– Мне только жаль, что я не наткнулся на него тогда, – сердечно продолжал Раффлс. – Он преступник в гораздо большей степени, чем ваши убийцы, которые сквернословят на эшафоте или говорят о крикете в камере осужденных! – Этот человек может быть сейчас здесь, – сказал лорд Торнэби, глядя Раффлсу в лицо. Но его манера была похожа на поведение актера, который играет неубедительно, но намеревается доиграть до самого горького финала. Он стал озлобленным, ведь даже богатый человек может проиграть пари. – Вот была бы потеха, если бы он и правда был здесь! – воскликнул писатель Дикого Запада. – Absit omen![2] – пробормотал Раффлс более уместную фразу. – Тем не менее, я думаю, вы согласитесь, что это соответствует почерку данного вора, – заявил Кингсмилл. – И это вполне соответствовало бы характеру этого человека, насколько нам известно: посетить именно президента Клуба криминалистов и выбрать вечер, когда он развлекает других членов клуба. Эта остроумная реплика была более убедительна, чем слова нашего благородного хозяина, но это легко объяснялось тем, что барристер постоянно выступал в зале суда, убеждая судьей с помощью блефа. Однако лорда Торнэби поразило развитие его собственной идеи, и с некоторой неуверенностью в голосе он подозвал дворецкого, который контролировал подачу блюд. – Леггетт! Пошли кого-нибудь наверх, чтобы убедиться, что все двери открыты и в комнатах полный порядок. Какую ужасную идею вы подали мне, Кингсмилл, или… я сам себе подал! – добавил лорд, чуть смягчив тон и показав, что он в замешательстве. – Мы выглядим дураками. Не помню, кто из нас увел разговор от основного потока крови в эту воду грабежей. Вы знакомы с шедевром де Квинси «Убийство как искусство», мистер Раффлс? – Кажется, я когда-то читал его, – с сомнением ответил Раффлс. – Вы должны прочитать его снова, – продолжал граф. – Это последнее слово в криминалистике, все, что мы можем добавить к этому, – ничто иное как жестокая иллюстрация или окровавленная сноска, совершенно недостойная текста де Квинси. Да, Леггетт? Почтенный дворецкий стоял, тяжело дыша и прикрывая рот локтем. До этого момента я не замечал, что он астматик. – Прошу прощения, ваша светлость, но я думаю, что вы, должно быть, запамятовали. Предложение постоянно прерывалось тяжелыми вздохами, но слова упрека едва ли могли быть выражены более деликатно. – Запамятовал, Леггетт! И что же я забыл, по-твоему? – Запереть дверь гардеробной вашей светлости за вашей светлостью, милорд, – пробормотал несчастный Леггетт, глотая воздух и делая паузы через каждые несколько слов. – Я поднимался сам, милорд. Дверь спальни… дверь гардеробной… обе заперты изнутри! К этому времени благородный хозяин был в худшем состоянии, чем его слуга. Под тонкой кожей его лба вздулись вены, щеки надулись, словно шары. Через секунду он вскочил с места и выбежал из комнаты, позабыв о нас, своих гостях, и помчался наверх. Раффлс был так же взволнован, как и любой из нас, и опередил всех. Розовощекий маленький адвокат и я участвовали в подобии гонки за предпоследнее место, и оно досталось мне, тогда как задыхающийся дворецкий и другие слуги заняли тыл. А наш нетрадиционный писатель первым предложил свою помощь и совет. – Не нужно толкать дверь, Торнэби! – воскликнул он. – Без клина и буравчика вы можете ломать дверь сколько угодно, но никогда не откроете ее. Есть ли у вас в доме лестница? – Где-то есть веревочная лестница на случай пожара, – сказал лорд с некоторым сомнением. – Где она находится, Леггетт? – Уильям принесет ее, милорд. С этими словами молодой слуга убежал наверх. – Какая польза от того, что он принесет ее сюда, – воскликнул Паррингтон, в волнении отбросивший свою обычную манеру разговора. – Велите ему спустить лестницу из окна над вашей комнатой и позвольте мне спуститься вниз и сделать все остальное! Я открою эти двери одну за другой в два счета! Мы столпились у запертых дверей, ожидая, что будет дальше. Лорд Торнэби мрачно улыбнулся всем нам, затем кивнул и отпустил писателя, как собаку с поводка. – Сегодня мы узнали кое-что новое о нашем друге Паррингтоне, – сказал лорд. – Он воспринимает подобные ситуации намного лучше, чем я. – Эта ситуация льет воду на его мельницу, – доброжелательно улыбнулся Раффлс. – Вы правы! Вот увидите, мы прочитаем об этом в его следующей книге. – Надеюсь, что сначала мы увидим преступника в суде Олд-Бейли, – заметил Кингсмилл. – Как же