– Мы выйдем, – встрепенулась Софья. – Право, ты обидел меня, Михаил. – Дорогая, разве я хотел… – Все равно!.. Я прощаю тебе, потому что ты не знаешь меня. Но в будущем воздержись. Мне… очень больны твои подозрения. Замигали фонари станционной платформы. Задребезжали свистки. Поезд стал. Михаил Андреевич и Софья вышли из вагона, и тут же Нейгофу бросилась в глаза красивая, самоуверенная физиономия Куделинского, разговаривавшего с начальником станции. Станислав Федорович увидел их. – Верный дружка все-таки проконвоировал молодого князя и княгиню! – воскликнул он, бросаясь с объятиями к Нейгофу. – Хорошо доехали? – Вы как здесь? – удивился граф. – С этим же поездом… вскочил в вагон после третьего звонка… Двойная плата и прочие пустяки. Зато убежден, что все благополучно… Софья Карловна, ручку! Нейгоф невольно устремил взгляд на Софью. На ее лице было недовольное, даже брезгливое выражение. – Михаил, вернемся в вагон, – произнесла она, беря под руку мужа. – Но ты хотела прогуляться? – Нет, холодно! Прошу тебя. Мое почтенье, месье Куделинский! Она первая вошла в вагон. Граф, холодно простившись со Станиславом Федоровичем, последовал за ней. Куделинский остался на платформе. – Ай да Сонька! – проговорил он вполголоса. – Ну и молодец! Какое самообладание! Посмотрим, что это она мне в руку сунула? Он разжал ладонь. Там был клочок бумаги. «Больше не показывайся. Опасно. Теленок брыкается. Справлюсь одна!» – было написано на нем. XVII Игра с огнем Поезд уже скрылся в ночной мгле, а Куделинский все еще стоял на платформе и смотрел ему вслед. «Да, – думал он, – игра заканчивается… выигрыш почти в наших руках… в наших, в наших… Но почему не в одних моих?» Неожиданное прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть. – Не вы ли господин Куделинский, Станислав Федорович, будете? – раздался позади него мужской голос. Станислав обернулся и увидел станционного телеграфиста. – Да, я Куделинский, – объявил он. – Из Петербурга? – последовал новый вопрос. – Да? Вам – телеграмма… вслед отправлена. Пожалуйте в контору. Телеграфист и Куделинский прошли в вокзал. В телеграфной конторе Станиславу Федоровичу была передана телеграмма. Взглянув на нее, он побледнел. – Не хотите ли воды? – любезно предложил начальник телеграфа, заметив перемену в лице адресата. – Нет, благодарю вас, – приходя в себя, ответил Куделинский. – Скажите, когда проходит курьерский? – В Москву? – Да. – В двенадцать ночи. – А ближайший поезд в Петербург? – Чудовский, в четыре утра с минутами… – Благодарю вас. Кажется, здесь я могу на воздух выйти? – указал Станислав Федорович на дверь, противоположную той, через которую он вошел в контору. – Можно и здесь, хотя это, так сказать, служебный ход… Но все равно… Павел, отвори господину! Куделинский очутился на морозном воздухе. – Проклятый, проклятый! – гневно шептал он, шагая по платформе. – Ведь так все может погибнуть… Он следит не за нами, а за этим кисляем, но может наткнуться и на нас. Тогда все пропало! Э, да ничего! Смелее, Станислав, игра стоит того, чтобы из-за нее сжечь еще одну свечу… Смелей! Но как лучше действовать? Этот Кобылкин – продувная бестия… Куделинский задумался. Не он один в скором поезде провожал чету новобрачных. Когда поезд тронулся, на площадку заднего вагона с противоположной стороны вскочил Кобылкин. – Куда? – кинулся к нему тормозной кондуктор. – Нельзя так! – Те-те-те! Как же это, милый человек, нельзя? – возразил Мефодий Кириллович. – Если я здесь, стало быть, можно! – По правилам не полагается… Непорядок-с! – заговорил тормозной. – К старшему пожалуйте! – Зачем, друг сердечный? – Представить вас необходимо… Не сталкивать же! – Зачем сталкивать? Я законный пассажир, не «заяц» какой-нибудь… Удостоверение на проезд до Любани от начальника станции имею. – Так зачем же прыгать-то? – А так нужно было. Ведь при этом вагоне есть служебное отделение? – Есть. – Так проведи ты меня в него так, чтобы ни одна живая душа запаха моего не почувствовала… Можно? – Отчего нельзя? – смягчился тормозной, почувствовав в своей руке серебряную монету. – Можно. Вот только как старший да контроль… – Все на себя принимаю. Ничего тебе за это не будет, разве похвалят. Вторая монетка быстро рассеяла все страхи кондуктора. – Ин, будь по-вашему, – согласился он, – пойдемте; служебное у самых дверей. Пройдите – никто не увидит. Вскоре тормозной убедился, что так озадачивший его своим появлением пассажир – птица не из мелких. Контрольный чиновник и старший поездной кондуктор, после разговора с ним, относились к нему почтительно. Контролер любезно улыбался и пожимал старику руку, старший говорил с ним, по-военному прикладывая пальцы к тулье своей фуражки. В Любани Кобылкин сошел с поезда. «Те-те-те! – воскликнул он про себя, наблюдая из дальнего угла перрона за встречей Нейгофа и Софьи с Куделинским. – Что за актеры! Какое самообладание!.. На такую мастерскую игру не только графа можно словить… Чужие, совсем чужие, а на самом деле…» Однако Кобылкин все-таки был озадачен. «Зачем эти проводы понадобились? – размышлял он. – Что не без цели они – это ясно, но зачем, зачем?» Как ни работала мысль старика в этом направлении, ни к какому выводу он не приходил. «Поживем – увидим, – решил он, – не здесь, так в поезде, когда “зверек”-то мой в Питер возвращаться будет… Как-нибудь заговорю и всего прощупаю… Он-то меня не знает, значит, и таиться не будет…» Размышляя так, Мефодий Кириллович обошел вокзал и со стороны московских поездов пробрался через комнаты первого класса в буфетный зал. Там он уселся в дальнем углу, откуда было видно все, что делалось в зале. Прошло немного времени, входная дверь с московской стороны распахнулась, и в зал вошел Куделинский. «Посмотрим, – насторожился Кобылкин, которому в это время слуга подал чай. – Ишь ведь, к буфету идет… вина ему подали – пьет-то как! Будто на совести ни единого пятнышка нет… Теперь куда?» Станислав Федорович с равнодушным видом прошелся по залу, а потом направился прямо к столу, за которым сидел Кобылкин. – Вы позволите? – приподнимая шапку, произнес он и указал на место напротив Кобылкина.