Доктор был поражен. Остальные безучастно смотрели на него. – Я пришел сюда как свидетель, а не подозреваемый. С какой стати вы считаете, что это имеет отношение к делу? – Может, и нет, но вы были неподалеку от дома во время убийства. И этому факту пока нет объяснения. – Что я делал в течение дня, вас не касается. Рассказав об этом, я могу нарушить врачебную тайну. Этот аргумент никого не впечатлил. Все продолжали выжидающе глядеть на доктора. – Если желаете знать, как я оказался у мемориала, – я просто прогуливался по деревне. Такая у меня привычка – прогулки поздним утром. Я присел там на минуту передохнуть и раскурить трубку. Рэймонд наткнулся на меня, я послал его за полицией и пошел в сторону дома. К тому моменту, само собой, она была уже мертва. Судя по ее виду, примерно полчаса. – Что ж, – сказала Доротея, немного испуганная его повышенным тоном, – спасибо за пояснения. Шесть лет спустя Лили слушала тот же голос. – После того она уже не смела обвинять меня, по крайней мере в лицо. – И вы правда считали ее подозрения полной ерундой? Или просто не удостоили ее ответом? Доктор рассмеялся этому неприкрытому оскорблению. – Не уверен, что помню. В любом случае я действительно просто гулял. Все это было абсолютно нелепо. – Могу себе представить. – Но дай мне закончить. Самое интересное для тебя случилось дальше. Доктор расхаживал в центре полукруга собравшихся. – Доротея, ваш ход мыслей ошибочен. Кто угодно мог пробраться в дом с любой стороны: в саду хаотично чередуются живые изгороди и деревья, а в самом доме больше дверей, чем стен. Если хотите дознаться, кто виноват, ищите лучше мотив. – А здесь ни у кого нет мотива, – заметил Мэтью. – Значит, это был кто-то чужой? – Вот именно. – Мотив – это деньги. – Доротея говорила тихо, но все замерли, вслушиваясь в ее слова. – Деньги? – отозвался Мэтью. – Что ты имеешь в виду? – Агнес написала мне дней десять назад. Она считала, что ее пытаются отравить. Как-то утром на той неделе она проснулась с чувством, что умирает. Она была убеждена, что в ее питье что-то добавили. Ощущение не было похоже на привычное головокружение. Будто внутри нее жило что-то пернатое: беспокойный лебедь вертелся у нее в кишках, вытягивая шею через ее горло. Она скрежетала зубами. Вывод был очевиден: кто-то хотел отравить ее, но не рассчитал дозу. Это мог быть любой из них: кувшин с водой стоял возле ее кровати целый день, да и кто знает, где он был до того? Доктор возмутился. – Вы сообщили об этом полиции? – Я надеялась, что не будет нужды. – Доротея спокойно смотрела на него. – Кроме того, ей показалось, что комнату обыскали, разные мелочи лежали не на своем месте. – Но у мамы было нечего красть, – вмешался Мэтью. – Не совсем так, – сказала Доротея. – Когда ваш отец был жив и поля давали хороший урожай, он дарил ей драгоценности. Что-нибудь на каждую годовщину свадьбы. – Мне рассказывали. – Мэтью запнулся. – Но она же все продала в трудные времена. – Нет. Она тебе солгала. Она продала все остальное, а со своими бриллиантами не смогла расстаться. – Какой ужас, – с воодушевлением сказала Лорен. – И что, их украли? – Не знаю, – ответила Доротея. – Я не знаю, где она их держала. Они были где-то припрятаны: сначала потому, что ей было стыдно за ложь, а потом ради их сохранности. – Кто-нибудь еще про это знал? – Мэтью оглядел комнату. – Я знала, что она оставила пару небольших украшений, – отозвалась Вайолет. – Но не бриллианты. Я прибирала эту комнату, каждый ее дюйм. Им там негде быть. Последний дневной луч исчез с неба, но Агнес все еще сидела рядом с открытым окном, теперь уже в темной комнате, прислушиваясь, не идет ли кто по лестнице. Она наклонилась вперед и вытащила старую потрескавшуюся деревянную планку из рамы в месте, доступном только при открытом окне. За планкой была тонкая щель, продолжавшаяся внутрь стены, – выбитый в кирпичной кладке тайник. Из него она достала потрепанный матерчатый мешочек и аккуратно высыпала его содержимое на стол рядом со своим креслом. Поток драгоценных камней застучал по серебряному подносу: рубины, изумруды, бриллианты, полутемные в лунном свете. Любоваться ими днем было небезопасно – приходилось ждать, когда затаится на ночь скрипящая лестница, которая ведет к ее комнате. Камней было тридцать, из них выходила мелкая кучка, выглядевшая словно клад с сокровищами из детской книжки о приключениях. Это огромное богатство – вот к чему все они так мелочно стремились. Доктор налил обоим еще виски. – Тебе что, все еще холодно? Лили провела ладонями по рукам. – У нас такой разговор, что кровь стынет в жилах. – Прости. Мы можем и закончить, – предложил он. – Нет, нет, все в порядке. Правда. – Все равно мы уже подходим к концу. Я оставил твою бабушку Доротею ее детским забавам. – Мою двоюродную бабушку, доктор. Это важно – быть точным во всех мелочах. – Итак, я оставил твою двоюродную бабушку предаваться ее умозаключениям и ушел, так что здесь мой рассказ кончается. Она упорно играла в детектива еще с месяц, даже опросила остальных жителей деревни. Само собой, это лишь убедило ее, что мы все под подозрением. И тогда я стал подумывать о переезде. Я слышал, она умерла несколько лет назад? – Да, спустя год после Агнес. Это была естественная смерть, без всякого сомнения. – Сожалею. – Меня она ни разу не допрашивала. – Я заметил это упущение. Так ты что-нибудь помнишь про тот день, кроме того, как вы обнаружили тело? – О да, я прекрасно все помню, – сказала Лили. Когда созванное Доротеей собрание закончилось, Уильям и Лили оказались, сами не зная как, в одном из тесных чуланов второго этажа. Не спать так поздно было для детей редкой радостью, их давно уже стоило отправить по кроватям, но взрослым было совсем не до того. Да и никто не хотел признавать, что такой важный день завершен. Теперь они остались наедине. Лили ковыряла отошедший кусок обоев. – Дотти играет в детектива. Думаешь, она найдет разгадку? Уильям не ответил. Он стоял у подоконника, на котором были разложены рождественские открытки последних лет, и смотрел на неясную суету снаружи. Она подошла к нему сзади. – Уильям, когда мы пошли смотреть на бабушку, ты уже знал, что она мертва. Он покачал головой. – Нет, не знал. – Ты сказал, что хочешь мне что-то показать. – Я не думал, что так получится. – Мальчик всхлипывал. Она медленно придвинулась к нему и, утешая, осторожно положила руку на плечо. Уильям обернулся. Теперь он плакал, не скрываясь, слезы текли по подбородку. Лили посмотрела на него, и он вытянул вперед пухлый кулачок, зависший в воздухе, как луна. Свободной рукой она коснулась кулака, и тот раскрылся. Лили опустила взгляд в сложенную ковшиком ладонь с красными следами ногтей. В ее центре сверкало бриллиантовое кольцо. – Вот так-то, – сказала позврослевшая Лили. – Я раскрыла преступление – ее убил мой младший двоюродный брат, Уильям. Одиннадцатилетняя, я казалась себе величайшим детективом Европы. – Что ж, – заметил доктор, – ты и словечком не обмолвилась.