Выходит, Джованнини не обманывала Мими. Почему-то внутри у Монтальбано возник неприятный напористый звук, будто сработала сигнализация. Стараясь заглушить его, он еще раз прочел в атласе нужные страницы. И тут раздался звонок, такой резкий и сильный, что заглушил внутреннюю тревожную сигнализацию. Монтальбано не сразу понял, что звонит телефон. Сначала он решил не отвечать, а потом подумал: вдруг это Лаура – и снял трубку. – Комиссар, прощеньица прошу за то, что осмелился вас побеспокоить… – Слушаю, Катарелла! – Только что звонил синьор Микка! Интересно, кто это? По фамилии Микка комиссар помнил только Пьетро, туринца из учебника истории[11]. – А имя он тебе назвал? – Да-да, комиссар. Зовут-то его Джарра. Джарра Микка… А, Джеремикка! – Что сказал? – Просил, чтобы вы к нему зашли. – Послушай, Катарелла, поскольку мне надо кое-куда съездить, сделай-ка мне одолжение! – Слушаю вас, комиссар! Как пить дать вытянулся сейчас по стойке смирно. – Поищи в интернете информацию о процессе Кимберли. – Охотно, комиссар! Объясните мне только, как это пишется. – Постараюсь. Пиши: процесс. Минуты три Катарелла молчал. Возможно, искал ручку. – Катарелла! – Я здесь, комиссар! – Ты написал «процесс»? – Еще нет. – Почему? – Я вот думаю, там две «це» или две «эс»? Если он завис на слове «процесс», что же будет с «Кимберли»… Такими темпами понадобится неделя! – Катарелла, давай сделаем так: я напишу это на листочке и по дороге заскочу в комиссариат. По пути в Вигату комиссар размышлял над тем, что звонок Джеремикки был как нельзя кстати. Значит, у него есть новости от французского коллеги. Это означало, что в деле появятся новые подробности, и Монтальбано будет над чем поразмыслить. Плевать, что начальник полиции отстранил его от дела. Оно необходимо ему сейчас как воздух, хотя бы по одной простой причине: чтобы не думать о Лауре. У комиссариата он вышел из машины, оставив дверцу открытой, чтобы по-быстрому передать Катарелле листок бумаги с надписью «процесс Кимберли». – Вернусь через час. – Подождите, комиссар! – Что такое? Катарелла в смущении разглядывал носки своих ботинок, сжимая и разжимая кулаки. – Что у тебя? – Я должен вам кое-что сказать, не очень приятное, поэтому не знаю, говорить или нет… – Ладно, когда решишь, телеграфируй! – Комиссар, это не шутки! – Тогда говори скорее, мне некогда! – Комиссар, прошу вас, пройдите в ваш кабинет. Если это поможет поскорее от него отделаться… Он пошел, Катарелла следом. Дверь в кабинет оказалась закрыта. Он повернул ручку. Прямо перед его столом спиной к ним стоял Фацио. Услышав, что кто-то вошел, он обернулся, сделав шаг в сторону. Комиссар увидел на своем столе венок из белых цветов, какие обычно кладут на гроб. Он вздрогнул, вспомнив недавний сон. – Что… это… Слова застряли в горле. Фацио, мрачнее тучи, с беспокойством смотрел на Монтальбано: – А вы как думаете, комиссар? Классическое предупреждение мафии. В самом деле. Монтальбано подошел к шкафу, налил себе из бутылки воды. Голова заработала на всех оборотах. Чем объясняется эта угроза? Конечно, мафия пронюхала, что он интересуется «Ванессой» и «Бубновым тузом». Его убьют, если он не прекратит лезть куда не следует. Плохо дело! Ни клан Куффаро, ни Синагра себе такого не позволяли! Неужели сон в руку?! – Нужно сообщить начальнику полиции, – сказал Фацио. Монтальбано не ответил. Он треснул по столу так, что венок свалился на пол. – Катарелла, выбрось эту гадость на помойку! Катарелла наклонился, чтобы подобрать цветы. – Когда они его принесли? – спросил Монтальбано. – Минут за пять до вашего прихода. – Ты видел, кто принес? – Конечно. Толстяк Панцика, цветочник. – Фацио, пять минут тебе, приведи сюда этого Панцику. Сказать по правде, Монтальбано был ошарашен. Если б не этот дурацкий сон, хрен бы они взяли его на пушку! Толстяк Панцика оказался господином лет шестидесяти, розовым как поросенок. Он вошел, поздоровался и сразу заговорил: – Простите меня великодушно, если… – Вопросы здесь задаю я. – Как вам будет угодно. – Кто заказал тебе цветы? – Он не назвался. Позвонил по телефону.