Выходя от начальника полиции, Монтальбано крыл его последними словами, и слова эти текли бесконечной рекой. Завидев Монтальбано, Латтес не обратил внимания на посох, но первым делом спросил: – Как ваш малыш? – Умер, – ответил комиссар сухо. Он был вне себя от злости. К черту данное Ливии обещание! Латтес поднялся со своего места и крепко обнял Монтальбано: – Мои соболезнования. Кстати, это выход! Комиссар уронил голову ему на грудь и издал звук, напоминающий икоту. – Вместо того чтобы быть рядом с моим малышом, я… я должен здесь, с вами… – Ради всего святого! – воскликнул Латтес, прижимая его к себе еще крепче. – Идите домой! Потом поговорим о деле! Монтальбано едва удержался, чтобы не поцеловать ему руку. Из кабинета Латтеса он вышел в одиннадцатом часу. Бегом сбежал по лестнице, не дожидаясь лифта. – В Маринеллу. Живо! – бросил он Галло. – Включим мигалку? – Да. Гонки на трассе «Формулы-1» проходят с меньшим успехом. По дороге Монтальбано пришло в голову, что, если его отстранили от дела, зря Мими будет еще одну ночь кувыркаться с Джованнини. Пусть отдохнет, бедолага! И он набрал Ауджелло. – Это Монтальбано. Можешь говорить? – Дорогой Паскуале! – закричал Ауджелло. – Ты где? Как я рад тебя слышать! Эх, неудачный момент! Значит, Джованнини рядом. – Я хотел сказать, если хочешь спрыгнуть, можешь спрыгнуть. – Почему? – Босс решил меня освободить. Мы больше не имеем отношения к делу. – Послушай, Паскуале, ты не можешь просто так взять и уйти! Слишком поздно, понимаешь? Если вышел на сцену – танцуй! Извини. До завтра! Значит, звонок был некстати. На парковке машины Лауры не было, он сразу заметил. Наскоро попрощался с Галло и вошел в дом. Лауры не было и на веранде. Не дождалась, точнее, ждала, но ждать надоело, и она уехала. Он сунул голову под кран, чтобы немного остыть, потом взял телефон и, немного подумав, позвонил. – Это Сальво. – Да? – ответила она ледяным тоном. Сохраняй спокойствие и постарайся объяснить, как было дело. – Лаура, я прошу у тебя прощения, меня вызвал начальник полиции и… – Что-то случилось, я поняла. Тогда почему так сухо? – Послушай, можно все исправить. Если ты спустишься через четверть часа, я за тобой заеду. – Нет. Совершенно невозмутимо. Сухо и холодно, как выстрел в грудь. Но он решил настаивать. – Еще не так поздно. Ты поужинала? – Я передумала. Голос был бесстрастным, в нем не было ни злости, ни отчаяния. Как гладкие стены, по которым скатываются, не оставляя следов, слова. – Хорошо, но я хочу тебя вернуть. – Слишком поздно. – Ладно, я все равно приеду. – Нет. – Побудем вместе хоть полчаса! – Нет. – Ты обиделась? Я звонил на работу, чтобы предупредить тебя, и на мобильный. Я не хотел… – Я не обиделась. – Хорошо. Завтра увидимся? – Не думаю. – Почему? – Я решила: этот вызов к начальнику, это знак… Все предопределено. Звонок Бонетти-Альдериги? Предопределено? Кем? – В каком смысле, извини? – В том смысле, что судьбе так угодно. Значит, между нами ничего быть не может. Что за бред! – Ты хочешь сказать, что веришь в эти глупости?! Она молчала, и тогда Монтальбано разозлился: – Может, ты и гороскопы по утрам читаешь? Лаура положила трубку. Монтальбано попробовал перезвонить, но ему никто не ответил. Аппетита, естественно, не было. Оставалось посидеть на веранде с сигаретой и виски, пока не уляжется злость, и пойти спать. Минутку, Монтальбано. Не кажется ли тебе странным, что единственное чувство, которое ты в данный момент испытываешь, – это злость? Не боль, не разочарование?