Лили пила чай не торопясь, будто желая показать, что так легко он от разговора не отделается. – Пусть вы не знаете, кто убийца, но важна любая мелочь, которую вы сможете вспомнить. Я тогда была совсем маленькой, и мне трудно отличить подлинные воспоминания от воображаемых. А дядя Мэтью вообще не говорит со мной об убийстве, мол, слишком болезненно. Надеялась, вы мне расскажете. Доктор улыбнулся. – Опишу подробно все, что смогу вспомнить. Хронологически ведь все началось с тебя, верно? С тебя и Уильяма, когда вы нашли тело? – Хорошо, я начну, – кивнула Лили. Убийство произошло шесть лет назад. Сад в усадьбе Мортимеров хранил множество тайн, и Лили с Уильямом – одиннадцати и девяти лет – не слишком удивились лодке, плавающей под ивой в маленьком пруду, хотя раньше там ее и не было. Может, ее сделали пришельцы и сбросили ночью со своего космического корабля, но детям лодка казалась прежде всего огромной игрушкой, размером почти что с пруд, и они сразу решили провести все утро возле нее. В саду попадались предметы, с которыми им играть не разрешалось, но, рассуждали дети, они не были деревянными. Лили забралась в шаткую лодку и села на низкую скамью вдоль кормы, держа плечи очень прямо, будто тренировала осанку. Лодка слегка качнулась под ее весом. Уильям остался на берегу и ухватился за край лодки. – Я в океане, – сказала Лили. – В каком это? – насторожился Уильям. – В Северном Ледовитом. Он стал качать лодку из стороны в сторону. – Это шторм, – сказал он, – ледяной шторм. Она изящно держала равновесие. – Больше похоже на водоворот. Нас тянет в бездну! Капитан утонул. Он застучал кулаками по борту. – Рядом акула! – Кит, – поправила она. – Киты топят корабли. Мимо головы Уильяма пролетело яблоко, ударилось в борт лодки и отскочило в воду. Лили открыла глаза; дети обернулись, уже зная, кого они увидят. – А вот огромные градины! – сказал мужчина немного за тридцать, с нечесаными русыми волосами и усами, за которыми пряталась довольная ухмылка. – Дядя Мэтью, ну и подлость! – сказала Лили. – Я могла свалиться прямиком в воду. – Я же просто играю по вашим правилам. – Он возвышался над ними, уперев руки в бока. – К тому же, Лили, я не в тебя целился. Уильям молча изучал свое отражение в воде. – Что вы вообще здесь делаете, дядя Мэтью? – спросила Лили. – Вечно от вас неприятности. Мужчина недоверчиво покачал головой. – Неприятности? Глупышка, я иду на станцию встретить тетю Дот. Я пришел с Лорен, она присматривает за мамой, чтобы дать твоей сестре утром отдохнуть. Мы с вами пообедаем. Уильям оглянулся на белый дом. С этой стороны было видно только чердачное окно, нижнюю часть дома совсем задушили разросшиеся деревья. Он едва слышно выругался. Мэтью наклонился к ним. – Хотите яблоко? – Если можно, – ответила Лили. Он передал ей одно. Уильям не ответил, но Мэтью все равно стал рядом с ним на колени. – Твое вроде как утонуло. В другой раз постарайся поймать. – Ненавижу его. Ненавижу. Ненавижу. Теперь они оба сидели в лодке на задней скамье. Мэтью ушел десять минут назад, довольный своей жестокой выходкой. В Усадьбе жила неполная, искореженная, созданная трагедиями и случайностями семья. Лили была двоюродной сестрой Уильяма, а Мэтью приходился дядей им обоим. Бабушка, Агнес Мортимер, родила троих: отец Лили был ее сыном, а мать Уильяма – дочерью, и оба уже умерли – сын на войне, дочь в родах, – а в живых из ее детей остался только Мэтью. Мать Лили умерла от испанки через несколько лет после мужа, и Лили вместе с сестрой Вайолет переехали в усадьбу к Агнес. Через год здесь появился и Уильям, после того как в один прекрасный день его отец просто исчез. И теперь трое сирот жили со своей овдовевшей бабушкой в высоком