— Как тебе ребята из управления Долины Темзы? — спросил Бен, придвигая к ней бокал. Она сидела напротив, по другую сторону кухонного островка. — Нормальные ребята. — Даже Стрэттон? Я-то думал, Бриджес у нас спесивый придурок, но этот тип даже его за пояс заткнет. Джо отпила маленький глоток и улыбнулась. Алкоголь прошелся невидимыми успокаивающими пальцами вниз по шее, по груди. — Думаю, нельзя стать старшим инспектором, нарушая правила. — Кэррик вроде славный парень, — заметил Бен. — Как по-твоему, он гей? — Точно нет. Я видела фото его семьи. — Да ты что? А я был уверен. На девяносто пять процентов. — Твой детектор гейства всегда пошаливал. Когда вы с Полом познакомились, ты думал, что он на тебя поглядывает. — Верно, верно, — согласился Бен, поднимая бокал. Он сделал щедрый глоток и облизнул губы. — За гетеросексуала Пола и его замечательную коллекцию вин. — За Пола, — откликнулась Джо. Вино и правда было превосходное. — Надо же ему на что-то тратить свое богатство, — добавила она. Бен огляделся по сторонам: — Ну да, он вроде неплохо устроился. Помнишь, какое мы пойло когда-то хлобыстали? Три бутылки за десятку, кажется? — Я постаралась об этом забыть. Но помню, что похмелье было кошмарное. — Она указала пальцем на его футболку: — Не могу поверить, что ты до сих пор носишь эту штуку. К вопросу о былой славе. Спорим, ты сейчас и пятикилометровку не пробежишь? Бен улыбнулся: — Но-но, я еще не совсем развалился! Ее бокал был уже пуст. Бен подался вперед, чтобы налить еще, но Джо накрыла бокал ладонью: — Лучше не надо. Бен замер, держа наготове бутылку: — Лучше ее прикончить. Краденое имущество, надо уничтожить улики, и я не собираюсь отправлять это в раковину. Джо убрала руку, и он наполнил ее бокал. Они продолжали болтать — о Берлине, об их чудовищной велопоездке по Пиренеям, о том, как его родители как-то на Рождество удивительно громко занимались сексом. Джо понимала, к чему он стремится (и неважно, сознательно или нет), но отдалась течению беседы, словно ленивой реке. После стольких дней напряженной работы, когда приходилось вести себя крайне сдержанно, после всех этих тайн и полувранья… какое облегчение просто посидеть с человеком, от которого не нужно ничего скрывать. Гора с плеч. Так прошел час. Они допили бутылку, и Джо даже не стала протестовать, когда Бен откупорил еще одну. — Ну, а как насчет Фермана? — спросил он. — Таких больше не делают, а? — Он мне нравится, — ответила Джо. А потом, словно чтобы объясниться, добавила: — Кэррик говорит, он потерял дочь. Она тут же невольно подумала: почему я упомянула именно об этом? Бен откинулся на спинку стула, глядя куда-то вниз. Они погрузились в молчание. В воздухе плавали невысказанные слова, желающие воплотиться в жизнь. Радость куда-то улетучилась. Все дороги снова вели в одно и то же место — к тем жутким мгновениям после того, как узистка оставила их одних, когда живот Джо еще казался скользким от геля-смазки. — Пол говорит, ты… обратился за помощью, — наконец произнесла Джо. Бен поставил бокал на стол, посмотрел на нее, кивнул: — Еще рано делать выводы, но у них там дело поставлено неплохо. Господи, может показаться, что я совершенно ужасный, но если бы ты знала, какие туда ходят ребята… — Я рада, — сказала Джо. Бен снова отхлебнул вина. — Честно говоря, жалею, что не сделал этого раньше. Джо склонила голову набок. И мы все жалеем. Она повернулась к нему спиной, соскользнула с табурета, прошла под стеклянными потолочными