– Это не в нашей воле, – заметила Хильда. – И все-таки она до сих пор сохранила свой веселый нрав. Помнишь, как она чуть не лопнула со смеху, когда ее старая коза сжевала все белье, которое миссис Дэниел вывесила сушиться на веревке… Их спор, который мог продолжаться до бесконечности, прервал приехавший на машине кузен. Сестры засуетились, словно пара всполошившихся куриц, стали проверять, не забыто ли чего: сумки, зонты, испеченный ими торт, завернутый в газету букет желтых нарциссов. – До завтра! – Желаю хорошо повеселиться! Джудит смотрела, как они, возбужденно кудахтая, забрались в старую развалину на колесах и поехали. Она махала им вслед, и они тоже ей махали, пока машина, извергая облака черного дыма, не скрылась из виду. Она осталась одна. И Билли Фосетт знал, что она одна. Он притаился в своем коттедже чуть дальше по дороге, и это означало, что нельзя мешкать, нет времени прохлаждаться. Джудит сняла свой плащ с крючка в гардеробной, свернула его и пихнула в рюкзак с едой. Повесив его на плечо, вышла через черный ход и с торжественной, медлительной тщательностью заперла дверь, а громадный ключ, придя в гараж, положила в велосипедную сумочку с гаечными ключами. Затем вывела велосипед на гравий, осмотрелась по сторонам и, убедившись, что Билли Фосетта поблизости не видно, вскочила в седло и помчалась прочь. Она покидала Уиндиридж, словно убегая от страшной опасности – быстро и украдкой. И самое ужасное, что теперь так будет всегда, раз Билли Фосетт живет у них под боком. Возвышенность Веглос в четырех милях от Пенмаррона была, несмотря на скромную высоту, заметным ориентиром и местной достопримечательностью. Узкие тропинки поднимались на вершину и тянулись вдоль склонов, а вокруг раскинулись вересковые пустоши, кое-где попадались маленькие фермы, рос боярышник и виднелись рощицы чахлых дубков, искривленных постоянным натиском ветра. На плоской вершине Веглоса, которую опоясывала сложенная насухо каменная стена, возвышались груды гранитных валунов, наваленных друг на друга в виде пирамид, – памятники доисторических времен. Внизу склоны были покрыты густыми зарослями ежевики, папоротника-орляка и утесника, сквозь которые бежали извилистые дернистые тропки. Здесь в изобилии росли полевые цветы: вереск, чистотел и первоцвет, а канавы летом зарастали крупными стеблями наперстянки с ее трубчатыми венчиками. Это древнее место было окутано тайной. На верхних склонах сохранились останки поселений каменного века – круги из отдельно стоящих каменных глыб. В дождливый день, когда все вокруг застилал туман с моря, а со стороны деревни Пендин доносился сквозь мглу вой корабельных сирен, нетрудно было поверить, что души тех низкорослых, смуглых людей, что воздвигли эти сооружения, все еще обитают на Веглосе и невидимо следят за пришельцами, осмелившимися нарушить их покой. Когда Данбары жили в Ривервью-хаусе, они иногда совершали путешествия на Веглос – весной или в сентябре, когда поспевала ежевика. Такой пикник всегда занимал целый день, и, поскольку короткие ножки Джесс вряд ли одолели бы расстояние до холма, Молли заставляла себя сесть за руль маленького «остина». Филлис неизменно сопровождала их, и все, даже маленькая Джесс, несли с собой сумки с провизией. Эти дни запечатлелись в памяти Джудит как особенно счастливые. Но сейчас она впервые приехала сюда на велосипеде, и это была изнурительная поездка – большую часть пути пришлось подниматься в гору. Но в конце концов она въехала внутрь каменной стены, окружавшей верхнюю часть возвышенности, и оказалась перед тропинкой, взбирающейся на вершинное плато. Пробраться к тропинке можно было, только карабкаясь по сланцевым уступам, то есть на велосипеде тут было уже не проехать, так что она, оставив