белом доме на краю деревни. Агнес была слишком стара и немощна, чтобы ухаживать за детьми, но Вайолет уже подросла и помогала по хозяйству, да и Мэтью выручал, когда было нужно, – он женился на Лорен и переехал в дом поменьше в той же деревне. Трения в этой схеме возникали только между Уильямом и дядей Мэтью, который видел в мальчике маленькую копию подонка, отнявшего у него сестру. Эти двое ненавидели друг друга. – Что ж, когда-нибудь ты станешь таким же большим, и тогда он не сможет измываться над тобой, – сказала Лили. Уильям выкладывал перед собой на скамье листья, травинки и веточки, собирая портрет своего мучителя. Из листьев получились усы, из веточек – рот, а глазами были камешек и большой комок грязи. – А что, если нам взять все эти листья и напихать ему в почтовый ящик? – сказал Уильям. Лили покачала головой. – Как же бедная тетя Лорен? Уильям замолчал: он еще не вполне решил, как относится к Лорен. – Можем тогда засунуть ему в карманы, когда вернется. Побольше листьев, слизней и навоза. – Не сработает, – ответила Лили. – Он поймет, что это ты. – Тогда пойдем за ним через поле и будем бросать в него камни. Он нас не заметит, если мы спрячемся. Лили нахмурилась и своим самым взрослым голосом сказала: – Это очень опасно, Уильям. Ты можешь убить его. Уильям ударил по скамье кулаком, листья разлетелись. – А я хочу убить его. Хочу, чтобы он умер. Лили ничего не ответила. Ей становилось страшно, когда он вел себя так. Лодка слегка покачивалась. – Не могу мириться с таким поведением. – Она очень старалась говорить как взрослая. – Я оставлю тебя, можешь сидеть здесь, пока твой гнев не пройдет. Океан очень успокаивает. Уильям смотрел на нее, уперев подбородок в руки. – Можно кусочек яблока? Она подумала, затем покачала головой. – Боюсь, почти ничего не осталось. Тебе не поможет. – Так что на самом деле, – говорила шесть лет спустя доктору повзрослевшая Лили, – мы с Уильямом не были вместе в момент убийства. Мы расстались примерно на час раньше. Я пошла в дом и обнаружила Вайолет в мрачном настроении: она сидела с подносом для завтрака Агнес на коленях, неподвижная, будто отбывая наказание. Иногда сестра была такой. Я что-то ей сказала, но она не ответила, так что я взяла книгу и вышла наружу посидеть под деревом и почитать. – А Уильям? – Не знаю. Не видела его, пока он не вышел из дома и не нашел меня. Я читала уже минут сорок. К этому времени он успокоился. Больше того, оживился. Уильям и Лили уже минут десять играли наверху в одной из многих нежилых комнат. Усадьба была слишком велика для нескольких жильцов, и не было никакой нужды что-то выбрасывать: полвека воспоминаний прятались по забытым уголкам или даже отдельным комнатам, набитым диковинками. Агнес жила в доме многие годы, так долго, что тот казался членом семьи: снаружи надменный и замкнутый, изнутри же полный жизни и беспорядка, готовый утешить и укорить. Для детей дом был нескончаемым чудом. Посмотрев на расставленные тут и там стулья, Лили выбрала один – блестевший лаком, из темного дерева изящной текстуры – и принесла Уильяму, который аккуратно поставил его в центр большого стола. Затем по сторонам стула появились импровизированные подлокотники из двух маленьких столиков, а поверх них – украшения: фарфоровая собачка и латунный дверной упор в виде льва. Дети пытались сделать трон. – Можно я первый? – сказал Уильям, забираясь на стол. Пока он садился, ножка стула соскользнула со стола, Уильям запрокинулся назад к стене, его ноги дернулись в сторону и сбили один столик. Глухо стукнул латунный лев. Уильям спустился, чтобы его подобрать, но Лили придержала его руку. – Не надо, мне надоело, – сказала она. – Чем тогда займемся? – Можем порисовать.