— А чай не хочешь? Или пивка холодного? — Дайте же людям пить, волки! — заорали на него из всех камер, но конвойный лишь продолжал усмехаться. Яхонт ткнул пальцем в сторону решетки: — Понял теперь, почему я тебя от этой хавки удержал? На этапе надо меньше есть и больше спать. Это ведь только начало представления. Сейчас мусора их часок-другой без воды продержат, потом пару ведер мутной грязи принесут, но они и такую в минуту выпьют. Тут их на дальняк по малой нужде потянет. Это будет второе действие. А к ночи чекисты пережрутся и начнут действие третье. Под аплодисменты. Понять их можно. Служба у них тяжелая, нервная. На ком еще оттянуться, как не на нашем брате-терпигорце. Хорошо хоть с нами баб этапируют. Ночью вагон ходил ходуном. Конвойные перепились, из их купе раздавались крики, брань. Потом, судя по звукам, началась общая драка и все закончилось выстрелами. Утром Лях обнаружил, что у них полностью сменился конвой. Оказалось, что двое охранников, "дедушек", призванных в войска из южных горячих краев, попытались отодрать в задницу салабона-латыша. Тот возмутился, за что был избит и изнасилован. Придя в себя, пострадавший взял у пьяного начальника конвоя пистолет и перестрелял всех, кто находился от него в прямой видимости. И тех, кто его насиловал, и тех, кто смотрел. Пользуясь моментом, заключенные из соседнего купе-камеры попытались выломать решетку и рвануть в бега. Яхонт усмехнулся. — С этапа бежать легче легкого. Кусок обычного ластика в замок перед закрытием засунь — дверь сама откроется. А уж из вагона выйти — проще простого. — А почему сам не бежишь? — спросил Лешка. — Зачем? Я в тюрьме полжизни провел, здесь мой первый дом. А там, на воле, второй. Прежде чем туда бежать, его сперва подготовить надо. Знаешь, кто чаще всего на рывок идет, без подготовки бежит? Петушня обиженная, да и то лишь с беспредельных зон — с малолетки, с общего, да с усиленного режимов. Потому как на строгом и петух свои права имеет. Хочешь его жопой попользоваться — заплати. А на общем и на усиленном их дерут все кому не лень, с утра и до вечера. Бывает и мусора грешат, не брезгуют. Вот от такой заботы обиженка и бежит. Мусоров конвойных режут почем зря, своих же однокрытников-зеков в заложники берут и тоже мочат. Да, много зла в мире. — Волоха так же говорил, — сказал Лешка. — Волоха мудрым человеком был, — подтвердил Яхонт. — А для меня все равно как сыном. Знаешь, какое у нас ним первое дело было? У Василия Сталина генеральский клифт увели, пока он на блатхате в Гагаринском переулке зависал. Ну ладно, давай покемарим децал, дорога впереди длинная. Успеем набазариться. Наутро Лешка обнаружил Яхонта тасующим колоду самодельных карт. — Шпилишь? — поинтересовался старый вор. — Нет. Не люблю, да и Призрак не советовал. Старик вздохнул мечтательно. — А я люблю, грешным делом, короля за бороду потянуть. Только играть тебе все равно придется. На зоне одно из двух — или работаешь, или играешь. Больше средств к существованию взять неоткуда. Работать ты вряд ли согласишься и в пристяжь, к авторитетам шестерить, не пойдешь. А на одной баланде сидеть — ноги протянешь. Так что хочешь-не хочешь, а играть придется. Карты для тебя — это хлеб. И я так тебе скажу. Лучше меня ты учителя в этом деле не найдешь. — Вот, гляди. Старый вор тщательно перетасовал карты. Причем делал он это предельно просто. Даже, как показалось Ляху, неумело. — Сними, попросил он Ляха. Тот ткнул пальцем наугад в середину колоды. — А теперь следи. Яхонт сдал сначала четырех тузов, за ними пошли короли, следом дамы и так далее в порядке убывания мастей. Потом он продемонстрировал варианты игровых комбинаций. Сдал себе очко, потом трех тузов — буру. Затем выложил "восьмерик" — восемь карт червовой масти в необычной последовательности — валет, девятка, туз, десятка, король, дама, восьмерка и семерка. — Это "терц", — пояснил Яхонт. — Старая каторжная игра. Сейчас в нее редко играют. Затем старый вор перешел к общему обзору карточных игр. — Вот, к примеру, сика — игра фраерская. Есть и шпанские — рамс, терц тоже, но