— Хе-хе. — Ты чего? — Сислей. Смешная фамилия. — Да уж, обхохочешься, — Нина поморщилась, кисло посмотрела на магнитолу и опять включила свой плейлист. Блатные песни никак не ассоциировались у нее с художником-импрессионистом. Они умолкли, погрузившись каждый в свои пьяные мысли. Остекленелые глаза Токаря смотрели прямо перед собой, на дорогу. — Си-и-сь-л-е-ей, — проговорил он с такой интонацией, с какой обычно говорят люди в фильмах, когда изображают, будто они под гипнозом или заколдованы. Нина хмыкнула, затем ещё раз, потом она стала мелко смеяться, всё громче и громче, и наконец закатилась настоящим хохотом. Она хохотала, как сумасшедшая, и от этого её безумного гогота Токарю сделалось не по себе. Противный холодок пробежал по его телу. Впрочем, он тут же нашёл этому объяснение: травка. От неё часто «садишься на измену». *** Я обещал рассказать вам о своём прошлом. Наверное, мне стоило бы начать с того, как я здесь оказался. Я не о карцере. Я о том, как я попал в тюрьму. Но вы уж меня извините, как раз об этом я совсем не хочу говорить. Не потому что я совершил что-то постыдное или какое-то зверство, о котором мне теперь страшно вспоминать. По крайней мере, я так не считаю. Я сделал то, что должен был сделать. Ради неё. Будь у меня возможность вернуть время вспять, я бы поступил так ещё раз. Да, поступил бы! Я не хочу об этом говорить, потому что мне тяжело это делать. И хватит. Сейчас, спустя четыре года, я снова чувствую вкус жизни. В окружении серых стен, серых лиц, моя туалеты. В дерьме. В боли. Я всё же чувствую её вкус. Но так было не всегда. Забавно. Теперь моя жизнь висит на волоске, и я пытаюсь за этот сраный волосок ухватиться. Всё-таки мы жизнелюбивые животные, а остальное — лишь громкие слова. Подыхать не хочется, несмотря ни на что. Даже когда кажется, что продолжать жить не имеет смысла, инстинкты говорят нам об обратном. Без неё мне жить не хотелось. Сопли, сопли, розовые сопли. Но именно так я себя и чувствовал. И, признаться, в сущности, мало что изменилось. Что-то не выходит у нас с вами общение. Хреновый я собеседник, признаю. Я хотел стать музыкантом. Играть на ударных. Все говорили, что у меня талант; что меня ждёт головокружительная карьера. И все ошиблись. Я могу вам сказать с абсолютной уверенностью, что меня ждёт. Долгая и мучительная смерть, если я не решусь сделать то, что задумал. Меня забьют, как собаку. Ногами, обломками прикроватных тумбочек, металлическими трубами — чем придётся. И когда я говорю, что меня убьют, я отнюдь не преувеличиваю. 9 Чёрный «патрол» слегка притормозил перед дорожным указателем и сразу же рванул вперёд, набирая прежнюю скорость. — Как твоя нога? — Токарь глянул на эластичный бинт, туго обтягивающий левую лодыжку Нины. Девушка покрутила ступнёй из стороны в сторону, прислушиваясь к ощущениям. — Ничего, почти прошла. Думаю, бинт уже не нужен. Она снова закинула ноги на приборную панель, дотянулась до повязки, размотала её и, не глядя, швырнула на заднее сиденье. Какое-то время Нина молча разглядывала свои голые ступни, словно видела их впервые. — Нет ничего красивее стройных женских ножек, облачённых в роскошные итальянские туфли на высоких шпильках, — она изящно провела большим пальцем ноги по лобовому стеклу, рисуя невидимые зигзаги, — но я так и не научилась их носить. Она вздохнула и как-то виновато взглянула на Токаря. — А я думал, все тёл… девушки умеют это делать, — сказал Токарь, выходя на обгон семейного минивэна. Нина снисходительно усмехнулась. — Ну да. А каждый мужик может без труда перебрать двигатель или автомат Калашникова. Глупости. На ютюбе полно роликов как раз о таких «королевах подиумов». Посмотри, и ты поймёшь, что далеко не каждая женщина умеет ходить на высоких каблуках. Потому что это ни черта не так просто, как вы, мужики, думаете. И вернись, пожалуйста, на свою полосу, милый, пока мы не поцеловались вон