панелями оранжереи к дверям, ведущим во внутренний дворик. В этой кухне ей было до клаустрофобии тесно, но чернота за окнами лишь отражала клаустрофобию обратно. Повернув тугую ручку, Джо раздвинула двери, впуская порыв прохладного ветра. Продолжался слабый дождь, влага сеялась на клумбы. По отражению в стекле было видно, что Бен тоже встал с табурета. — Джо, я знаю, я все просрал. Но я в этом раскаиваюсь. — Знаю. Ты говорил. Уже сто раз. — И сейчас я говорю серьезно. Ну, то есть… я всегда говорил серьезно. Просто, похоже, сейчас я по-настоящему все понимаю. Я… я много о себе понял за эти несколько месяцев. Даже не думал, что можно столько о себе узнать, что во мне столько всего есть… не знаю, понятно ли я говорю. Господи, у меня даже не получается нормально выразиться… Джо повернулась к нему. Он стоял, обхватив ладонями щеки, словно, нажимая на челюсть, можно заставить рот сформировать слова и вытолкнуть их наружу. И она подошла к нему. Не могла удержаться. Положила руки ему на плечи. Бен не плакал, но на его лице было написано такое отчаяние, что Джо притянула его к себе. Почувствовала, как он склоняет голову к ее голове. — Ничего страшного, Бен, — проговорила она. — …Этот человек. Я его даже не могу узнать теперь, этого человека. Эгоист. Высокомерный неудачник. Если бы я мог отправиться в прошлое, схватить его за шкирку и как следует встряхнуть, чтоб он начал получше соображать… — Ты не можешь это сделать, — напомнила она. — Мы не можем. Она ощутила, как по его телу проходит дрожь. Он обвил ее руками, и его голова чуть приподнялась. — Не можем? Точно? — спросил он. Она лишь запрокинула голову. Она знала, что дело в выпивке, но она давно не чувствовала такую близость с кем-либо. Она так устала бороться. Сражаться с работой, с квартирным хозяином, с обязанностями и ожиданиями — и просто с нудной рутиной ее чертовой жизни. Губы Бена приблизились к ее губам. Между ногами у нее возник жар предвкушения. Потому что это можно было бы сделать. Очень легко. Кровать была рядом, на втором этаже. Джо отстранилась. — Нет, — произнесла она. — Мы не можем. — Почему? — Потому что я напилась. И ты тоже. Нам обоим надо двигаться дальше. Он в отчаянии смотрел на нее. — Я пытаюсь, — сказал он. — Пытаюсь. Но не могу перестать о тебе думать. О том, как нам было хорошо. И о том, как тот человек, которым я тогда был, все испортил. Он потянулся к ней, и она отступила еще на шаг. — Бен, все кончено, — сказала она. — Этого не может быть. Даже сейчас она все еще хотела его. — Бен, не надо. Он как будто ее не слышал. Глаза у него были совершенно безумные. — Я теперь другой. Я уже не тот человек. — И я тоже другая, — ответила она, стряхивая с себя его ладонь. Казалось, Бена это обидело. Он не стал снова протягивать к ней руку. — Нельзя просто взять и разлюбить человека, даже если он сделал что-то ужасное. В голове у Джо мелькнула мысль о Стивене Каррутерсе, о бедной Салли, которая упорно отказывалась видеть, что ее муж сделал с их сыном. Может, Бен и прав. Может, в каком-то неподвластном ей уголке сердца она все-таки продолжает его любить — отчаянно, безнадежно. Но это не значит, что она непременно должна быть с ним. — Тебе нужно уйти, — сказала она. И вот вам, пожалуйста: черты его лица окаменели, несчастный взгляд исчез, словно сдернули маску. Вот он — прежний Бен. — Нет, — ответил он. — Не уйду, пока ты меня не выслушаешь. — Больше не о чем говорить. Это мой дом, и ты должен уйти. Он покачал головой: