Она прекрасно знает, но до сих пор не спрашивала меня напрямую. И впервые в жизни я рассказываю все как есть. Семнадцатого сентября я созвала гостей на дачу в Фэрингсё, которую я и Микаэла получили в наследство от мамы. Мы с Алексом поехали туда еще в первой половине дня, потому что я хотела все ему показать. Главное здание двухэтажное, с балконом над верандой. Вдоль одного торца растет дикий виноград, листья которого к тому времени уже начали краснеть. Дуб вот-вот пожелтеет, а обрывок веревки от качелей, на которых мы с Микаэлой в детстве раскачивались до небес, все еще свисал с толстой ветки. Многие поколения нашей семьи владели этим местом, дедушка утверждал, что его отец родился в большом доме в середине девятнадцатого века. Справа от дома находятся пристройки. Я показала Алексу столярную мастерскую, где по-прежнему пахло льняным маслом, краской и засохшим клеем. Верстак с рубанком, пилами и прочими инструментами. Над мастерской есть чердак, где составлены забытые старые стулья, а окна, обвешанные паутиной, прислонены к скату крыши. Мы забрались туда, и Алекс обнаружил среди опилок газеты сороковых годов с новостями времен Второй мировой войны. Страницы пожелтели и рассыпались в руках, но их по-прежнему можно было осторожно перелистать. Затем мы прошли мимо гостевого домика к мосткам, я опустила пальцы в воду и спросила, не хочет ли он искупаться. Он рассмеялся и ответил, что ему не очень-то хочется мерзнуть. Остальные приехали только вечером. Микаэла, Тесс, еще несколько человек, с которыми я вместе училась или работала, парочка известных лиц в музыкальной индустрии, и еще Симон, которого я пригласила в последний момент. Нас собралось человек двадцать, и некоторые хотели остаться на ночь. На деревьях и вокруг веранды висели цветные фонарики, освещая сентябрьский вечер приятным мягким светом. Из дома доносилась громкая музыка, смешиваясь с возбужденными голосами и смехом. На веранде стоял длинный стол с холодными закусками и свечами, я в голубом платье ощущала себя такой красивой. — Как ты? С тобой все в порядке? Я почувствовала чью-то руку на локте, повернулась и увидела Микаэлу. — Да, я в порядке, — ответила я и почувствовала, что так и есть. Прошло четыре месяца с тех пор. как мы похоронили маму, а она обожала устраивать шумные праздники в честь самой жизни. Я хотела начать заново, стать счастливой. После всего, что произошло в последнее время, этот вечер должен был оказаться началом чего-то новою. — Я так рада, что ты приехала, — сказала я, обнимая сестру. — Ты уже познакомилась с Алексом? — Пока нет. — Я должна вас познакомить. Мечтаю, чтобы ты увидела его. Весь вечер я была занята. Мы пили и ели, уровень звука все повышался. Симон обошел всех, как всегда очаровательный и неотразимый, и смеялся так, что его смех разносился эхом по всему саду. Он все время держался поближе ко мне, напоминал нам о лучших совместных часах, о тех ночах, когда мы смотрели на звезды, лежа на мостках. Несколько раз он повторял: «Дорогая, нам надо поговорить». Взяв гитару, он спел несколько моих любимых песен. Его чуть хрипловатый голос, его длинные чувствительные пальцы, ласкающие струны, и послание, что он не должен был причинять мне боль, что он раскаивается в своей ошибке. Но мне его извинения уже были не нужны. Я не хотела слушать лирические песни о вечной любви, обещания, что он любит только меня и мы должны начать сначала. Однако я все равно слушала, и фантазии о нас двоих крутились в голове. Особенно когда он потянул меня в одну из спален и стал целовать. Симон совершенно сбивал меня с толку. Оттолкнув его, я вышла в кухню, неся несколько пустых бутылок. Одну из них уронила, она ударилась о мраморную столешницу и разлетелась на тысячу осколков. Я ползала по полу, пытаясь собрать их, чтобы никто не поранился, — именно тогда я и порезала руку. Царапины были длиной в пару сантиметров, не очень глубокие и не болели. Выругавшись сквозь зубы, я вытерла кровь. Я снова вышла к гостям, решив избегать Симона, и у»«дурила сигарету, когда появился Алекс и шепнул мне на ухо, что он от меня такого не ожидал. Я ответила, что он меня, возможно, плохо знает. — Я полна неожиданностей, — сказала я с улыбкой и погладила его по щеке. Ночь была мягкая, как бархат, напряжение в теле отпустило. Алекс напомнил мне, что я влюблена в него, что уже счастлива. Мы потанцевали в