терц требует игры спокойной. Стос — самая авторитетная. В стос сама Пиковая Дама играла. Да и Пушкин его уважал. Я тебя всему научу. И как мутузки накрапить, и как колоду грамотно зарядить, и много чему еще. Согласен? — А зачем тебе надо учить меня? Что взамен потребуешь? Яхонт усмехнулся. — Пацан ты правильный, старика накалывать не будешь. Верить тебе можно. Предлагаю договор. Едем мы с тобой на одну зону. Дорога долгая, ты парень толковый, успеешь многим примочкам выучиться. На зоне ты играешь, выигрыш пополам. Со мной-то давно никто играть не садится. Боятся. Знают, что раздену. А ты парень новый. Пока тебя раскусят, ты ползоны ободрать успеешь. Главное — с выигрыша на общее отстегивать не забывай. Карцера и больнички греть. Кто ради наживы играет, долго не живет. До первого серьезного косяка. Карты существуют для того, чтобы ты своим выигрышем другим арестантам жизнь облегчал. Так это будет по-божески. За обучением дорога пролетела незаметно. Наконец вагон загнали в тупик и в коридоре послышались отрывистые как лай команды. Они прибыли. Из вагона Лешкин этап погрузили в машину — сварной железный ящик, поставленные в кузов "КамАЗа". Спустя еще два часа тряской дороги их выкинули в предзоннике "Силикатной". ГЛАВА 13. ЗОНА Кум "Силикатной" капитан Храпов пересекал жилую зону. Навстречу ему попался повар-фуфломет Чушка. Его жирную рожу Храпов заметил и узнал издалека. "Интересно, — думал Храпов, — почему на холявных должностях и в теплых местечках — в столовке, санчасти, в каптерках-биндюжках, всегда работает жулье? Наверно с ними проще и легче. Честного поставишь — его свои тут же обдурят. Интриги начнутся. К тому же у честного принципы. Кто знает, чего от него ждать? А с подонками все ясно. Ты знаешь, что они хотят — украсть побольше, они знают, чего от них хотят — чтобы крали поменьше. В результате — полный консенсус при обоюдной выгоде". Храпов начинал службу на собачьей должности мальчика для битья — начальником отряда. Потом должность режимника и вот теперь зам нач по оперчасти. У "кума" служба хлопотная, но уважаемая. Вон как жирномордый повар издалека шапку ломает. Это тебе не беспонтовая должность, на которой, будь хоть генералом, зеки тебя в упор не замечают. Храпов зевнул во вест рот. Выспаться так и не удалось. Всю ночь зона стояла на ушах. Вчера с предзонника при возвращении с "промки", рабочей зоны, заломил рога один из петухов. В локальных секторах отрядов всю ночь шел шмон. Людей то строили, то распускали по шконкам, чтобы спустя полчаса поднять снова. В принципе, Храпов за годы службы привык к бессоннице и к бардаку. Да и работа у него была на сегодня несложная. Выдернуть из пришедшего этапа нескольких авторитетов и запереть до времени в "кондей" — штрафной изолятор. А там можно и спать идти. Ворота предзонника распахнулись, но это был не этап. После охоты за беглецом с триумфом возвращался главный "чекист" зоны — начальник отдельного батальона охраны капитан Жук по прозвищу Канарис… Храпов, как и любой "внутренний" сотрудник колонии, терпеть не мог "чекистов", внешнюю охрану, хотя и пил иногда с Жуком конфискованную у солдат и зеков водку. Судя по довольному виду Канариса, беглеца они взяли. То ли живым, то ли мертвым. Комбат гордо возвышался в кузове грузовика. Храпову махнул рукой: — Привет профсоюзникам! Можешь поздравить — почти со ста метров снял. От Канариса не уйдешь! — Башку ему отпили и у себя в кабинете над столом прибей, — раздраженно посоветовал Храпов. Про Канариса говорили, что он потомственный сторожевой пес. Еще дед его был зоновским егерем — охотником за побегушниками. В народе ходила шутка, что Канарис плакал только один раз в жизни, на поминках своей матери, когда заглянул на кухню, где жена чистила лук. Сейчас Храпов был очень зол. Ясный пень — Канарис плюс поймал, а он, Храпов, минус. Пожалуйте, товарищ Храпов за звездюлями. Не углядел, не предотвратил. А что тут углядишь? И слепому видно, что беглец от порванной на фашистский знак жопы в лес рванул. В прошлом году двое таких же петухов на конвой с заточками кидались. А