Я и не собирался спрашивать его мнение, мне хватило и того, что он сказал до этого, я яростно дышал в поднятый воротник, который стал чем-то вроде респиратора. Мне оставалось лишь надеяться, что Раффлс что-нибудь скажет, и он действительно сказал. – Единственное ограбление, о котором я что-то помню, – заметил он, легонько стукнув зонтиком по окованному сундуку, – было связано с этим, и в тот раз человек снаружи сделал ничуть не меньше, чем человек внутри. Могу я спросить, что вы храните в сундуке? – Ничего, сэр. – Я был уверен, что вы храните там другие изъятые реликвии. Разве у него не было приспособления, чтобы влезать и вылезать без необходимости открывать крышку сундука? – Вы имеете в виду, как он мог высовывать голову, – возразил клерк, демонстрируя осведомленность. Он убрал некоторые мелкие экспонаты и, достав перочинный ножик, с его помощью открыл люк в крышке. – Только световой люк, – заметил Раффлс, с некоторым разочарованием. – А что вы ожидали? – спросил клерк, изрядно утомившись и сожалея, что потратил время. – Хотя бы боковую дверцу! – ответил Раффлс, посмотрев на меня с таким лукавством, что мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Так я в последний раз улыбнулся в тот день. Открылась дверь, и вошел человек, в котором можно было безошибочно узнать детектива; за ним шли двое подобных нам посетителей музея. На детективе были жесткая круглая шляпа и темное тяжелое пальто, которое с первого взгляда выдает общепризнанную униформу детектива. На одно ужасное мгновение его стальные глаза остановились на нас с холодно-пытливым выражением. Он не сводил с нас взгляда, пока из угла, отведенного реликвиям Раффлса, не вынырнул клерк, и только тогда беспокоящий нас незнакомец отвел своих спутников к противоположному от двери окну. – Инспектор Дрюс, – поведал нам клерк почтительным шепотом, – тот самый, что раскрыл дело в Чок-Фарм. Вот кто был бы достойным оппонентом для Раффлса, будь тот до сих пор жив! – О, я в этом не сомневаюсь, – серьезно ответил Раффлс. – Я был бы весьма встревожен, если бы за мной охотился такой человек. А ваш музей пользуется популярностью! – На самом деле, совсем нет, сэр, – прошептал клерк. – Бывает, что обычных посетителей, вроде вас, джентльмены, мы не видим неделями. Я полагаю, что это пришли знакомые самого инспектора, видимо, хотят взглянуть на фотографии из Чок-фарм, которые и стали самой важной уликой и помогли повесить того мерзавца. У нас здесь целая коллекция любопытных снимков, сэр, если вам интересно взглянуть. – Если это не займет много времени, – ответил Раффлс, вынимая часы, и как только клерк отошел от нас, он тут же схватил меня за руку. – Здесь стало жарковато, – прошептал он, – но нам нельзя удирать отсюда, словно пугливые зайцы. Такое поведение может быть опасным. Спрячь лицо в фотографиях и предоставь мне все остальное. Как только наступит подходящий момент, я исчезну, будто опаздывая на поезд. Я без лишних слов повиновался. Я смог успокоиться, так как у меня было время на обдумывание ситуации. Меня даже удивило, что Раффлс на этот раз был склонен преувеличить несомненный риск пребывания в одной комнате с офицером, чье имя и репутация нам отлично известны. Раффлс, безусловно, сильно постарел и изменился до неузнаваемости, но при этом он не утратил дерзкого хладнокровия, которое не раз помогало ему выпутываться из куда более опасных переделок, чем та, которая нам могла угрожать сейчас. С другой стороны, казалось маловероятным, чтобы столь выдающийся детектив запомнил лицо такого незначительного правонарушителя, как я; к тому же он стал детективом уже после того, как я отошел от дел. Но все же риск определенно существовал, поэтому я без улыбки стал изучать вместе с клерком альбом с ужасными снимками. Несмотря на положение, в котором мы находились, меня все же заинтересовали фотографии преступников и их жертв, они взывали к темной стороне моей души, и