— А жить есть где? — выразил озабоченность интеллигент. — Сейчас жилье снять очень дорого. Вы же, поди, дочку Рокфеллера не трахаете. — Нет, только собираюсь, — согласился Крюков. — Но денег на первое время должно хватить. И он похлопал себя по карману куртки. Собеседник вроде бы успокоился, положил на колени свой кейс и принялся раскладывать на нем так и этак колоду карт. Заметив внимание Крюкова, улыбнулся. — Я знаете ли, большой любитель пасьянсов. А вы, молодежь, поди азарт предпочитаете? Крюков в ответ неопределенно пожал плечами. Сосед какое-то время подчеркнуто неумелыми движениями тасовал колоду, потом предложил. — Ну что, может быть скоротаем дорожку? Скатаем… То есть сыграем? Нет, не на деньги, конечно. Вот, на спички. По коробку на кон. Хе-хе! В сичку на спички! Крюков снова пожал плечами. Собеседник воспринял это как знак согласия. Он перетасовал колоду и предложил Крюкову снять. Затем сдал по три карты. Ставки быстро росли. Когда Крюков выиграл тысячу коробков спичек, интеллигент протянул ему красную десятирублевку. — Прошу принять в эквиваленте. Тут на остановке к ним подсел военный морячок в звании мичмана. Нос моремана отливал красновато-синими прожилками. Вероятно он нес службу на Северном флоте. Он попросился в игру и его приняли. Играть втроем было гораздо веселее. К тому же мичман постоянно спорил с интеллигентом, тот горячился и оба постоянно обращались к Крюкову как к арбитру. Наконец ставка достигла фантастической суммы — в сто тысяч коробков. В переводе на деньги это означало тысячу рублей. "Жигули" в то время стоили шесть тысяч. Интеллигент буркнул: — Я пас. Мореман удвоил ставку и предложил Крюкову вскрыться. У обоих число очков оказалось равным. Вышла "свара", но не успели они бросить карты, как в вагон с двух сторон ворвалась бригада оперативников. — Вот это называется "перетемнили", — процедил сквозь зубы мичман, обращаясь к интеллигенту, и сплюнул на пол. — Говорил тебе, не надо тянуть. Затем он обратил свой сизый нос к Крюкову. — А с тобой, сученок, расчет впереди. — Ладно, топай, — толкнул его в спину один из оперов. Как ни странно, денег при мошенниках не нашли. Вероятно они успели их незаметно сбросить. Сыщики облазили на карачках весь вагон, но все безрезультатно. Задержанных доставили в отдел и занялись их оформлением. Ближе к рассвету, подписав все положенные протоколы, Крюков направился домой. Когда он вышел на улицу, ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Оглянулся — никого. Метро было закрыто, поезда еще не ходили. Крюков вдруг обнаружил, что за треволнениями ночи совершенно забыл о естественных потребностях. Сейчас его так и подмывало справить малую нужду. Подходящее место он нашел между глухой стеной дома и высоким забором. Изготовившись произвести мочеиспускание, он вдруг обнаружил, что не одинок. Вслед за ним за забор завернул невзрачный тип. Крюкову показалось, что он уже видел его, когда садился в электричку в Домодедове. Незнакомец воровато оглянулся и неожиданно ринулся на Крюкова. В рукаве его пальто сверкнул клинок не то ножа, не то бритвы. Драться с полным мочевым пузырем — серьезное испытание. Крюков пропустил первый удар и едва не поплатился за это жизнью. Острие вспороло куртку, правда самого Крюкова не задело. Он перехватил вооруженную руку налетчика и ударом в локоть парализовал ее. Затем с яростью принялся наносить удары коленом в лицо и живот согнутого противника. После пятого или шестого удара тот рухнул на кучу мусора. Крюков, пошатываясь, отошел в сторону. Посмотрел на прореху в куртке. Нож бандита рассек ее в районе пояса. Ничего, если аккуратно зашить, будет незаметно. Крюков задрал полы, чтобы получше рассмотреть разрез и вдруг почувствовал, что в расстегнутую ширинку ему задувает пронизывающий ветер. В горячке боя он даже не успел спрятать свой "надменный член, хозяйство роковое, излишнее почти во всяком бое". А если бы нож прошел чуть ниже?!!! Вот так бы чиркнул — и все перечеркнул. Всю жизнь! В молодые годы многим свойственно путать детородную функцию со смыслом жизни. Крюкову стало плохо. Хорошо ему стало дома, когда он обнаружил в кармане куртки пачку денег. Что-то около пяти тысяч рублей, незаметно засунутые туда кем-то из его карточных партнеров перед обыском. * * * Сыщики узнали о нападении на Крюкова. После этого начальник розыска долго пил валидол. За такую инициативу он запросто мог лишиться погон. Он приказал немедленно свернуть программу привлечения добровольных помощников. После этого их перебросили на фронт карманной кражи. Крюков ездил в троллейбусах и автобусах вдоль Кутузовского проспекта и других центральных магистралей столицы и выступал в роли свидетеля карманных краж, поскольку найти настоящих свидетелей было весьма затруднительно. Люди боялись, да и увидеть сам момент кражи мог разве что специалист. Приходилось и сброшенные кошельки в карманы крадунам засовывать, пока опера держали их за руки. А потом самому же в роли понятого свидетельствовать, что кошелек все время находился в кармане похитителя и был извлечен из него на твоих глазах. И снова тренировки до седьмого пота в прекрасно оборудованном спортзале. Когда Седой после одной из тренировок вызвал к себе Миню, Гриню и Крюкова, тот понял — начинается