траве у веранды, и я сказала ему, что мне хорошо. Я повторила это несколько раз: — Мне хорошо. Хорошо с тобой. Я смеялась, глаза Алекса блестели, у его поцелуев был вкус шампанского. Я предложила подняться наверх и лечь в постель. Часы уже показывали почти два, многие уехали или улеглись. Я взяла его за руку, и те, кто остались, видели, когда мы ушли. Симон тоже. Когда Алекс заснул, я снова встала. Мысли не оставляли меня. Я чувствовала, что должна поговорить с мужем. Он заслужил, чтобы я, по крайней мере, выслушала, что он хочет мне сказать. На веранде сидело несколько гостей, но Симона среди них не было. Чтобы ни с кем не столкнуться, я вышла через заднюю дверь и пошла босиком по траве. В стороне мерцали стеариновые свечи, голоса плыли над садом вместе с приглушенной музыкой. Я нигде его не нашла. Его сумка лежала в гостевом домике, так что я прилегла на кровать, думая о нем и обо всем, что он сказал мне в тот вечер. Вспоминала его знакомый запах, его вкус, то, как он ласкал меня за ушком, когда целовал. И еще я думала об Алексе, который лежал наверху и спал. И пыталась понять, чего же хочу. Через некоторое время я отключилась и задним числом была уверена, что меня усыпили. У меня нет иного объяснения тому, как я могла проснуться и почувствовать чье-то присутствие, слышать рядом с собой глубокое дыхание, но быть не в состоянии пошевелиться. И это был не Симон, его я знала вдоль и поперек. Это был кто-то другой. Мне стало очень неприятно, я испугалась. Кажется, я спросила, кто здесь, но не получила ответа. Конечно, память может меня подвести, ведь я много выпила. Но это было не так, как в одиночной камере, когда мне являлись видения. Тут я вообще ничего не видела. Шторы были опущены, в комнате царила полная темнота. Только это дыхание. Но, должно быть, я снова заснула, потому что следующее воспоминание — как я просыпаюсь с ощущением тошноты, вся залитая кровью, и понятия не имею, откуда она взялась. Инспектор полиции Тони Будин счел, что это очень странно. Когда он был в добродушном настроении, воспринимал мои воспоминания о другом человеке в комнате как видение, возможно, пьяные фантазии. Но чаще всего он давал понять, что считает это ложью как и многое другое, что я говорила. И, хотя ощущение было очень сильным и я знала, что не могла такое придумать, он вынудил меня перестать об этом говорить. В какие-то моменты он даже заставлял меня усомниться в самой себе. Но я знаю, что это правда. В ту ночь я ощущала присутствие другого человека. — Как долго вы с Симоном были вместе? — спрашивает Адриана. — Мы познакомились, когда мне было двадцать четыре, а ему двадцать шесть, — отвечаю я. — Были вместе восемь лет, из них четыре года в браке. — Он был музыкант? — Певец и гитарист. Поначалу выступал с другими знаменитыми артистами, ездил с ними на гастроли, а в перерывах работал барменом. Вскоре после того, как мы познакомились, его сольная карьера пошла в гору. Симон Хюсс был очаровательный парень с курчавыми непослушными волосами, который часто улыбался и заразительно смеялся. Улыбался и смеялся он и в баре в артистическом квартале Сёдер, куда я отправилась с подругами. Я дала ему явный намек, что заинтересована в знакомстве. Он был польщен и смущен моим вниманием. Мне это показалось таким трогательным. Так что я задержалась, когда другие отправились дальше, и дождалась, пока он закончит работу. Будучи истинным джентльменом, он предложил проводить меня, и где-то в районе Шлюза взял за руку. Он проводил меня до самого дома и не давал мне заснуть всю ночь. Многие говорили, что все произошло слишком быстро. Симона наверняка интересовали мои деньги или связи в музыкальной отрасли ради карьеры. Он только использует меня и двинется дальше, получив желаемое. Но все они глубоко ошибались. Он любил меня такой, какая я есть, и готов был целовать землю, по которой я ходила. Он смотрел на меня так, словно в его мире существовала только я. Когда же мы познакомилась поближе, мне стало ясно, что ему нужен кто-то, кто верит в него и поддерживает его, обеспечивает стабильное существование. Он нуждался во мне — точно так же, как я нуждалась в нем. Вскоре Симон перебрался ко мне в квартиру, которую купила мама — неподалеку от своей. Когда к нему пришел первый успех, мы переехали в квартиру побольше в Васастане и заказали роскошную двуспальную кровать, которая, по утверждению