это же извращенное любопытство заставило меня окликнуть Раффлса, чтобы привлечь его внимание к снимку печально известного места убийства. Ответа не последовало. Я осмотрелся по сторонам. Раффлса нигде не было. Только секунду назад мы втроем рассматривали снимки у одного из окон, а трое вновь прибывших занимались тем же возле другого окна. По всей видимости, не издавая ни единого звука и воспользовавшись тем, что мы отвернулись, Раффлс исчез. К счастью, клерк и сам был увлечен тем, что пожирал глазами кошмарный альбом. Пока он был занят, я успел справиться с охватившим меня изумлением, но инстинктивно не стал скрывать свое недовольство, когда он оглянулся в мою сторону. – Мой друг – самый нетерпеливый человек на земле! – воскликнул я. – Он сказал, что поспешит на вокзал, боится опоздать на поезд, и ушел, даже не попрощавшись! – А я и не слышал, как он ушел, – признался весьма озадаченный клерк. – Как и я, но он похлопал меня по плечу и что-то сказал, – солгал я. – Я был слишком погружен в эту кошмарную книгу, чтобы отвлечься. По всей видимости, он тогда и сказал, что уходит. Ну и пусть! Лично я хочу увидеть все экспонаты. Я так старался развеять подозрения, которые могли возникнуть в связи со странным исчезновением моего компаньона, что задержался в музее даже дольше, чем знаменитый детектив со своими друзьями. Краем глаза я видел, как они рассматривают реликвии Раффлса, даже обсуждают меня самого у меня же под носом, и только после этого я остался наедине с анемичным клерком. Опуская руку в карман, я незаметно смерил его оценивающим взглядом. Система чаевых всегда была одним из кошмаров моей жизни, пусть и не худшим из них. Не потому, что я скряга, а просто потому, что иногда действительно трудно разобраться, кому и какую сумму нужно дать. По себе знаю, каково быть замешкавшимся клиентом, который не спешит доставать кошелек, но такое поведение было не от скупости, а из желания точно определить сумму. Тем не менее я, как ни странно, не ошибся в случае с клерком, который охотно принял серебряную монету и выразил надежду, что скоро сможет прочитать обещанную мной статью. Ему предстояло ждать ее долгие годы, но льщу себя надеждой, что эти запоздалые страницы не обидят его, а придутся по нраву, если он когда-нибудь прочитает их своими водянистыми глазами. Когда я вышел на улицу, уже смеркалось и небо над церковью Святого Стефана вспыхивало и темнело, как чье-то разгневанное лицо. В это время уже зажглись фонари, и под каждым из них я тщетно высматривал Раффлса. Потом я вбил себе в голову, что найду его на станции, и слонялся там до тех пор, пока поезд на Ричмонд не ушел без меня. В конце концов я перешел по мосту к вокзалу Ватерлоо и, оказавшись там, сел на первый же поезд до Теддингтона. Это несколько сократило мой путь, но от реки до Хэм-Коммона мне пришлось идти сквозь густой туман, поэтому домой я добрался лишь к тому часу, когда мы обычно уютно ужинали. На жалюзи вспыхивали только блики от камина, оказалось, что я вернулся первым. Прошло уже около четырех часов, с тех пор как я потерял Раффлса в непреступной крепости Скотланд-Ярда. Где он может быть? Наша хозяйка, узнав от меня, что его нет, всплеснула руками – она приготовила блюда, которые были по сердцу ее любимцу, и они совсем остыли к тому времени, когда я приступил к одной из самых унылых трапез в моей жизни. Наступила полночь, но Раффлс все еще не появлялся. Мне все же удалось заранее успокоить нашу хозяйку, только, боюсь, лицо и голос выдали мою неумелую ложь. Я сказал ей, что мистер Ральф (как она его называла) упомянул, что собирается в театр. Я заметил, что он хотел отказаться от этой идеи, но объяснил, что, по всей видимости, я ошибся, и объявил, что все же намерен обязательно его дождаться. Перед уходом наша добрая хозяйка принесла мне тарелку сэндвичей, и я был готов провести с ними ночь в ожидании, расположившись в гостиной в кресле у