Идея его не вдохновила: она рисовала лучше, и он понимал, что именно потому она это и предложила. Вдруг его лицо исказилось гримасой детской жестокости. – Я знаю! Покажу тебе кое-что. – Что же? – Иди за мной. Он взял ее за локоть и развернул к двери. Из-за двух лестниц в доме легко было шнырять незамеченным. Они поднялись на один этаж и остановились на площадке, где два пролета сходились в одну узкую и расшатанную лестницу, ведущую наверх в мансардную спальню – так называли комнату, где спала Агнес. Уильям подтолкнул Лили в ту сторону. – А вдруг она рассердится? – прошептала Лили. – Она спит. – Уильям прокрался вверх по лестнице к высокой деревянной двери и повернул ручку. – Все в порядке. Дверь открылась. Комната была почти пуста, с единственным окном и белой кроватью под ним. На кровати никого не было, только гора старых подушек и одеял. Лили подумала, может, бабушка немного не в себе после того случая с месяц назад и потому все утро строила крепость из одеял. Она нерешительно шагнула вперед, обходя наваленное белье. Уильям шел следом. Лили дошла до окна и замерла: из-под кучи белья торчали бабушкины старые, искривленные ступни. Желтовато-серые, они совсем не двигались. Уильям врезался Лили в спину, она повернулась с застывшими от ужаса глазами. Взявшись вместе, они потянули за одеяла, и те свалились на пол. Лили закричала, увидев бабушку, лежащую на простынях как нечто выброшенное морем на берег. Уильям, не веря своим глазам, посмотрел на ее мертвое перекошенное лицо и заплакал. Он ожидал увидеть совсем другое. Послали за доктором Лэмбом, местным врачом, и он пришел через пятнадцать минут. Уже два месяца он часто появлялся в доме, с того дня, как Агнес потеряла сознание: тогда ее отнесли наверх и уложили. У нее случился небольшой удар, и доктор навещал ее несколько раз в неделю. Вайолет, сестра Лили, проводила его наверх, надеясь немного успокоиться в его присутствии. Она подождала на площадке под лестницей в спальню, а доктор поднялся осмотреть тело. Открыв дверь, он сразу понял, что произошло, и сказал: «Задушена в собственной постели». Ее раскрытый рот напоминал бесформенную веревочную петлю, остальное лицо полностью терялось на фоне этого провала. Вся ее длинная хрупкая шея была в синяках. От этого зрелища доктор поежился. Кто-то всей силой навалился на этот рот. Похоже, даже челюсть свернули, или это просто пустой оскал смерти? Он вышел из комнаты потрясенный, сел на верхнюю ступеньку ведущей наверх узкой деревянной лестницы и раскурил трубку. Вайолет стояла внизу, прижавшись к стене всем телом и подняв лицо, чтобы его видеть. Доктор смотрел на нее сверху вниз, как король с трона. – Мне здесь нечего делать. – Он затянулся. – Остается только ждать полицию. – Полицию? – прошептала Вайолет. – Твоя бабушка умерла от удушения, – высказал свое заключение доктор. – Задохнулась. Видимо, кто-то накрыл ее кучей одеял с подушками, пока она спала, а затем навалился сверху всем весом. Она уже не проснулась. Девушка заплакала. – И сейчас, спустя шесть лет, вы все еще так считаете? Доктор встал, чтобы налить себе виски, и предложил выпить и Лили. Раньше она виски не пробовала, но то был день новых ощущений. Чтобы подчеркнуть свой вопрос, она отпила из стакана, совсем не представляя действие напитка. Ее горло обожгло. Доктор улыбнулся. – Что она умерла от удушения? Никаких сомнений. На теле не было других повреждений: ни ссадин, ни порезов. Она просто задохнулась под одеялами. – Ей было больно? – сказала Лили, крепко сжимая стакан. – Боюсь, что да. – Доктор опустил глаза. – Ужасно. Как кошке, которую топят в мешке. Только в своей собственной кровати. – А ведь того, кто сделал это с ни в чем не повинной старушкой, так и не арестовали. Убийца просто жил себе дальше. – Да, если смотреть с твоей стороны, это звучит невероятно. Мы сначала думали, что разгадку найдет твоя двоюродная бабушка Доротея. Она, безусловно, попыталась, но если и преуспела, то никому об этом не сказала. – Как