это замечательно – видеть не только человека слова, но и человека действия! Для Раффлса это замечание звучало довольно банально, но в тоне было что-то, что привлекло мое внимание. И тут я понял: рвение Паррингтона было превосходно рассчитано, дабы отвести все подозрения от другого и заставить нас чувствовать благодарность за его действия. Этот литератор-авантюрист вытолкнул Раффлса из центра внимания, и благодарность за это была тем, что я обнаружил в его голосе. Не нужно упоминать, что и я был очень ему благодарен. Но моя благодарность длилась недолго: через пару мгновений меня одолела вспышка необычной проницательности. Паррингтон был одним из подозревавших Раффлса или, во всяком случае, тем, кто знал об этих подозрениях. Что, если это он все подстроил, воспользовавшись присутствием подозреваемого в доме? Что, если он сам был тайным злодеем и единственным, кто ответственен за это происшествие? Через пару секунд я уже был уверен в этом. Затем мы услышали его шаги в гардеробной. Он приветствовал нас дерзким криком, а затем появился на пороге, открыв для нас дверь, покрасневший и взъерошенный. В одной руке он держал клин, а в другой буравчик. Внутри царил живописный беспорядок. Выдвижные ящики были вытащены и опустошены, а их содержимое валялось на ковре. Двери гардероба были открыты, пустые коробки для запонок лежали на полу, часы, прикрытые полотенцем, были брошены на кресло. Длинная оловянная крышка выглядывала из открытого шкафа в одном углу. И одного взгляда на искаженное лицо лорда Торнэби хватило, чтобы догадаться, что она закрывала уже пустой оловянный сундук. – Что за странный выбор, чего бы украсть! – сказал он, и в уголках его рта появился намек на улыбку. – Мое церемониальное одеяние пэра с короной! Мы стояли вокруг него в полной тишине. Я думал, что писатель скажет что-нибудь. Но даже он либо притворялся, либо действительно ощущал страх. – Вы можете сказать, что это было ненадлежащим местом, чтобы хранить его, – продолжал лорд Торнэби. – Но где бы вы, джентльмены, хранили это старое барахло? Клянусь Юпитером, в следующий раз возьму набор напрокат! И он отлично воспринял свою утрату, лучше, чем кто-либо из нас мог представить минуту назад, но причина стала мне ясна чуть позже, когда мы все спускались вниз по лестнице, оставив полицию работать на месте преступления. Лорд Торнэби шел с Раффлсом под руку. Его шаг был легче, веселость более не была сардонической, даже выглядел он лучше. И тогда я понял, какой груз был снят с гостеприимного сердца нашего хозяина. – Я лишь желаю, – сказал он, – чтобы этот случай приблизил нас к разгадке личности джентльмена, которого мы обсуждали за ужином. Думаю, вы все согласитесь со мной, если я предположу, что это именно он наведался к нам сегодня. – О, все возможно! – сказал старина Раффлс, встречаясь взглядом со мной. – Но я в этом уверен, мой дорогой сэр, – воскликнул наш лорд. – Этот смелый инцидент только его рук дело. Только он способен почтить меня своим присутствием в ночь, когда я развлекаю своих братьев-криминалистов. Это не случайность, сэр, а намеренная ирония, которая бы не пришла в голову ни одному другому криминальному уму Англии. – Возможно, вы правы, – осторожно сказал Раффлс на этот раз, хотя я льстил себе, что именно выражение моего лица заставило его согласиться с этим. – Более того, – продолжил наш хозяин, – никакой другой преступник в мире не смог бы воплотить в жизнь столь восхитительную задумку и добиться столь совершенного результата. Я уверен, что инспектор согласится с нами. Полицейский постучал в дверь и его пропустили в библиотеку, как раз когда говорил лорд Торнэби. – Я не расслышал, что вы сказали, милорд. – Я лишь сказал, что исполнителем этого невероятного проникновения может быть лишь преступник, который присвоил ожерелье леди Мелроуз и половину изделий бедного Дэнби год или два назад. – Я считаю, что вы как никогда правы, ваша светлость. – Человек, который взял бриллианты Тимбэли и вернул их ему. – Возможно, он сделает то же самое и для вашей светлости. – Не нужно! Я не хочу рыдать над пролитым молоком. Я лишь желаю ему получить радость от всего, что он успел забрать. Узнали ли вы что-нибудь новое? – Да, милорд, кража произошла между четвертью и половиной девятого. – Как вы смогли узнать это? – Часы, завернутые в полотенце, остановились в восемь двадцать. – Вы допросили моего слугу? – Да, милорд. Он был в комнате