камина. Моя тревога была настолько велика, что я никак не смог бы уснуть. Мне даже казалось, что долг и преданность зовут меня отправиться на его поиски, несмотря на темноту зимней ночи. Но куда идти, где искать Раффлса? У меня в уме было лишь одно место, однако искать его там значило погубить себя и при этом все равно ничем не помочь ему. Во мне с каждым часом все больше крепло убеждение, что его узнали на выходе из Скотланд-Ярда, и произошло одно из двух: его схватили либо вынудили скрываться в другом месте. О произошедшем я наверняка смогу прочесть в утренних газетах, но он сам во всем виноват. Он сунул голову в львиную пасть, и челюсти захлопнулась. Вопрос был лишь в том, успел ли он вовремя вытащить голову. У меня под рукой находилась бутылка, и в ту ночь, признаюсь, она была мне другом, а не врагом. Только она смогла отвлечь меня от тревожного ожидания. Я даже задремал в кресле у камина. Когда я проснулся, лампа еще горела, камин ярко пылал, а я, абсолютно одеревеневший, сидел в железных объятьях зимнего утра. Внезапно что-то заставило меня обернуться. Дверь была открыта, а в кресле позади меня сидел Раффлс и тихонько стаскивал ботинки. – Извини, что разбудил тебя, Банни, – сказал он. – Я думал, что веду себя тише мыши, но, проходив три часа, стер себе все ноги. Я не встал и даже не бросился обнимать его. Откинувшись на спинку кресла, я постарался закрыть усталые глаза на его эгоистичное бессердечие. Ему незачем было знать, что мне пришлось пережить. – С прогулки из города? – спросил я, стараясь говорить как можно более равнодушно, будто я привык к подобным выходкам. – Из Скотланд-Ярда, – ответил он, вытягивая ноги в одних носках к очагу. – Скотланд-Ярд? – повторил я. – Значит, я был прав, все это время ты был там, и все же тебе удалось сбежать оттуда! Говоря об этом, я взволнованно поднялся с кресла. – Конечно, – ответил Раффлс, – я не предполагал, что будет трудно, но оказалось и того легче. В какой-то момент я даже появился у стола, за которым спал полицейский. Я решил, что безопаснее всего будет разбудить его и спросить, не возвращал ли кто мой бумажник, который я якобы забыл в кэбе где-то в Карлтоне. То, что он быстро выставил меня, будем считать еще одним плюсом в копилку лондонской полиции. Это же только в какой-нибудь варварской стране у меня позаботились бы спросить, как я туда попал. – И как тебе удалось? – спросил я. – И скажи на милость, Раффлс, когда и зачем? Раффлс, стоявший спиной к камину, в котором уже затухали угли, посмотрел на меня сверху вниз, подняв бровь. – Как и когда, Банни, ты знаешь не хуже меня, – загадочно сказал он. – И наконец ты узнаешь почему и зачем. У меня для поездки в Скотланд-Ярд, мой дорогой друг, было больше причин, чем я хотел признать. – Меня не волнует, почему ты пошел туда! – вскричал я. – Я хочу знать, почему ты остался, или вернулся, или что ты там сделал! Я думал, что тебя схватили, и ты смог ускользнуть! Раффлс улыбнулся, покачав головой. – Вовсе нет, Банни, я продлил визит по собственной воле. Что касается причин, то их слишком много, чтобы все перечислять, но признаюсь, что они висели на мне тяжким грузом, когда я оттуда уходил. Но ты и сам сможешь увидеть их собственными глазами, если повернешься. Я стоял, опершись спиной о кресло, в котором задремал. За ним был круглый столик, и на нем, рядом с виски и сэндвичами, лежали все реликвии Раффлса, я мог видеть все то, что прежде стояло на крышке сундука в Черном музее Скотланд-Ярда! Не хватало только сундука. Я увидел револьвер, выстрел из которого был произведен лишь однажды, дубинку с пятнами крови, коловорот, бутылку растительного масла, бархатный мешочек, веревочную лестницу, складную трость, буравчики, шурупы, клинья и даже ту самую гильзу, в которой когда-то Раффлс спрятал подарок просвещенного монарха некоему цветному вождю. – Скажи, ну разве я не Санта-Клаус? – спросил Раффлс. – Жаль, что ты не проснулся