главное. И не ошибся. — Я хочу направить вас в группу повышения квалификации, — сообщил им Седой. — Вас будут готовить для наружного наблюдения. А это основа практической оперативной работы. И Крюков принялся учиться "сидеть на хвосте". Самым главным было умение вести объект так, чтобы тот об этом не подозревал. — Ни в коем случае не тащись за ним следом, — наставлял Крюкова старый отставной сыщик, приглашенный в качестве инструктора. — Ты должен менять позицию. Идешь следом, обогнал, прошел навстречу или пропустил мимо себя. И все естественно. Никаких темных очков, приклеенных бород или смены шапки на кепку. Если объект имеет глаза, он сразу врубится, что перед ним один и тот же дурак, который меняет внешность. — А как же быть? — не понял Крюков. — Если я не буду менять внешность, он меня скорее вычислит. — Ты должен быть незаметным. Ни в лице, ни в одежде — ни малейшей зацепки. В этом и есть талант и высокое мастерство наружника. Чтобы на тебя в упор смотрели и не видели. И еще. Менять нужно не внешность, а манеру поведения. Прошел торопливо, в следующий раз иди вразвалочку. Пристроился к девкам — держись гоголем, а за старушку спрятался — вроде дорогу ей помогаешь перейти — сам согнись в три погибели. И ни в коем случае не проявляй внимания к объекту. Учись смотреть боковым зрением. А если вдвоем или втроем пасете, то вообще в сторону объекта смотрит только один. Тут без радиосвязи никак не обойтись. Старик учил Крюкова как обходить углы, как действовать если тебя раскусили и во многих других случаях. В качестве тренажера использовалось, главным образом, здание ГУМа и метро. Наставник нырял в толпу, а студенты старались не потерять его из виду и при этом не попадаться ему на глаза. Кроме того, они должны были тщательно собрать незаметно сброшенные им в процессе тренировки улики — сложенные газеты, пустые сигаретные пачки и спичечные коробки. Иногда Крюков задавался вопросом — а на хрена ему это надо. Не собирался же он и в самом деле идти работать в ментовку. Все-таки мальчик из хорошей семьи. Правда, окончив школу, в университет он не попал. Завалил английский. Влиятельный друг семьи, который курировал его поступление, заламывал руки от отчаяния. — Ну хоть бы на тройку сдал! Остальное мы бы как-нибудь утрясли. Мама ужасно расстроилась, а отец, вроде, даже обрадовался. — Ничего. Сходит в армию, повзрослеет, поумнеет. Это физикам-теоретикам спешить надо. У них пик таланта приходится на двадцать лет. А гуманитарий зреет медленно. Так что иди, зрей, говнонитарий. И скрылся в своем кабинете. В армию, так в армию. А что для армии главное? Правильно — физическое развитие. Поэтому Крюков целыми днями пропадал в спортзале, отвлекаясь иногда на мероприятия, организованные Седым. * * * В тот вечер они собрались в штабе дружины на Калининском проспекте. Задание было несложным — дежурить в местах общепита. К таковым относились кафе "Бирюса", "Ангара", "Октябрь" и, конечно, рассадник разврата — "Метелица" или проще "Метла". Крюкова отправили в "Метлу". Он еще в вестибюле заметил крепких ребят в рубашках с очень короткими рукавами, застегнутых до самой верхней пуговицы. Тесный воротник и рукава в обтяжку по всей видимости должны были подчеркивать толщину шеи и бицепсов собравшихся крепышей. — Что за придурки? — поинтересовался Крюков у буфетчика. — Шпана из Люберец, — ответил тот. — Уже не первый раз тут кучкуются. Они сюда ходят с хиповьем и панками драться. Сегодня их что-то особенно много. Крюков поднялся наверх. Здесь тоже крутились люберецкие крепыши. Крюков отошел в угол. Тут его окликнули. — Крюк! А ты что тут делаешь? За столом в углу сидели Сильвер и какой-то тип с крысиным личиком. Сильвер поднялся. Они с Крюковым обнялись. — Знакомься, это Хорь, — представил Сильвер крысоподобного парня. — Слушай, Крюк, ты мне не поможешь липовую работу найти? А то я в вечернюю школу записался. Аттестат мне обеспечен, но им нужна справка с работы. — А ты поговори с Михалычем, — посоветовал Крюков. — Заодно и тренироваться будешь без отрыва от работы. Хорь тем временем отошел справить малую нужду. Возвращаясь обратно, он наткнулся на похожего на шкаф амбала. Тот сильно ткнул валютчика в плечо. — Куда прешь, спекулянтская рожа? Людей не видишь? — Извините, — буркнул Хорь. Возмущаться было равносильно самоубийству. Но и подчеркнуто мирное поведение не спасло валютчика. — Ты что же, гад, извиняешься, а рожу такую недовольную сделал, будто тебя кто-то обидел! — прорычал громила. — Еще раз извините, — Хорь заставил себя улыбнуться. — Так ты, сука, еще и зубы скалишь! И громила с плеча засветил Хорю кулаком между глаз. Тот улетел к стене, сметая по дороге столики вместе с посудой. — Ну вот, началось, — с неудовольствием отметил Крюков. — Гляди, Сильвер, твоего друга Хоря уже метелят. Впрягаемся? — Да уж, раз пришел в "Метелицу", так давай метелиться, — согласился Сильвер. — Но вообще-то я бы моему другу и сам навесил. Но ничего не поделаешь. Поехали драться. Он рывком поднялся с места и одним прыжком подскочил к гиганту. Пока тот замахивался, Сильвер провел ему серию ударов по печени и прочей требухе. В лицо бить не стал из благодарности. Ему и самому давно и сильно хотелось вмазать Хорю, да все как-то не находилось повода.