– Ты меня заинтриговала. – Принято думать, что в Лос-Анджелесе нет своей культуры, – продолжает Габби. – А я надеюсь доказать тебе обратное. – Ты забываешь, что я прожила здесь почти двадцать лет. – Кстати, – поворачивается она ко мне, – как твои родители? Как Сара? – У мамы и папы все хорошо. Сара танцует в Лондонском балете. Живет она со своим парнем, Джеймсом. Сама я с ним не встречалась, но родителям он нравится. Дела у отца идут неплохо, так что мама может позволить себе работать на полставки. Родители не дают мне денег на жизнь, но каждый Новый год я получаю такую крупную сумму, что это вполне можно назвать рождественским бонусом. Словом, наша семья не из бедных. Я смотрю на пробегающие за окном улицы. Мы в той части города, которую я знаю не так уж хорошо. – Ну как, неплохо сегодня повеселилась? – спрашивает Габби. – Да, было здорово. Похоже, Кэйтлин скинула килограммов пятнадцать? – Вроде того, – откликается Габби. – Она хорошо справляется. Впрочем, она и до этого неплохо справлялась. Женщины не обязаны быть стройненькими, чтобы их ценили. Я прячу улыбку. Впрочем, что тут смешного? Ценность женщины и правда определяется не ее фигурой. Кэйтлин ничуть не изменилась после того, как сбросила свои килограммы. Забавно лишь то, что Габби не терпится высказать это вслух. Раздается звоночек. Габби быстро читает сообщение и тут же прячет от меня телефон. – Что там такое? – интересуюсь я. – О чем ты? Врать она так и не научилась. – Что за сообщение? – Да так, ерунда. – Дай-ка взгляну. Габби неохотно протягивает мне телефон. Я читаю сообщение. Оно от Кэтрин. «Еду домой с Итаном. Я очень легкомысленная?» Сердце у меня болезненно сжимается. Я молча возвращаю телефон Габби. – Эй, – окликает она меня. – Все в порядке. Я ничуть не расстроилась. – Голос у меня предательски дрожит. – Правда? – Все в порядке, – повторяю я. – Никто не запрещает ему встречаться с другими женщинами. Счастье еще, что я решила ехать домой с Габби. – Не хочу быть для него девочкой на одну ночь. Так что все к лучшему, Габби. Она недовольно хмурится. Я громко смеюсь, будто смех может прикрыть меня от ее жалости. – Итан – прекрасный парень. Я и сама это знаю. Но мне не нужны одноразовые отношения. Я снова бросаю взгляд в окно, но тут же поворачиваюсь к Габби. – Мне нравится Кэтрин, – говорю я. – Она очень приятная женщина. – Вообще-то, – раздается голос Марка, – я не в курсе твоих отношений с Итаном. Но если парень спит с другой женщиной, это еще не значит… – Да-да, я знаю. И все же мне ясно, что эту страницу нашей истории лучше перелистнуть. Мы встречались вечность назад. Зачем ворошить прошлое? – Хочешь, поговорим о чем-нибудь еще, – предлагает Габби. – Давай, если ты не против. – Почему бы нам не позавтракать утром в городе, пока Марк будет на работе? – Пожалуй, – говорю я, снова поворачиваясь к окну. – Хорошая мысль. Тут Габби и Марк принимаются жонглировать названиями ресторанов, о которых я даже не слышала. Марк спрашивает, какие завтраки мне нравятся – сладкие или в традиционном стиле. – Имеешь в виду, оладьи или яичница? – Вроде того, – кивает он. – Она любит булочки с корицей. – Обожаю булочки с корицей. Мы с Габби произносим это в один голос. В детстве мы с папой часто ездили в булочную «У Примо». Там продавали восхитительно теплые, пышные булочки с корицей. Каждое воскресенье я обязательно завтракала такой булочкой. Позже, когда я переехала к Габби, Тина покупала упаковку булочек из сырого теста и запекала их по выходным. Снизу они все время подгорали. Но даже не самая удачная булочка с корицей – лучшая в мире булочка. – И побольше сахарной глазури, – говорю я Марку. – И плевать на калории! Габби, если хочешь, я попытаюсь отыскать «У Примо», чтобы мы могли там позавтракать. – Прекрасно, – кивает она. – Ну что, мы почти у музея. Смотри вперед. Видишь огни? Я вглядываюсь в окно. Перед самым музеем мы тормозим на красный свет, и я наблюдаю открывшуюся передо мной картину. Огоньки уличных фонарей, выстроившихся плотными рядами. Это не те фонари, которые освещают наши улицы сегодня, а их предшественники – такие старомодные и такие прекрасные. Я внимательно разглядываю инсталляцию. В этой простоте есть своя красота. Свет фонарей на фоне чернильно-черной ночи. Волшебство, да и только. – Может, выйдем из машины? – предлагает Габби. – Марк, нельзя ли нам быстренько сфотографироваться? Как-никак, это первый вечер Ханны в Лос-Анджелесе. Марк согласно кивает. Дождавшись зеленого света, он паркуется у тротуара. Мы вылезаем из машины и идем к центру инсталляции. Марк достает телефон и начинает фотографировать нас с Габби. Вот мы стоим в обнимку на фоне фонарей. Вот целуем друг друга в щечку. Вот сверкаем «голливудскими» улыбками. Потом я предлагаю сфотографировать Марка и Габби. Мы с Марком меняемся местами, и я пытаюсь сделать снимок поэффектнее. Но для этого мне надо отойти подальше, чтобы фонарь тоже попал в кадр. Я пячусь на край тротуара, но и этого недостаточно. Что ж, подождем, пока загорится зеленый. – Секундочку, – говорю я Габби и Марку. Зажигается фигурка пешехода, и я выхожу на проезжую часть. Наконец-то! Теперь я могу сделать по-настоящему хороший снимок. Я жму на кнопку и проверяю фото. На всякий случай стоит сделать еще одно. Когда раздается скрежет шин, бежать уже поздно. Меня отбрасывает на край дороги. Удар, а за ним немыслимая тишина. Я смотрю на фонари. Смотрю на Габби и Марка. Они бросаются ко мне – в глазах ужас, рты приоткрыты. Видимо, они что-то кричат, но я не слышу ни звука. Я не чувствую ровным счетом ничего. Габби склоняется надо мной. Марк куда-то звонит. Голова у меня немыслимо тяжелая. На грудь давит так, будто на меня обрушился весь мир. Габби ужасно напугана. – Все в порядке, – говорю я ей. – Не волнуйся. Все хорошо. Она продолжает смотреть на меня в немом ужасе.