с тем грузовиком. — Опа! — спохватился Токарь, спешно забирая вправо. Протяжно сигналя, грузовик пронесся в каком-то метре от их машины. Токарь посмотрел на Нину и восторженно покачал головой: она была совершено спокойна. Мурлыкала себе под нос слова песни, поводя в такт плечами. Она двигалась просто и вместе с тем так эротично, что Токарю стоило больших усилий ещё раз не потерять контроль над дорогой. Выкуренная травка удваивала возбуждение. Его ладони вспотели. Игриво поглядывая на Токаря, Нина провела кончиком языка по своим белоснежным зубам. Потянулась к магнитоле. Переключила подряд несколько песен. Ненадолго задержалась на одной, затем переключила ещё раз и остановилась. «Kar-ma-po-lice», — затянул Том Йорк, когда Нина коснулась губами уха Токаря и прошептала: — Эта песня сносит мне крышу, милый. 10 Она провела языком по его уху. Легонько прикусила мочку. Опустилась ниже. Поцеловала шею. Медленно задрала его футболку. Когда Нина дотронулась губами до его соска, Токарь на секунду потерял управление. Машину дёрнуло в сторону. Это развеселило Нину. Хихикнув, она опустилась ещё ниже. Поцеловала живот. Двумя пальцами оттянула резинку его спортивных штанов. Через трусы провела языком по набухшему члену. Когда она это сделала, Токарь внезапно изменился в лице. Глаза полыхнули гневом. Медленно, как бы нехотя, сползла блаженная улыбка. Сквозь зубы он процедил: — Ты чё собралась делать? Нина вскинула на него глаза. — А как ты думаешь? — она облизнула губы. — Не отвлекайся. Я хочу сделать тебе приятно. В тишину пустынной трассы ворвался визг стираемой об асфальт резины. Машина пошла юзом, оставляя позади себя чёрные полосы от шин. И ещё не до конца остановился джип, ещё скрипел всем своим корпусом, словно возмущённый таким с ним обращением, как Токарь выскочил из него, пулей оббежал капот и распахнул дверь со стороны ошарашенной Нины. — Пошла на хуй отсюда! — Ты что? — Я сказал, вали! Он схватил Нину за руку и рывком буквально выбросил её из машины. Нина упала на землю. — Да что с тобой?! Что… что я сделала?! Она неловко поднялась на ноги. Из разодранного об щебёнку локтя сочилась кровь. По щекам текли слёзы. Смешиваясь с тушью, они оставляли на лице чёрные полоски. «В таком виде она ещё прекраснее», — машинально подметил Токарь и чуть ли не взвыл от отчаяния. Он замахнулся, хотел ударить её по лицу. Но Нина даже не шелохнулась, всё так же продолжая смотреть на него блестящими от слёз глазами. И в глазах этих Токарь не увидел ни упрёка, ни страха. Как и в прошлый раз, в них отражалась лишь преданная покорность. Токарь опустил руку. И уже без злобы, но голосом человека, который очень хотел бы, но не в силах ничего изменить, тихо выдавил: — Ах ты сосалка чёртова. Открыв багажник, Токарь вытащил дорожную сумку девушки и швырнул ей под ноги. Босиком, с растрепанными волосами, беспомощно опустив руки вдоль тела, Нина стояла и растерянно переводила взгляд со своей сумки на Токаря и обратно. — Я… я не понимаю… это, должно быть, травка. Успокойся, хороший мой, это травка. Скоро пройдёт. Она подошла к Токарю и попыталась его обнять. — Успокойся, прошу тебя. — Убери свои поганые лапы! — отпихнув её, заорал Токарь. Нина споткнулась о свою сумку и снова упала. Её светлая одежда посерела от пыли. Саднил содранный локоть, но она не обращала на это никакого внимания. Даже не пытаясь подняться на ноги, она смотрела на Токаря снизу вверх полными слёз и непонимания глазами. А он продолжал выкидывать её вещи из машины. На обочину полетели кроссовки и сумочка. Потом Токарь прыгнул за руль, хлопнул дверцей, и «патрол» сорвался с места. И когда от машины осталась лишь крохотная точка на острие сужающейся вдали трассы, Нина перестала плакать. Она посмотрела на поцарапанный локоть, чертыхнулась и, цокнув языком, произнесла вслух: — Какой ты у меня нервный, милый. Уголки её губ поползли вверх в глумливой улыбке.