Тьма вокруг сгустилась: огни Аксбриджа больше не освещали мрак. В свете нескольких уцелевших фонарей Фрэнк увидел разоренный лагерь: палатки опрокинуло взрывной волной, даже огромная пушка завалилась набок. Полевые госпитали были разрушены, койки и медицинские принадлежности валялись на земле. – Тут будет непросто навести порядок. Собственные слова показались ему донельзя глупыми. Разве вообще в человеческих силах с этим справиться? Послышался стрекот мотоцикла. – Смотрите, – Верити показала туда, откуда доносился шум. Сверкнула фара, и разведчик в противогазе и защитных очках въехал в клубы дыма – он направлялся в зону разрушений. Затем за ним последовало еще несколько человек. Огни мотоциклов скрыла завеса тьмы, за которой Фрэнк различил красноватое пламя – оно постепенно разгоралось там, где раньше стоял Аксбридж. – Нам нужно туда, – сказал Фрэнк. – К раненым – если, конечно, кто-то вообще выжил. Берите сумку и пойдем. – Но госпитали… – Тут полно сильных ребят, которые отстроят все заново. А теперь наша главная задача – найти пациентов. Держа в руке фонарь, он шагнул за бруствер. Оба натянули противогазы: подразумевалось, что они должны спасать от черного дыма, но теперь фильтры и защитные маски оберегали легкие и глаза от пыли, которая стояла над развороченной землей. Оглядываясь назад, Фрэнк видел, что за ними следом идет еще несколько медсестер и санитаров с фонарями и лампами. Искры во тьме. По земле словно прокатилась огромная волна. Продвигаясь вперед, Фрэнк видел искореженные остатки машин и пушек – и человеческих тел. Вот чья-то оторванная конечность, вот раскрытая ладонь, вот расколотый череп; тела, оставшиеся более или менее целыми, свисали с брустверов. «Расчлененные» – всплыл в сознании у Фрэнка медицинский термин. Большинство даже не были обожжены – их просто разорвало на куски. Его отряд разбрелся, чтобы поискать в этих жутких завалах признаки жизни. Верити стояла рядом с Фрэнком, зажав рот рукой в перчатке. – Наверное, если смотреть с Марса, все это кажется очень незначительным. Впереди они заметили какое-то движение. В клубах пыли показалось двое солдат: один из них тащил на себе второго, у которого была сломана нога и сильно обожжено лицо. Фрэнк и Верити побежали к солдатам и помогли аккуратно уложить раненого на землю. – Ничего страшного, – проговорил тот, с трудом шевеля обожженными губами. – Так, пустяк. Ерунда… – Молчите, – сказала Верити. Она быстро обследовала раненого. – Он истекает кровью. Нужен жгут на ногу. И холодная вода для ожогов. Надо наложить шину… – Она посмотрела на Фрэнка, и даже маска не могла скрыть ее неуверенность. – Так ведь, доктор? – Конечно. Приступайте. Пока она занималась раненым, Фрэнк еще раз огляделся. Пыль к этому времени уже слегка улеглась. Оттуда, куда упал цилиндр, до сих пор тянуло невыносимым жаром, и над бывшим городом до сих пор виднелось красное зарево – что бы ни осталось от Аксбриджа, это сейчас полыхало вовсю, как и окрестные поля и леса. Из лагеря потянулись люди – не только медики, но и солдаты, сержанты и даже офицеры. Из развалин выбирались немногие уцелевшие. Пожилой мужчина, опытный военный врач, согнулся пополам, и его стошнило. Когда он выпрямился и вытер рот, то сказал: – Что нам здесь делать? Это же бойня. Что нам делать? Что делать? – Лечить, – сказал Фрэнк так твердо, как только мог. – Всех, кого мы можем вылечить. Вперед. Давайте прочешем местность. Вон там кто-то шевелился… Они ходили среди мертвых и искали тех, кого еще можно было спасти. Большая часть коек в полевом госпитале осталась пустой. Но этой ночью Фрэнк и его отряд снова и снова возвращались к развороченной земле. Лучи фонарей то и дело выхватывали из темноты человеческие тела, бледно мерцающие в воздухе, полном копоти и дыма. 15. Понедельник в Лондоне Я всегда недолюбливала утро понедельника. Особенно если нужно включаться в повседневную рутину – работа, транспорт, – а перед этим был ленивый воскресный вечер, в конце которого человеку кажется, что он снова стал собой, и который оборачивается обманкой. В понедельник утром только и остается, что второпях проглотить завтрак и, ощущая в желудке его тяжесть, отправиться вместе с копошащимся роем в огромные ульи деловых кварталов. Но вряд ли можно вообразить более ужасное утро понедельника, чем то утро 29 марта: у лондонцев, пожалуй, не было такого горького пробуждения со времен Первой марсианской войны, а у парижан – с 1914 года, когда в город вошли немцы. Впрочем, думаю, что многие из нас и не спали – с