он, Храпов, виноват. И так из петухов отдельный отряд собрали, так всех же в одну кучу не сгребешь! Все равно в каждом отряде этого добра хватает, а не хватит — новых наделают. Было бы желание. Кстати, до прихода Храпова на "Силикатной" вообще царил полный беспредел. Большинство зоновских петухов, числом с полсотни задниц, жили… в большом деревянном сортире. Спали стоя, а если заходил справить нужду кто из блатных или мужиков, петухи опасливо жались к стенам, чтобы ненароком кого из них не "зашкварить". Предшественнику Храпова на это было наплевать. И более-менее сносными условиями жизни Силикатная обиженка была обязана именно ему, Храпову. В поле зрения капитана снова возник повар Чушка. "Интересно, — подумал опер, — а наверху, в правительстве, насчет кадрового вопроса аналогично рассуждают? Судя по всеобщему бардаку в стране, так оно и есть". В ворота предзонника въехала машина с пополнением. У Храпова было предчувствие, что с этим этапом спокойная жизнь у него кончится. Он поежился — обычно предчувствия его не подводили. Ломать воров, как и перевоспитывать, Храпов считал делом бесполезным. А вот изолировать их пожизненно, чтобы на воле не гадили — дело святое. И гнобить потихоньку. Да они и так, по большей части, не жильцы — туберкулез и наркота жизни не продлевают. Он затянулся в последний раз и затоптал окурок в асфальт. Предстояла привычная работа. * * * Лешка стоял среди прибывших зеков и озирался по сторонам. Эх вы, степи оренбургские! Век бы вас не видать! Лешка заметил, что многие арестанты отдыхают, сидя на корточках. Попробовал присесть — не тут-то было. Ноги быстро затекли, об отдыхе и речи быть не могло. Видимо для того, чтобы расслабиться в подобной позе, требовался немалый опыт или сноровка йога. Подошедший востроглазый капитан, взгляд, что твой ножик, безошибочно вычислил среди прибывших пятерых авторитетов, в том числе и Яхонта. Их подняли и погнали в зону. — Куда их? — спросил Лешка. — Известно куда, в крякушник. В ШИЗО, — пояснил белобрысый парень, удобно сидевший на корточках рядом с ним. — Чтобы воду не мутили. А нас в этапку загонят. Там, говорят, дневальный заправляет — та еще сука. Кликуха — Митя Жуть. Для него арестанту башку проломить — что два пальца обсосать. У них здесь без козлиного косяка на рукаве на зону не поднимешься. Либо замордуют, либо в крякушнике сгноят. Но по мне лучше хвоста нарезать, чем ссучиться. Я пацан и пацаном помру. Слышь, корешок, давай кентоваться. Я видел, Паша Яхонт на тебя глаз положил, а он человека насквозь видит. Мое погоняло Сынок. Я с малолетки иду. А тебя как? — Ляхом меня кличут, — ответил Лешка. — Вот что, братуха. Паша говорил, если жить хотим, надо в ШИЗО подаваться. Только как? — Легче легкого. Только не торопись и раньше времени не высовывайся, а то без башки останешься. * * * В помещении "этапки", стоявшей на отшибе, их выстроили в очередь. Дневальный Митя, ростом под два метра и с руками гориллы, вполне оправдывал свою кликуху "Жуть". Перед ним лежали бушлаты с намертво пришитыми к рукаву ромбиками — "косяками". Буквы на ромбиках были разные. Чаще попадались "СВП", что означало "секция внутреннего правопорядка". Зеки, большие любители и знатоки аббревиатур, расшифровывали это как "сука вышла погулять" или "сука выпрашивает половинку", то есть досрочное освобождение. С ней перекликалась "СПП" — секция профилактики правонарушений. Были ромбики "СКРМ" — секция культмассовой работы, "СОКГМ" — секция общественных корреспондентов многотиражных газет, "СФСР"- физкультурно-спортивной работы, "СБС" — санитарно-бытовая секция. Но все они значили одно — надевший такой клифт становился козлом, сукой, продавшейся ментам. И обратной дороги в честные арестанты ему нет. Сынок на всякий случай перелопатил всю одежку, но чистого клифта так и не нашел. Дневальный Митя кинул ему первый попавшийся под руку бушлат. — Надевай и в строй! — Не надену, — Сынок презрительно сплюнул ему под ноги. — Я пацан, а не козел! От удара в лицо Сынок покатился по натертому до блеска полу. — В БУР его! — распорядился Митя.