при моем появлении, смог бы оценить вид. Тебе еще учиться и учиться, судя по тому, что я увидел, войдя сюда. Ты никогда бы не застал меня вот так спящим в кресле, Банни! Он решил, что я просто уснул, сидя в кресле! Он и не понял, что я всю ночь его прождал! Скрытый упрек в невоздержанности после всего, что мне пришлось вынести, и только подумать – из всех смертных именно от Раффлса! Его слова почти переполнили чашу моего терпения, но вспышка запоздалого прозрения помогла мне сдержаться. – Где ты спрятался? – угрюмо спросил я. – В Ярде и прятался. – Это я и так понял, но где именно? – И тебе еще нужно спрашивать, Банни? – Я спрашиваю, Раффлс. – В месте, где я когда-то уже прятался. – Ты же не имеешь в виду сундук? – Именно его я и имею в виду. Наши глаза встретились. – Ты, возможно, и оказался там, – согласился я. – Но куда ты пошел первым делом, когда выскользнул наружу у меня за спиной, и как ты мог знать, куда идти? – Я никуда не выскальзывал, – сказал Раффлс, – я скользнул внутрь. – В сундук? – Именно. Я рассмеялся ему в лицо. – Мой дорогой друг, я же потом видел все реликвии на крышке. Ни одна из них не была сдвинута с места. Я видел, как детектив показывал их своим друзьям. – Да, я тоже это слышал. – Но не из сундука же? – Изнутри сундука, Банни. Не смотри на меня так. Попытайся вспомнить те несколько слов, которыми перед этим я обменялся с тем идиотом в воротничке. Разве ты не помнишь, что я спросил, есть ли у них что-нибудь в сундуке? – Да. – Чтобы быть уверенным, что там пусто, ты же понимаешь. Потом я спросил, есть ли там, кроме светового люка, боковая дверца. – Я помню это. – Полагаю, что ты решил, что это ничего не значит? – Я не искал тайного смысла в твоих словах. – Да, не искал. Тебе не пришло в голову, что я хотел узнать, не обнаружил ли кто-нибудь в Ярде секрет боковой дверцы, именно боковой, а не задней. Да, она есть в сундуке, появилась еще в добрые старые деньки, вскоре после того, как я забрал сундук из твоей квартиры и перевез в свою. Она откроется, как фасад кукольного домика, если нажать на одну из ручек, чего, естественно, никто никогда не делал. Я тогда понял, что должен это сделать – это куда проще, чем люк в крышке. Нужно во всем стремиться к совершенству, хотя бы из любви к искусству. К тому же, раз в банке так и не разгадали наш трюк, я решил, что смогу когда-нибудь его повторить. Тем временем сундук может стоять в спальне и служить просто подставкой для вещей, а в случае чего может стать убежищем! Я спросил его, почему я до сих пор не слышал об этом нововведении не только в старые времена, но и сейчас, когда между нами осталось гораздо меньше секретов, и этим последним он все равно уже не мог воспользоваться. Я задал вопрос не со злости, а исключительно из упрямства. Раффлс молча смотрел на меня, пока я не прочел ответ в его глазах. – Ясно, – сказал я. – Ты прятался в нем от меня! – Мой дорогой Банни, я не всегда общителен, – ответил он. – И когда ты доверил мне ключ от своей квартиры, я просто не мог не сделать того же, хотя я все же впоследствии вытащил его у тебя из кармана. Скажу только, Банни, что если я не желал тебя видеть, это значило, что я вообще не годился для человеческого общества в тот момент, и то, что я отказывал тебе в своей компании, было, скорее, дружеской услугой. Не думаю, что это случалось более одного или двух раз. Ты можешь позволить себе простить друга после стольких лет? – Это я могу простить, – ответил я с горечью. – Но не вчерашнее, Раффлс. – Почему нет? Я действительно до последнего момента не был уверен, что решусь. Я лишь думал об этом. И только появление этого проницательного детектива заставило меня решиться без лишних колебаний. – И мы ничего даже не слышали! – пробормотал я, непроизвольно восхищаясь им, что заставило меня разозлиться на самого себя. – Но теперь уже все равно, пусть бы и услышали! – добавил я прежним тоном. – Почему, Банни?