самой полуночи, когда приземлились цилиндры, я почти не смыкала глаз. Я не без труда добралась из Стэнмура в центр Лондона и остановилась в отеле на Стрэнд. Номер стоил заоблачных денег – в эти последние дни и часы все героически задирали цены, – но я, журналистка, не обремененная заботой о невестке, твердо решила попасть в самую гущу событий. Историю о Лондоне времен Второй войны, независимо от того, доберутся ли до города марсиане, будут пересказывать еще долгие годы. Сказать по правде, я рассчитывала, что «Сатердей ивнинг пост» задним числом оформит мне командировку, и я к тому же умножу свои сбережения. Необходимые наблюдения были произведены до вечера воскресенья. Правительство и военное руководство предупредили людей посредством газет, радио и громкоговорителей о том, что марсиане приближаются к Земле и на этот раз они нацелились на Миддлсекс и Бакс – графства на приличном расстоянии от Лондона, а также о том, что армия уже в пути и готова расправиться с захватчиками. Они возвращались! Это пугало и будоражило: неужели мы и вправду готовы к их прибытию? Так что в полночь я, не раздеваясь, стояла и ждала представления. Что я ожидала увидеть той ночью? Может быть, одну-другую падающую звезду – вроде тех, что заметил Уолтер в ту короткую июньскую ночь 1907 года, когда возле Уимблдона упал шестой цилиндр, пока мы с невесткой дремали. Я ждала зеленую вспышку, звезду над холмами, бесшумно скользящую вниз, – а вслед за этим должен был раздаться отдаленный грохот пушек: наши ребята отомстили бы за прошлый раз. Ничего подобного. Как позднее выразился Черчилль, подлые марсиане вернулись на поле, но отказались играть по правилам. Я смотрела из окна шестого этажа на северо-запад (я позаботилась о том, чтобы окна моего номера выходили именно туда), и мне показалось, что внезапно грянула гроза: я увидела ослепительные вспышки, белые, без каких-либо примесей зеленого цвета, похожие на молнии от земли до неба, – и все это в зловещей тишине. Потом, спустя целую минуту, послышался грохот – словно колоссальный раскат грома сотряс город. Я услышала звон бьющегося стекла. Отель содрогнулся, и я почувствовала, что земля подо мной пульсирует – как и воздух вокруг. (Позже я узнала, что находилась милях в тринадцати от ближайшего места падения снаряда.) Прошла секунда, и все кончилось – только на горизонте постепенно разгоралось зарево пожара. В наступившей тишине заголосил сигнал пожарной тревоги. В коридорах послышался топот; кто-то кричал, что надо эвакуироваться – и ни в коем случае не пользоваться лифтами. Я подозревала, что это лишнее, но была готова идти. Я подхватила свой рюкзак, куда, по обыкновению, заранее уложила вещи, вышла из комнаты, положила ключ в карман и присоединилась к толпе постояльцев, которые пробирались к лестнице. На улицах были пробки – в основном из автомобилей, но были и гужевые повозки. Почти все направлялись на восток, к улице Олдвич, подальше от «бури», и многие ехали по встречной полосе, несмотря на усилия пары констеблей по специальным поручениям – полицейских-добровольцев, которые тщетно пытались поддерживать порядок. Значит, люди уже бегут из города. Толпа постояльцев вылилась на улицу из отеля; большинство были в пальто поверх ночных рубашек – ночь была прохладная. Люди были встревожены и слегка смущены – поскольку грандиозное световое представление, зловещий грохот и дрожь земли уже закончились. Не было видно ничего необычного, разве что небо на западе подозрительно покраснело. Люди рассуждали о том, что случилось: может быть, марсиан сбили еще до приземления? Ходили дикие слухи о титанических пушках, которых доставили на немецких цеппелинах и так далее. Но какой-то пожилой мужчина с пышными усами, как у лорда Китченера, с этим не соглашался: – Знаете, чего мы не слышали? Пушечных выстрелов! Во время битвы за Париж в четырнадцатом году я был в Рае, в Суссексе, и даже с такого расстояния мы слышали лай немецких гаубиц. А Миддлсекс куда ближе. Что бы это ни был за исполинский шторм – наши парни не стреляли в ответ. Верно ведь? Так что происходит? Может, у нас уже кончился порох?.. Жена потянула его за рукав, призывая замолчать, – и это сказало многое о том, как в ту ночь были настроены перепуганные лондонцы. Прохожие с подозрением косились на мужчину или выискивали глазами констеблей, чтобы те положили конец упадническим речам. Поскольку представление, по всей видимости, закончилось, а отель не разваливался на части и не полыхал огнем, постояльцам предложили вернуться