его лежать в кустах утесника и ежевики, повесила на плечо свой рюкзачок и начала долгое пешее восхождение. День был холодный, но солнечный, по бледному небу плыли облака, горизонт застилал легкий морской туман. Дерн приятно пружинил под ногами, и время от времени Джудит останавливалась, чтобы перевести дух и окинуть взглядом открывающееся перед ней, словно на карте, сельское раздолье с безграничным морем: к северу тянулась изогнутая кромка берега с маяком вдали, на юге поблескивали в дымке залив Маунт и Ла-Манш. Наконец Джудит добралась до плато, образующего вершину Веглоса; перед ней возвышалась одна из каменных «пирамид». Теперь остался последний подъем – по отлогой полуразрушенной стене. Выискивая в камне выемки, за которые можно было держаться пальцами, ставя ноги на выступы, она карабкалась наверх через заросшие колючками ложбины и вскоре, бросая вызов ветру, очутилась на вершине. Весь мир расстилался у нее под ногами. Было уже за полдень; она присела на корточки, укрываясь от ветра за пожелтевшим от лишайника валуном, теплое солнце ласкало ей щеки. В этом тихом и уединенном месте только дыхание ветра да птичий гомон составляли компанию Джудит. Гордая тем, что преодолела все препятствия и достигла цели, Джудит позволила себе расслабиться и разглядеть детали раскинувшегося перед ней ландшафта: радующее глаз лоскутное покрывало полей; небольшие фермы, уменьшенные расстоянием до игрушечных размеров; идущий за плугом пахарь со своей лошадью и вьющаяся над ними туча белых чаек. Полуостров Лизард тонул в блеклом сиянии, зато можно было различить вдали бледные очертания Пензанса – церковную колокольню и купол здания банка. Морской берег за Пензансом терялся из виду. Джудит подумала о той дороге, что тянулась вдоль прибрежных скал к Роузмаллиону и Нанчерроу; подумала о Лавди – интересно, чем она занимается сегодня; подумала о Диане. И ей захотелось, чтобы Диана была сейчас здесь, сидела подле нее. Одна только Диана, и никто больше. Лишь ей Джудит могла бы открыться – рассказать о Билли Фосетте, попросить совета. Спросить, что же все-таки ей делать. Ведь даже на вершине Веглоса Билли Фосетт был у нее за спиной, преследовал ее, черным вороном гнездился в ее мыслях. Можно крутить педали и шагать до тех пор, пока не упадешь от изнеможения, но даже это не поможет унять грызущие душу страхи и тревожные мысли, что безостановочно, бесплодно вертятся в мозгу. Хуже всего то, что не с кем поделиться. Все утро Джудит бессознательно перебирала всех близких ей людей в поисках того, кому бы могла поведать свою страшную тайну, но так никого и не нашла. Мама? Исключено. Она на другом краю света, а если бы и была здесь, в Ривервью… Джудит понимала, что ее мать по природе слишком чиста, слишком ранима, чтобы взвалить на ее плечи такой страшный груз. Она будет шокирована, впадет, как обычно, в истерику, и из всего этого выйдет больше вреда, чем пользы. Филлис? Но она работает теперь у миссис Бесингтон в Порткеррисе, а Джудит не знала, где живет миссис Бесингтон, да и с трудом могла представить, как это позвонить в дверь и сказать незнакомой женщине, что ей нужно поговорить с ее прислугой. Может, тетя Бидди? Она выслушает ее, вероятно, прыснет со смеху, а потом вознегодует, свяжется с тетей Луизой и устроит скандал. Отношения между двумя тетками Джудит, такими разными, никогда не отличались теплотой, и, открывшись тете Бидди, она только подлила бы масла в огонь; об их неизбежной ссоре и о том, как все это сказалось бы в будущем, страшно было и подумать. Хетер? Или Лавди? Но они обе еще младше Джудит и в такой же степени неискушенны. Они лишь уставятся на нее во все глаза, разинув рот от удивления, или будут хихикать, или станут задавать массу вопросов, на