продавца, была снабжена особой системой пружин, обеспечивающей «ощущение невесомости». — Чувствуешь, дорогая? — проговорил он, впервые бросаясь на матрас в нашей новой спальне. — Мы невесомы! Он притянул меня к себе, так что я упала на него, и театрально застонал. — О, как я ошибся. Ты все же довольно тяжелая. Я принялась щекотать его в боку, и некоторое время мы боролись, но тут он поцеловал меня и стащил с меня одежду. Потом мы лежали рядом, потные и уставшие, и еще несколько лет спали и занимались любовью в этой кровати, в невесомости или без нее. — Ты была с ним счастлива? — спрашивает Адриана. Симон посватался ко мне, когда мы ездили на выходные в Париж, а свадьба состоялась на скале на острове в шхерах. Было приглашено более трехсот гостей, присутствовал и фотограф из газеты, получившей эксклюзивное право освещать нашу свадьбу. Мама, разумеется, пела, а Симон сделал мне сюрприз, исполнив песню, которую написал для меня. Все расчувствовались до крайности. Мы сказали друг другу «да», произнесли обещания. «Пока смерть не разлучит нас». В эту самую минуту порыв ветра поднял мой многометровый тюлевый шлейф. Симон шепнул тогда, что этого еще не хватало — чтобы меня сдуло в море и я утонула, сделав его вдовцом прямо в день свадьбы. Мы смеялись и долго не могли успокоиться: он удержал меня на земле, и получились потрясающие фотографии с его ослепительной улыбкой, моей искренней радостью и тюлем, который закручивался вокруг нас, как торнадо. — Да, мы были счастливы, — отвечаю я. — Пока он не растоптал все, что между нами было. * * * Моя первая встреча с адвокатом Лукасом Франке происходит в следственном изоляторе, в одном из помещений для допросов. Его пепельные волосы с проседью блестят и аккуратно уложены — даже когда он проводит по ним рукой, прическа остается идеальной. — Убитый, Симон Хюсс, был твоим мужем? — спрашивает он после приветствия. — Да, — отвечаю я. — Вернее — лгы собирались развестись. Кислород в комнате уже закончился, я говорю слишком быстро, хочу, чтобы все поскорее закончилось. Рассказываю про дачу на Фэрингсё. Как я проснулась в постели в гостевом домике, вся в крови, как пошла в туалет и все, что произошло в то утро до прибытия полиции. Через некоторое время Лукас Франке откашливается и просит меня рассказать о Симоне. — Ты говоришь, что вы с ним собирались развестись, у вас были натянутые отношения? — Он изменился, — отвечаю я. — Стал совсем другим человеком. — Что произошло? — Это случилось весной, — начинаю я. — Или еще раньше. Симон начал изменять, когда заболела моя мама. А потом она умерла, и тут я его застукала. После этого я познакомилась с Алексом, и мы были вместе все лето — до той самой вечеринки в сентябре. Я пытаюсь объяснить, какие чувства испытывала к Симону все это время. Я ненавидела его и с нетерпением ждала развода. Я по-прежнему любила его и горевала, что все оборвалось. Попытки безнадежны, и в конце концов я замолкаю. Как объяснить все это постороннему человеку, когда я сама не могу разобраться? Лукас Франке меняет, тему. Он хочет узнать, ощущала ли я угрозу со стороны Симона. Могла я действовать из опасений за свою собственную жизнь? В этан случае мы могли бы сослаться на необходимую оборону. Даже не задумываясь, я отвечаю «нет». Я действовала не из самообороны. Не хуже любого другого я понимаю: все выглядело бы куда лучше, если бы я чувствовала угрозу, но врать не могу. Я была расстроена, сердита на Симона, но не боялась его. Он никогда не применял насилия и даже не угрожал мне на словах. Он сделал мне больно, это так, но всячески пытался загладить это и помириться со мной. Адвокат что-то записывает в блокнот и вздыхает. * * * Лукас сказал, что все образуется, надо только сосредоточиться на чем-то одном. Потом попросил меня своими словами изложить все то, что произошло между мною и Симоном. Не то, что писали в газетах. Просил не спешить и ничего не пропускать. — Ты справишься с этим? — спросил он. — Газеты? — переспросила я. — Что ты имеешь в виду? Только в эту минуту я поняла, что измена Симона уже стала всеобщим достоянием, и все пикантные подробности обсасывались в прессе. Я не понимала, к чему теперь мои собственные слова. — Я вынужден задать тебе эти вопросы, — ответил Лукас Франке. — Тебе придется еще не раз отвечать на них во время допросов. К сожалению. В этом он оказался совершенно прав.