внутрь. Многие из них, однако, были слишком взбудоражены и не хотели обратно в номера. Администратор, проявив смекалку, открыл рестораны и бары; там можно было заказать напитки, а вскоре принесли закуски, кофе и чай. Я слышала, как ворчат официанты, которых подняли среди ночи: «Надо же было этим проклятущим марсианам явиться в самом конце моей смены!» Я какое-то время провела внизу – пила крепкий кофе и пыталась разузнать какие-нибудь новости. В каждой комнате, в каждом холле был «мегафон Марвина», но оттуда в промежутках между бравурными патриотическими песнями лились только шаблонные заверения, что враг приземлился ровно там, где предсказывали астрономы, и что наши войска отважно вступили с ним в противоборство, – никаких деталей. Я пыталась дозвониться нескольким знакомым в Миддлсексе, но, похоже, телефонная связь с тем районом оборвалась. Я даже позвонила в «Обсервер» – эта газета опубликовала в разделе «Культура» несколько моих статей, которые я присылала из Нью-Йорка, – но дежурный редактор сказал, что телеграф тоже не работает и даже по радио не поступало никаких вестей. В конце концов я запихала в сумку несколько сэндвичей, поймав на себе косые взгляды официантов, и вернулась в номер. Я решила, что стоит остаться там до рассвета и попробовать поспать. Я легла в постель прямо в одежде – сняла только пальто и ботинки. По крайней мере я согрелась. С поля боя, если таковое вообще было, ничего не доносилось – ни грохота взрывов, ни треска выстрелов. Все это было загадочно, тревожно и совершенно неожиданно. Как будто не марсиане спустились на Землю, а какой-то грозный таинственный бог. Кусочек неба в моем открытом окне уже начал светлеть, когда меня разбудил запах гари. Ночь была позади. Я спешно умылась, схватила пальто и сумку, отхлебнула холодного кофе из чашки, которую принесла из ресторана, выбежала из комнаты и снова понеслась вниз по лестнице. На востоке занимался рассвет. Но на западе темное небо до сих пор светилось красным. Оттуда дул слабый ветерок – именно он принес запах гари. Я представила себе полыхающий Миддлсекс – и, как оказалось впоследствии, была недалека от истины. С полуночи улица преобразилась. Вдоль всей Стрэнд стояли временные заграждения, которые охраняли констебли, – многие из них были добровольцами, одетыми в гражданское, и отличить их можно было только по нарукавным повязкам и стальным шлемам. На улице больше не было машин, а на те немногие, что были здесь припаркованы, налепили уведомления о реквизиции. В дело вступали новые правила – очевидно, кто-то поспешно воплощал в жизнь очередной этап хорошо отработанного плана. И все же люди по-прежнему сновали туда-сюда. Некоторые показались мне обычными служащими – ранними пташками, которые спешили навстречу очередному, ничем не примечательному дню в своей конторе, пока на окраинах полыхали пожары. Но другие явно готовились к исходу: с ними были дети и старики, в том числе с ходунками и в инвалидных колясках; люди тащили чемоданы и сумки, нагруженные всевозможным скарбом. При виде этого у меня в памяти вновь всплыло злополучное лето 1907 года. Но сейчас все было иначе, чем тогда. По крайней мере пока мне так казалось. Правительство еще не сдалось. Констебли и офицеры, ответственные за пожарную безопасность, не покидали посты и даже призывали жителей возвращаться домой и выполнять свой долг. Некоторых отдельно выдергивали из толпы. – Смотри, это повязка пожарного. Бери свисток, ведро с песком и отправляйся в церковь Святого Мартина – тебе надо быть там, а не бежать, поджав хвост! Кое-кто спорил – например, пожарный, который порывался сбежать. – Кончай выделываться, Тед. Ты же швейцар в «Риальто», а не чертов Уинстон Черчилль! Большие шишки забрали мой автомобиль, забрали двуколку, если бы они сообразили, они бы и тещину коляску прихватили – нет-нет, мама, не надо вставать, ее никто не отнимет, – но мои ноги они пока не могут рек-ви-зи-ро-вать, и, если в тебе осталась хоть капля здравого смысла, ты последуешь за мной. Даже я привлекла внимание констеблей – потому что у меня не было с собой противогаза (на самом деле был, просто не на виду, – он лежал в рюкзаке). – Вы, миссис, пожалеете, что он у вас не под рукой, когда придет черный дым. Если уж в Вест-Энде такое происходило, легко было представить, что подобные сцены разыгрывались по всему городу и в окрестностях: власти пытались удержать город на плаву своими правилами, указами и воззваниями к чувству долга, и все дорожное движение замерло – по дорогам ездили только