которые нет ответа; все это будет только пустой тратой времени. Не было никого, кто мог бы помочь, и ничего другого не оставалось, как решать проблему самой. Всеми правдами и неправдами, но ей придется защищаться в одиночку. И если ее худшие опасения подтвердятся, если по какой-нибудь невообразимой причине тетя Луиза потеряет рассудок и, поверив льстивым речам Билли Фосетта, согласится выйти за него замуж, то Джудит не останется в Уиндиридже – она переедет в Плимут к тете Бидди. Пока Фосетт обитает у себя в коттедже дальше по дороге, это еще терпимо, она все-таки сможет не подпускать его к себе. Но при первом же намеке на то, что тетя Луиза собирается стать миссис Фосетт и отдать Уиндиридж в распоряжение полковника, Джудит начнет собирать вещи. Итак, какой-никакой выход все же найден. С невеселой решимостью она попыталась забыть о неприятностях и настроиться на более веселый лад. Какое-то время ушло на то, чтобы обследовать все «пирамиды», потом она подкрепилась и передохнула, сидя на слабо пригревающем солнце, пока его не закрыли облака и не похолодало. Тогда она собрала рюкзак и направилась вниз по склону туда, где в дернистых лощинах в изобилии рос первоцвет, и стала рвать цветы, перевязывая букеты шерстяными нитками, пока охапка стеблей не перестала помещаться в руке. От ползания на корточках у нее одеревенели спина и ноги. Закончив третий букет, она встала и, морщась от покалывающей боли, потянулась всем телом, от затекших плеч и до коленей. Посмотрев на небо, Джудит увидела, что с запада надвигаются темные тучи, и поняла, что в скором времени польет дождь. Самое время поспешить домой. Она открыла рюкзак, вынула оттуда дождевик и надела его, а цветы положила внутрь, поверх остатков еды; потом застегнула ремешки, закинула рюкзак за спину и побежала по тропинке вниз по склону, пока не добралась до места, где лежал наполовину скрытый кустами велосипед. Она была еще на полпути к деревне, когда небо окрасилось в цвет гранита и хлынул дождь. Настоящий ливень, он начался не постепенно, а обрушился внезапной лавиной, и в считаные секунды Джудит вымокла до нитки. Но ей все было нипочем. На самом деле как-то даже весело мчаться сквозь дождь, хлещущий в лицо и каплями стекающий с волос по затылку, отважно рассекать колесами лужи. Вверх по склону (слишком круто для велосипеда, пришлось идти пешком), затем через деревню и далее по шоссе. Мимо нее проносились автомобили, прогрохотал в сторону Порткерриса автобус, за его затуманенными стеклами размыто вырисовывались лица пассажиров. Вдобавок к холоду вместе с дождем поднялся резкий ветер, но, несмотря на закоченевшие руки, тело Джудит пылало от возбуждения и физического напряжения. Вот наконец и Уиндиридж. Она заехала в ворота и стала подниматься по дорожке через сад. Поставив мокрый велосипед в гараже, достала из сумочки для инструментов ключ от заднего входа и поспешила к дому. Сейчас примет горячую ванну, повесит мокрую одежду сушиться в кухне и приготовит себе чаю. Славно оказаться в доме, под крышей. В кухне тепло и без Эдны с Хильдой очень тихо. Только тикают старые часы на стене, да гудит в трубе горящий уголь. Джудит сняла мокрый плащ и бросила его на стул, потом нашла пустые банки из-под джема, налила туда воды и поставила в них букеты первоцвета, чтобы они напитались влагой и оправились от переезда. Оставив банки с цветами и рюкзак на кухонном столе, она вышла из кухни в холл и стала подниматься по лестнице. В это время зазвонил телефон, стоявший на комоде в холле. Она вернулась и взяла трубку, но не успела вымолвить ни слова, как с ней заговорили: – Джудит? Она похолодела. – Джудит, ты слышишь? Это Билли Фосетт. Я все высматривал тебя и увидел, как ты вернулась. Немного волновался