вашей светлости до без четверти восемь, и комната была в полном порядке, когда он уходил. – Значит, вы думаете, что все это время грабитель скрывался в доме? – Не могу сказать с определенностью, милорд. Мы знаем, что он сейчас не в доме, потому что он мог быть только в спальне вашей светлости или в гардеробе, и мы уже обыскали каждый дюйм обеих комнат. Лорд Торнэби повернулся к нам, когда инспектор вышел, поправляя фуражку. – Я велел ему сначала прояснить именно эти моменты, – объяснил он, кивая в направлении двери. – У меня была причина полагать, что мой слуга пренебрег своими обязанностями. Я рад, что ошибался. Я был бы не менее рад осознать, что и сам ошибся. Подозрения о нашем писателе оказались такими же дикими, как и он сам. Но, даже развеяв все сомнения, в глубине души я почувствовал разочарование. Моя теория только укрепилась с тех пор, как он впустил нас в гардеробную. Его настроение менялось мгновенно. До этого момента я был убежден в его причастности к ограблению и сейчас осознал, что лорду Торнэби Паррингтон приносил пользу, и пока он был полезен, лорд был готов закрывать глаза на странности нашего автора, но как только работа была выполнена, немедленно осадил его. Но если Паррингтон был оправдан в моих глазах, то Раффлс восстановил свое доброе имя в глазах тех, кто вынашивал гораздо более серьезные и опасные подозрения. Этот случай был невероятной удачей, благодаря чему члены клуба перестали его подозревать и занялись анализом предыдущих дел. Но чудо произошло, и его эффект был виден на каждом лице и слышен в каждом голосе. За исключением Эрнеста, который и не был посвящен в тайну. Этот смешливый криминалист был заметно потрясен первой небольшой ролью в деле о преступлении. Остаток вечера трое конспираторов соперничали между собой, пытаясь загладить вину за свои подозрения. Я слышал, что Кингсмилл сообщил Раффлсу время, когда его можно найти в коллегии, и обещал место на любом процессе, который мой друг, возможно, когда-либо захочет посетить. Паррингтон говорил о подарке в виде множества своих книг, и наш хозяин даже стал добрее относиться к нему. Что касается лорда Торнэби, я услышал, как он говорил что-то о клубе «Атеней», ссылаясь на своих знакомых в комитете, и шепотом, как мне показалось, о Правиле II. Полиция все еще оставалась в поместье, когда мы расходились, и я воспользовался тем, что мой дом находился за углом, чтобы заманить Раффлса и обсудить с ним события этого вечера. Наконец он согласился, посчитав, что иначе ему придется говорить о краже со взломом прямо посреди улицы. Оказавшись в своей квартире, я рассказал ему об опасности, подстерегавшей его, и о собственной дилемме, о тех нескольких словах, которые я подслушал пред входом, и о том тонком слое льда, по которому он скользил весь вечер и даже умудрялся выписывать причудливые фигуры. Ему было хорошо, ведь он не осознавал опасности. Но только подумать о том, что я пережил… слушал, наблюдал, но был не в состоянии сделать хоть что-то… не в состоянии ни словом предупредить его! Раффлс позволил мне закончить, но тяжелый вздох сопровождал выдох дыма от «Салливана». Докурив, он бросил сигарету в камин и только потом заговорил. – Нет, спасибо, я больше не буду. Я лучше поговорю с тобой, Банни. Ты действительно полагаешь, что я не догадался о заговоре этих умников? Я категорически отказывался верить в то, что он все знал еще до этого вечера. Почему же он не сказал мне об этом? Ведь это была его идея принять приглашение. Неужели он имел в виду, что сам решил сунуть голову в пасть льва? И чем же он руководствовался, когда заманил меня туда, обещая веселье? – Ты мне мог пригодиться, Банни, я уверен в этом. – Тебе было нужно знакомое лицо? – Ты мне очень помог еще до этого дня, Банни. Ты придал мне больше уверенности, чем, вероятно, можешь поверить сейчас. Твое присутствие успокаивает меня больше, чем ты можешь предполагать. – Значит, я для тебя и зритель, и суфлер в одном лице? – Превосходный, Банни! Но для меня это тоже не было пустяковым делом, мой дорогой друг, вся затея была очень опасной. Мне могла понадобиться твоя помощь в любой момент, и мне было достаточно того, что я понимал: ты всегда поможешь мне. – Помогу в чем, Раффлс? – Конечно же, пробиться с боем наружу и сбежать! – ответил он с блеском в глазах, и я видел, что он говорит чистую правду. Я поднялся с кресла. – Ты имеешь в виду, что причастен к краже?