раз это я помню хуже всего: первые дни после убийства, когда приехала Доротея. Мне было так страшно, что я совсем не обращала внимание на то, что она говорила. Это были просто какие-то взрослые беседы. Доктор попытался смягчить краски. – Я читал детективы, в которых все было точно как ты говоришь. Лили не ответила. Она могла думать только о следующем глотке виски, волнуясь, что ее может стошнить от неприятного ощущения. – Пожалуйста, расскажите все, что помните, – сказала она. Доротея Диксон, сестра жертвы, подошла к парадной двери усадьбы. Под ее туфлями ритмично хрустел гравий. Только она собралась позвонить в дверь, как заметила бродящую среди клумб Лорен: тонкая фигура, сама почти цветок. Лорен была женой Мэтью и невесткой Агнес. Ее длинные светлые волосы были гладкими, как стекло. – Будешь дальше тут кружить – насобираешь меду. Или паутину сплетешь. Лорен обернулась, удивленно распахнув голубые глаза. – Ой, Дот! Мы тебя ждали, только я совсем забыла, что ты приедешь. Женщины подошли друг к другу, и старшая взяла младшую за руки. – Что случилось, дорогая? Что-то с сестрой? – Доротея знала: если Лорен огорчена из-за чего-то другого, она никогда бы не пришла ни в этот дом, ни в сад. – Боюсь, что да. Не знаю, как и сказать. О, Доротея! – Светлая головка качнулась. – Она мертва. Агнес мертва! Так жаль, что ты это узнала от меня. Старшая осталась спокойной. – Ну, будет. Мы все были к этому готовы, еще с того удара. Лорен промокнула платком глаза, и он сразу повлажнел от слез. – Я боюсь, ты не поняла. Дело в другом. Ее убили сегодня утром. – Убили? – Доротея отпустила руки Лорен и отшатнулась. Она взглянула на дом, высокий и тонкий, как колючка. Из окна третьего этажа на нее смотрел полицейский. – По крайней мере, так считает врач. Он сказал, что ее… не могу даже произнести. – Доротея снова взяла ее за руку и сжала ее. – Удушили, – закончила Лорен уже без паузы. – Где Мэтью? – Он внутри, с полицией. Пойдем, я тебя к нему провожу. Лорен провела ее мимо цветника к двум застекленным дверям, ведущим в одну из гостиных. Когда они поворачивали за угол, Доротея заметила Рэймонда, садовника усадьбы, идущего с Вайолет через ряды яблонь на соседнем поле. Он ее успокаивал, обняв за плечо, и Доротея подумала, что между ними, возможно, что-то есть. Она вошла в дом и обнаружила Мэтью, в полном отчаянии забившегося в угол гостиной, не в силах стоять без поддержки сразу двух стен. Его густые усы были влажны от слез. Доротея притянула его и обняла. – Бедная мамочка. – Он дрожал у нее на плече. – Тетя Дот, мне так жаль. – Ну, полно. – Она нежно похлопала его по спине, затем отстранилась, держа перед собой. – Мэтью, на тебе лица нет. Ты знаешь, кто это сделал? – Нет. – Он покачал головой, чувствуя, как нарастает раздражение. – Я высказал полиции свои догадки, но наверняка не знаю. – Когда это случилось? – Лорен последняя видела ее живой. «Последняя из тех, кто признался, что видел ее живой», – подумала Доротея и обернулась, но Лорен уже не было: она привела Доротею к своему мужу и удалилась. – Лорен приходила помогать Вайолет весь месяц, с тех пор как у мамы случился удар. Она отнесла ей завтрак, та была жива и в полном порядке. Это было в десять утра. Мы думаем, все произошло около одиннадцати. – А где дети? – Оба с доктором. – А сама Агнес? – В кровати. – Доротея посмотрела в сторону лестницы. – Там наверху полиция, тетя. Они тебя не впустят. – Что ж, попробовать стоит. Через четверть часа Доротея спускалась по лестнице, в слезах распрощавшись с умершей сестрой. Она нашла доктора Лэмба в библиотеке, где тот занимал детей жуткими подробностями хрупкого человеческого устройства. – Есть такая штука – кислород. Он как еда для крови. Воздух им наполнен, так что когда вы дышите, это вроде как ваша кровь обедает. Поэтому если задержать дыхание, то почувствуешь что-то вроде голода. И когда тонешь, кислорода не хватает. Это как умереть без еды. Уильям был в ужасе. – А когда душат? – спросил он шепотом.