о тебе – такая погода… Подумал, надо проверить, как ты там… – У него слегка заплетался язык: видно, он уже успел как следует приложиться к бутылке с виски. – Забегу, и мы выпьем с тобой чайку. – (Она почти перестала дышать.) – Джудит? Ты меня слышишь?.. Джудит осторожно опустила трубку на рычаг. Она стояла не шелохнувшись, со спокойствием отчаяния, в голове было совершенно пусто. Билли Фосетт вышел на охоту… Но с ней все будет в порядке. Слава богу, дорогая, любимая тетя Луиза заперла парадную дверь и все окна первого этажа. Остался только черный ход… Она бросилась тем же путем, каким пришла, в кухню, потом в судомойню; достала ключ, плотно прикрыла дверь и заперла ее изнутри. Хорошо смазанный старый механизм надежно защелкнулся. За первый этаж теперь можно не волноваться. А второй?.. Она побежала обратно в холл и кинулась вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки разом, – нельзя терять ни секунды. Прошлой ночью, в ее сновидении, он вооружился лестницей и взобрался к ее открытому окну. Жуткие образы сновидения снова воскресли у нее в сознании: на фоне ночного неба возникают его голова и плечи, появляется желтозубая улыбка и колючие глаза… Окна в спальнях и на лестничной площадке стояли открытыми. Джудит бегала из комнаты в комнату, закрывая и запирая каждое на щеколду. Последней была комната тети Луизы, и, лихорадочно копошась с задвижкой, она увидела сквозь пелену дождя, как в воротах сада показался Билли Фосетт в мокром макинтоше и быстрым шагом направился по гравиевой дорожке. Джудит бросилась плашмя на пол и, перекатываясь по ковру, как бревно, забилась в тесную, душную тьму под тетиной огромной двуспальной кроватью из красного дерева. Сердце выскакивало из груди, и ей трудно было дышать. «Высматривал тебя. Увидел, как ты вернулась». Она представила, как он сидит у своего окна, со стаканом виски, а может, и с биноклем, как будто дежурит в форту на границе, готовый пристрелить любого афганца, который попадется ему в поле зрения. Он караулил и ждал. И был вознагражден за свое терпеливое ожидание. Он знал, что она совершенно одна. Сквозь шум дождя она слышала, как он шагает по гравию. Кулаком стучит в парадную дверь. Потом загремел звонок в кухне – резкий звук прокатился по пустому дому. Она лежала не шелохнувшись. – Джудит, я же знаю, что ты там! Вдруг она вспомнила о всегда открытом маленьком окошке в кладовой и в ужасе зажала кулаком рот. Но здравый смысл пришел ей на помощь; только крошечный младенец мог бы протиснуться в это окошко, не говоря уже о том, что на нем была натянута тонкая проволочная сетка от ос и мух. Его шаги стали удаляться, протопали вдоль боковой стены дома и стихли где-то в отдалении. Наверно, он намеревался попытать удачи с черного хода. Джудит вспомнила крепкий тюремный замок и воспрянула духом. Она тихо лежала и прислушивалась, ее слух стал острым, как у сторожевого пса. Тишину нарушали только барабанный стук дождя и вкрадчивое тиканье настольных часов тети Луизы. Тик-тик-тик – скороговоркой шептали часы. Она ждала. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем снова стали различимы его шаги – он возвратился к парадному входу. – Джудит! – рявкнуло под самым окном, и она чуть не подскочила от испуга. Ясно было, что он, промокший и разочарованный, начал терять самообладание и уже сбросил маску вежливости и дружелюбия. – Что за игру ты тут затеяла?! Очень грубую игру, черт подери! Спускайся и впусти меня!.. Она не двинулась с места. – Джудит! Он возобновил атаку на парадную дверь, замолотил по крепкому дереву с исступлением буйнопомешанного. Потом в кухне опять неистово загремел звонок. Наконец звон умолк. Установилась долгая тишина. Ветер жалобно выл, толкаясь в окна, заставляя