— Ладно, Седой, слушай внимательно. Повторять не буду. Я в завязке. Прошляком заделался. Когда увидишь Фому, так ему и передай. Гость покачал головой. — Послушай, Призрак, ты, может, не въезжаешь? Зуб даю, дело верняк! Хата принадлежит одному генералу. А его пахан маршалом был. Старик после войны половину Германии выгреб. Батя мой его всю войну возил. А когда бате червонец вкатили, за то, что какую-то немецкую сучку трахнул, этот козел даже не почесался. Вот тебе и благодарность! Не я буду, если не подломлю кубышку этого гада. У него ценностей немерено. Бабки, рыжье, цацки-побрякушки. И огоньки имеются, брюлики-изумрудики. А одному ордену просто цены нет. Он его из музея увел. В центре алмаз чуть ли не с куриное яйцо. "Глаз Циклопа" называется. У меня на него и купец уже имеется. Лешка напрягся, но Волоха прервал рассказчика. — Я же тебе сказал — не бегаю больше, завязал. Отошедший я. Слышь, Леша, сделай одолжение, проводи гостя. Седой поднялся и молча вышел. Лешка закрыл за ним входную дверь и вернулся в комнату. Сверкающая фомка так и осталась лежать на столе перед Волохой. — Почему ты отказался? — спросил его Лешка. — Я, Лях, мусорской дух за версту чую. — А разве Седой — мусор? — Самой чистой пробы. И не простой мусор. Чекист он, тухлятиной от него прет. И про батю своего он нам тут по ушам ездил — что твой Фенимор Купер. — Так он ведь вроде от Фомы. Ты же сам признал. — "Балерина" точно от Фомы, — Волоха покрутил в руках фомку, — а вот откуда этот кролик белый ее взял — может мы когда и узнаем. Я вот думаю — не этой ли дрыной Семе голову проломили и меня тогда в переулке чуть не приласкали? И не он ли Семе те самые "верные набойки" давал? Лешка наморщил лоб от напряжения. — А я знаю, на чью квартиру Седой тебя навести хотел, — сказал он. — это хата генерала Павлова. Я с его дочкой в одном классе учился. Только нет там никаких брюликов. И рыжья нет. А вот почему он про орден и "Глаз Циклопа" протрепался, не пойму. Может потому, что уже в расход нас обоих списал? — Тем хуже для нас, — проронил Призрак. — Только такие предложения за здорово живешь не делаются и добром не кончаются. * * * Наутро Седой позвонил Волохе по телефону. "Ну как, — спросил он, — не передумал"? В ответ Волоха послал его открытым текстом. "Лады, — ответил Седой, — себе же хуже делаешь". Лешку взяли на входе в "Метрополь", где он собирался с утра пораньше попить кофе в компании завсегдатаев, и отправили в отделение милиции. Но доставили его не в "Полтинник", как следовало ожидать, а в "Восемь-восемь", в отдел милиции по охране Красной площади. Здесь его завели в "обезъянник" и забыли. Спустя три часа в камеру завели знакомого Лешке по пьянкам в "Интуре" валютчика и кидалу Нодарика. Его сняли с двадцатого этажа, где он пил кофе в компании итальянских туристов. Нодарик не сопротивлялся, но напоследок пообещал ментам: — Подождите, я ваш "Интур" куплю от крыши до подвала! А вас на пушечный выстрел не подпущу! Он преувеличивал. Лет через десять он действительно вернулся сюда хозяином. Всю гостиницу, правда, не купил, хотя при желании смог бы, а ограничился любимым двадцатым этажом, который снял под офис, а также открыл при отеле казино "Габриелла". Не успели задержанные перекинулся между собой парой слов, как в дверь просунулась усатая голова сержанта. — Воронцов, на выход! В кабинете инспектора уголовного розыска Лешку ждал неприятный сюрприз. Тощий субъект в штатском, то ли инспектор, то ли следователь, сидел за столом и вертел в руках пистолет-зажигалку, память о первой краже, непонятно как изъятую из ящика с инструментами. Хорошо, если менты добрались только туда и не в курсе насчет тайника под оконным карнизом. С первой кражи прошло немало времени, Лешка уже успел забыть о своем трофее. А ведь Волоха его предупреждал, что нельзя брать ничего кроме денег! — Объясните, гражданин Воронцов, как вещь, подаренная коллегами Михаилу Моисеевичу Гольденблюму, оказалась у вас? — вкрадчиво попросил следователь. — Понятия не имею. Может подарил по пьянке или в карты проиграл? А что он сам говорит? — поинтересовался