнул. До замка рыцарей Грааля, или, как их назвала Алиса, сиятельных, – три недели пути вдоль Тарты. Однако… Я оглядел место побоища. Теперь появились серьезные сомнения, что мы туда доберемся. В пяти шагах от нас церковник опустился пред Тейвилом, положил ладони на голову лейтенанта и взялся за молитву. Бледный, как снег, Морок встал на одно колено перед мертвым Ивуром. Вождь оказывал павшему воину высшую честь – свободный орк никогда не падает на колени, даже перед своими богами. Губы Манрока что-то беззвучно шептали. Я смотрел на инквизитора и орка. Они олицетворяли два мира – новый, коленопреклоненный свет рабов божьих; и старый, где смертные были детьми или братьями богов. Эльф и гном приволокли сильно хромающего имперца: обезоруженного, с кляпом во рту и связанными за спиной руками, перебинтованного. Волосатая лапища Барамуда надавила на плечо полковника, заставляя того усесться перед горцем. – Пригляди за ним, Акан, – обронил гном, – а мы с Криком притащим сюда Нарвага и тех двоих… – Мугаша и Шоргота. – Толстяк назвал имена обратившихся в упырей. – Я с вами. Ух, как не хочется лезть в воду, но не прохлаждаться же на берегу… – Сами справимся, – отмахнулся гном, – все одно мокрые. А ты и тростинку скоро не поднимешь. Барамуд словно знал. Только он смолк, навалилась невероятная усталость. Я даже покачнулся, ноги подкосились, и рухнул рядом с имперцем. Он таращился на меня полубезумным взглядом, мне же было совершенно наплевать на него. Таким выжатым, бессильным я никогда ранее не был. – Вот она, Крик, новая лечебная магия, – многозначительно сказал эльфу Барамуд, и они направились к реке. – Лопай давай. – Рой принес мне сушеного мяса, ломоть подсохшего хлеба и флягу с водой. Я с жадностью накинулся на еду. С каждым проглоченным куском понемногу возвращались силы. Томас Велдон молился, его голос стихал, только чтобы перевести дыхание. Он молился долго: уже, наверное, с час; скоро смеркаться будет. Вспомнились слова Роя, что ночевка в эльфийском городе смертельна. Я с беспокойством огляделся. Имперец лежал с закрытыми глазами и почти не шевелился. Толстяк задумчиво дымил трубкой. Гном и эльф натягивали на себя сухую одежду; они вытащили из воды мертвых и перенесли с того берега тело последнего упыря и оставшиеся мешки нашего отряда. Гном еще срубил на той стороне пять осиновых веток по дюйму в диаметре. Три обезглавленных человекообразных тела лежат рядом с павшими сегодня Нарвагом и Ивуром. Все пятеро – из одного клана. Их вождь негромко пел песнь об очищении от эльфийского проклятия душ и тел храбрых воинов – орочий обряд упокоения. Шестого следопыта унес водопад. Жаль, но Болга не найти. – Аминь. – Инквизитор поднялся. – Ричард Тейвил будет жить… Какое-то время. Возблагодарите Господа, что частица святого Креста с нами. Без реликвии ему бы не помочь. – Он очнулся? – Нет, – ответил мне церковник, – он просто спит и проснется с рассветом. Перенесите Тейвила к мертвым и сложите рядом все наши припасы. Инвизитор мял себе шею. Он вымотан, но держится, не позволяя усталости взять верх. – Мы не уходим? – встревоженно спросил Рой. – Нет. Мы должны упокоить всех пятерых, – заявил инквизитор, – и я буду молиться над их телами всю ночь. Я ожидал возражений орка, как вчера, когда он не подпустил монаха к Гурдуну, да вот ныне Морок не проронил ни звука. Вождь очень подавлен. – Но мы все еще в Аннон Гвендаре! – попытался возразить горец. – Располагайтесь рядом с мертвыми, – продолжал отец Томас, – я очерчу вокруг нас круг. – Здесь нельзя оставаться! – не сдавался толстяк.