* * * Четыре часа спустя в глубинах нейробиологической лаборатории в Пало-Альто Хелена изучает на мониторе карту воспоминания мыши о пережитом испуге – флуоресцентно подсвеченные нейроны, соединенные друг с другом паутиной синапсов, – когда в дверях появляется незнакомый мужчина. Слаксы, белая футболка и чуть более широкая, чем нужно, улыбка. – Хелена Смит? – Да? – Меня зовут Чжи Ун Черковер. Вы не могли бы уделить мне минуту? – Доступ в эту лабораторию ограничен. Вы не должны здесь находиться. – Прошу прощения за вторжение, но думаю, вам будет интересно услышать то, что я хочу сказать. Можно еще раз предложить ему уйти или сразу вызвать охрану. Однако он кажется безобидным… – Хорошо. Хелене вдруг становится неловко за свой кабинет, похожий на кошмар клаустрофоба и одновременно на берлогу страдающего накопительством. Тесное пространство без окон, крашеные стены из шлакоблоков. Не улучшают дела громоздящиеся вокруг стола коробки для документов, заполненные распечатками тысяч рефератов статей и исследований. – Простите за беспорядок. Сейчас я освобожу вам место. – Не беспокойтесь. Мужчина втаскивает следом складной стул и усаживается напротив. Глаза его скользят по стенам, почти полностью покрытым снимками высокого разрешения с картами воспоминаний мышей и нейронной активности больных деменцией и синдромом Альцгеймера. – Так чем могу помочь? – Мой работодатель весьма впечатлен вашей статьей, опубликованной в «Нейроне». О визуализации памяти. – У него есть имя? – Ну, это зависит… – От чего? – От того, как дальше пойдет наш разговор. – Зачем мне вообще разговаривать с человеком, представляющим неизвестно кого? – Ваша стэнфордская стипендия истекает через шесть недель. Хелена удивленно поднимает бровь. – Мой босс платит мне достаточно хорошо, чтобы я знал все о людях, которые его интересуют. – Вы ведь понимаете, насколько зловеще это звучит, правда? Чжи Ун запускает руку в свою кожаную сумку и выуживает оттуда скоросшиватель с синим корешком. Та самая заявка Хелены. – Ну конечно! Вы из «Маунтинсайд-Кэпитал»! – Нет. И они не собираются финансировать ваши исследования. – Тогда откуда это у вас? – Неважно. Никто не даст вам денег. – Почему? – Вот поэтому. – Он небрежно бросает ее заявку на грант поверх беспорядка на столе. – Она недостаточно амбициозна. Это практически то же, чем вы занимались в Стэнфорде последние три года. Никакой масштабности. Вам тридцать восемь – в современной науке все равно что девяносто. Очень скоро вы проснетесь однажды утром и поймете, что ваши самые светлые дни остались позади. Что вы потеряли… – По-моему, вам лучше уйти. – Я не хотел вас обидеть. Если позволите – ваша проблема в том, что вы боитесь попросить того, чего действительно хотите. Кажется, он ее провоцирует, хотя и непонятно – зачем. Хелена знает, что не должна поддаваться, но ничего не может с собой поделать. – И почему же я боюсь попросить того, чего действительно хочу? – Потому что это слишком круто. Вам нужна не семизначная сумма, а девятизначная. Может быть, даже десятизначная. Нужна команда программистов, чтобы помочь разработать алгоритм комплексной каталогизации и отображения человеческой памяти. Нужно оборудование для проведения испытаний на людях. Хелена пораженно смотрит на него через стол. – Я даже близко не упоминала подобного в заявке! – А что, если мы дадим вам все, что только попросите? Неограниченное финансирование. Как вам такое? У нее начинает бешено колотиться сердце. Значит, вот как это случается? Она, как наяву, видит перед собой кресло за пятьдесят миллионов долларов, которое мечтает сконструировать с тех самых пор, как мама начала все забывать. Странно, но раньше оно никогда не представало перед Хеленой полностью готовым, только в виде чертежей в заявке на патент под давно придуманным заглавием «Система для проецирования долговременных всеобъемлющих воспоминаний с эффектом погружения». – Хелена?.. – Если я соглашусь, вы скажете, на кого работаете? – Да. – Тогда я тоже говорю «да». Он называет имя. Пока она пытается подобрать отвисшую челюсть, Чжи Ун достает из сумки еще один документ и протягивает Хелене через стену из коробок. – Что это? – Договор найма и подписка о неразглашении. Это обязательно. Полагаю, условия вы найдете крайне щедрыми. Барри 4 ноября 2018 г. Кафе расположено в живописном местечке на берегу Гудзона, вблизи Вестсайдского шоссе. Барри появляется пятью минутами раньше условленного, но Джулия уже сидит снаружи, за столиком под зонтом. Они коротко и неловко обнимаются, будто оба сделаны из стекла и боятся раздавить друг друга. – Рад тебя видеть, – говорит он. – Я тоже. Они усаживаются. Рядом появляется официант, готовый принять заказ на напитки. – Как дела у Энтони? – спрашивает Барри. – Отлично. Занят сейчас переделкой фойе в Льюис-билдинг. А у тебя на работе все нормально? Барри не рассказывает о самоубийстве, которое не смог предотвратить позавчера ночью. Они просто болтают о том о сем, дожидаясь, пока принесут кофе. Сегодня воскресенье, и в кафе многолюдно. За каждым столиком в пределах видимости льется оживленная беседа, слышатся взрывы смеха, и лишь они двое молча потягивают кофе в тени. Им столько есть что обсудить и нечего сказать друг другу. Вокруг головы Барри вьется бабочка. Он осторожно отмахивается, прогоняя ее прочь. Иногда, лежа в постели без сна, он представляет себе, как они с Джулией наконец поговорят по душам. Как он поделится с ней тем, что все эти годы терзало его изнутри – боль, гнев, любовь, – и потом выслушает ее. Чтобы он понял ее, а она – его. Когда они встречаются, все, однако, выходит не так. Барри не может открыть Джулии сердце, которое всегда словно заперто и стиснуто зарубцевавшейся раной. Сама по себе неловкость наедине с ней его уже не беспокоит – он давно примирился с тем, что в жизни время от времени приходится смотреть в лицо своим неудачам. Порой они принимают форму людей, которых ты любил когда-то. – Что бы было с ней сейчас?.. – произносит Джулия. – Хочу надеяться, сидела бы здесь, с нами. – Я имею в виду, кем бы она стала. – А… Юристом, конечно. Джулия смеется – один из самых прекрасных звуков, которые Барри слышал в своей жизни и даже не помнит, когда в последний раз. В то же время это как удар – словно приоткрылось потайное окошко в душу человека, которого ты знал. – Она всегда спорила, по любому поводу, – говорит Джулия. – И обычно победа оставалась за ней. – Мы были легкой добычей.