военные автомобили. И все же по улицам и переулкам текла тонкая струйка людей – они шли пешком, нагруженные тюками, и неуклюже пробирались все дальше и дальше. Жители Лондона кучковались, сбивались вместе, в единый рой, – и заполоняли магистрали, ведущие на юг и восток, в направлениях, противоположных тем, откуда на этот раз наверняка должны были прийти марсиане. И все же даже на Стрэнд, даже в этот ранний час, в толпе жителей, уходящих из города, я различала людей, которые явно проделали куда более долгий путь – и шли в Лондон, а не из него. Некоторые из них с трудом переставляли ноги; их одежда была подпалена, лица почернели от копоти. Они шли целыми семьями, с детьми и стариками, шли пешком – и вещей у них было куда меньше, чем у лондонцев, которые свой путь только начинали. В отеле был пункт первой помощи, и на улицу выпархивали медсестры, чтобы позаботиться о тех беднягах, кому пришлось особенно несладко. Официанты и коридорные выносили наружу стаканы с водой. Я хотела поговорить с этими беглецами, услышать их рассказ, но констебли, которые неизменно пеклись о морали, не подпускали меня к ним. Потеряв терпение, я махнула рукой на отель и пошла по Стрэнд на запад, против движения толпы. Я направлялась на Трафальгарскую площадь. Вокзал Чаринг-Кросс был закрыт и щетинился колючей проволокой: железные дороги, как и автомобильные, перешли в ведение военных. Было еще рано, но некоторые магазины уже открылись – я видела дерущихся людей в бакалейной лавке. Возле запертых дверей банка собралась очередь. Позже я узнала, что Банк Англии приостановил платежи, и все остальные вынуждены были закрыться. Это был первый намек на то, что новая атака марсиан повлечет за собой масштабные последствия: закрытие лондонских инвестиционных рынков, через которые в те дни проходила изрядная доля мировых финансов, должно было немедленно привести к кризису. Оказавшись на площади, я встала на крыльце Национальной галереи, и мы вместе с Нельсоном стали наблюдать за тем, что происходит в месте слияния городских улиц. На дорогах постепенно становилось все больше пешеходов, и лишь несколько автомобилей, полицейских и военных, пробирались вперед, минуя толпу и заграждения. Даже здесь по мере того, как разгоралось утро, я отчетливо видела, что люди движутся на восток, – они инстинктивно бежали от загадочных отблесков на западе. Около восьми утра появились газетчики с первыми экстренными выпусками, и их обступили со всех сторон. В то утро можно было запросто сколотить состояние, собрав его по пенни. Я не стала присоединяться к общей свалке – вместо этого я подождала несколько минут и подняла выброшенный, но практически нетронутый экземпляр «Мейл». Этот листок, отпечатанный в спешке, без картинок, зато с крупными заголовками, похоже, содержал подлинные новости, и я молча возблагодарила издателей, отказавшихся соблюдать спущенный сверху запрет на правду, когда она была так нужна. Из кричащих заголовков можно было составить впечатление о том, что происходит на фронте: СТРАШНАЯ КАТАСТРОФА В МИДДЛСЕКСЕ И БАКСЕ ПОЛОВИНА АРМИИ УНИЧТОЖЕНА В ОДИН МИГ Несколько слов, пригоршня фактов – можно было бы счесть заголовок паникерским, но, как я убедилась позже, в этой дюжине слов была точно схвачена суть дела. Тем временем главный комиссар полиции призывал нас соблюдать общественный порядок. Парламент, Тайный совет и Кабинет министров, как нам сказали, проводили срочные заседания, а с военными командирами на фронте поддерживалась связь. Королевской семьи в Лондоне не было: еще на прошлой неделе военный корабль увез короля в Дели, где он был в безопасности. Я слышала, как читатели одобрительно бормочут при виде этих новостей: «Благослови их Господь, они целы». Для меня король был просто тупицей со страстью к филателии, но в те дни меня не раз поражала искренняя преданность, которую питали к Саксен-Кобург-Готской династии самые нищие и обделенные подданные короны – даже те, кто презирал правительство Марвина. В газете сообщали, что большая колонна солдат и техники выдвинулась из Олдершота, где располагался штаб армии и были размещены три дивизии, и из Колчестера к северу от Темзы, а особые поезда везли запас оружия и снарядов из Вулвичского арсенала. Продуктовые магазины уже опустели, потому что жители в панике начали скупать провизию, и правительство направило продовольственные потоки на особые склады, где еду должны были раздавать по карточкам. Я дважды перечитала газету и отдала ее мужчине, который с нетерпением ждал своей очереди.