Лешка. — Сам он сидит в Мордовии, в колонии общего режима. Мы послали туда телеграфный запрос и ждем ответа с часу на час. Если факт кражи подтвердится, разговор с вами будет вестись по-другому. Поэтому лучше чистосердечно признайтесь. Откуда у вас эта вещь? — Признаюсь чистосердечно, — заявил Лешка. — Нашел на улице. Можно прокурору жалобу написать? — Очень жаль, — печально произнес инспектор, — что вы, гражданин Воронцов, не хотите помочь нам в установлении истины. — Истину я вам только что изложил, — стоял на своем Лешка. — Только мне кажется, что вам на истину плевать. Вам просто посадить меня нужно. Хотите, чтобы я вам помог? Не дождетесь. Взгляд следователя посуровел. Он вызвал милиционера и Лешку увели назад в камеру. К огорчению следователя осужденный Гольденблюм тоже не захотел устанавливать истину и факт кражи не подтвердил. Поэтому Лешку, до полусмерти искусанного за ночь злыми ментовскими клопами, наутро отпустили. Но перед самым выходом Нодарик, который ждал отправки в КПЗ, шепнул ему: — Слышь, Лях, тут в коридоре менты базарили, что тебя сюда спецом сунули, чтобы какого-то Призрака развести. На этом период относительно спокойной жизни Ляха закончился. * * * А началось все с приятного сюрприза. Позвонил Сильвер, и сообщил, что его "нагнали" по амнистии. Освобождение друзья решили отметить тем же вечером в ресторане гостиницы "Берлин". Это был единственный день недели, когда тамошний оркестр имел свой законный выходной. А посему никто не оглушал посетителей ревом и грохотом инструментов, лишь по какому-то недоразумению именуемых музыкальными. Был чудесный зимний вечер. До Нового года оставалось чуть меньше недели. Крупными хлопьями падал снег. Сильвер предложил встретиться возле елки у Большого театра. — Отвык от нормальной жизни. Елка, салат "оливье", мандарины, шампанское. Там, на зоне, понимаешь, все больше одеколон жрать приходилось. А совсем неподалеку от места их встречи, укрывшись за колонной Большого театра, кряхтел сильно пьяный человек. Он стоял лицом в угол и мочился на стену, не обращая внимания на прохожих. — Как не стыдно! — воскликнула с гневом шествующая мимо солидная дама. — А еще военный! — По… почему военный? — в недоумении спросил пьяный. — А кто же? — в свою очередь удивилась дама. — Шапка-то на тебе какая! — А какая? — с неподдельным интересом спросил пьяный. Он громко икнул, еще громче пукнул и стянул с головы форменную солдатскую шапку с кокардой, нахлобученную к тому же задом наперед. Долгое время он сосредоточенно и обескуражено ее рассматривал, потом, наконец, произнес. — Странно… А была ондатровая… Свернув за угол Малого театра, Сильвер и Лях увидели другого, не менее пьяного человека. Одет он был странно — в офицерские сапоги гармонью, распахнутую солдатскую шинель и ондатровую шапку. Он определенно кого-то или что-то искал. Этим странным человеком был Крюков. — Во, блин! Флибустьер! Шкипер! Каким ветром? — А, это вы? — казалось, Крюков совсем не удивился. — Куда собрались? Я с вами. Не мешало бы сейчас пивка. Освежиться. — А кого ты тут ищешь? — поинтересовался Лях. — Да с хорошим человеком тут познакомился, — Крюков все еще продолжал озираться по сторонам. — Вмазали вместе. Шапка его вот тут, а самого нет. В моей куда-то уканал. А меня ведь без моей шапки обратно в армию не пустят. — А что ты тут делаешь? — Сильвер все еще не верил своим глазам. — Я делегат на этом… Ну как его?… Короче какая-то херня по линии комсомола, — гордо сообщил Крюков. — Ладно, завтра заскочим в военторг на Калине и купим тебе шапку, — пообещал Лях. — А лучше пойдем к мавзолею и с часового снимем, — предложил Сильвер. Ему ведь все равно нельзя двигаться. Крюкову идея понравилась, он весь так и загорелся ею. — Они же с карабинами, — пытался остановить друзей Лях. — Карабины не заряжены, — отмахнулся Крюков. А Сильвер добавил — Они же там не шапки свои охраняют, а труп товарища Ленина. А нам его труп на хер не нужен. С ним согласились. — Но сначала выпьем! — Лях понял, что это единственный шанс удержать друзей от совершения особо опасного государственного преступления.