дребезжать рамы. И Джудит благодарила этот ветер и дождь, что лил не ослабевая, ибо не мог же Фосетт, ничего не добившись, стоять там вечно и мокнуть. Без всякого сомнения, долго он не выдержит, признает свое поражение и уберется восвояси. – Джудит! Теперь это был уже рыдающий вопль. Последняя печальная, безнадежная мольба. Он терял надежду. Она не отвечала. Потом она услышала, как он произнес – чересчур громко для человека, разговаривающего с самим собой: «Ах, чтоб тебя… твою мать!» – немного потоптался на месте, а потом двинулся по дорожке к воротам. Наконец-то он уходил. Оставил ее в покое. Она подождала, пока шаги почти совсем затихли, вылезла из своего укрытия, подползла к окну и, прячась за занавесками тети Луизы, как можно быстрее и осторожнее выглянула наружу. Он был уже за воротами, и поверх живой изгороди виднелась его макушка; топал понуро к своему коттеджу. Через мгновение он исчез. От облегчения Джудит вмиг ослабела, словно сдувшийся воздушный шарик, повисший сморщенным, потерявшим упругость клочком цветной резины. Колени у нее подогнулись, она осела на пол и какое-то время оставалась в этой позе. Она победила в схватке, но это была горькая победа, доставшаяся такой дорогой ценой: Джудит была слишком измучена и напугана, чтобы торжествовать. Вдобавок еще и замерзла. Она так и не успела обсохнуть после своей велосипедной поездки под проливным дождем и вся дрожала от озноба, но у нее не было сил, чтобы подняться на ноги, добраться до ванной, вставить пробку и открыть горячий кран. Он ушел. Внезапно ее лицо сморщилось, как у несчастного ребенка. Она прислонилась лбом к твердой, полированной боковой стенке туалетного столика тети Луизы, и слезы беззвучно потекли ручьями по ее щекам. На следующее утро тетя Луиза отвезла Джудит назад в «Святую Урсулу». Кончились короткие каникулы, и она снова облачилась в свою школьную форму. – Надеюсь, ты весело провела время. – Да, замечательно, спасибо. – Как неудачно сложилось, что мне пришлось оставить тебя в воскресенье. Но я знаю, что ты не из тех детей, кому вечно нужна нянька. И молодец. Терпеть не могу этих избалованных неженок. Жалко, что ничего не вышло с Хетер Уоррен, но мы придумаем что-нибудь во время пасхальных каникул. Меньше всего Джудит хотела думать сейчас о пасхальных каникулах. Она сказала: – Мне очень понравился велосипед. – Я присмотрю за ним в твое отсутствие. Джудит не знала, что еще сказать: велосипед был единственной отрадой за все выходные, и теперь она хотела только одного – поскорее вернуться к заведенному ритму жизни, к привычной учебной рутине, в знакомую школьную обстановку. Единственное, о чем Джудит искренне сожалела, так это о том, что не навестила мистера Уиллиса. Сегодня утром у нее было свободное время, но она нашла разные предлоги, чтобы не ехать, и упустила эту возможность. Нельзя забывать старых друзей, она прекрасно это понимала, но Билли Фосетт и тут ухитрился все ей испортить. Школа Св. Урсулы 8 марта 1936 г. Дорогие мама и папа! Я опять задержалась с ответом на целую неделю, потому что была у тети Луизы на коротких каникулах. Спасибо вам за письмо. Я очень хочу, чтобы вы написали о Сингапуре и о вашем новом доме на Орчард-роуд. Я уверена, что он просто прелесть и что вы быстро привыкнете к тамошней жаре и влажности. Забавно будет видеть вокруг себя желтые китайские лица вместо черных тамильских, как в Коломбо. А тебе, мама, к тому же больше не надо садиться за руль. Погода во время каникул была не очень хорошая. Тетя Луиза купила мне велосипед – зеленый «рали». В воскресенье она играла в гольф с друзьями, а я взяла еды в дорогу и поехала на велосипеде на Веглос. Там уже вовсю распускается первоцвет. Я звонила Хетер, но мы не смогли встретиться, потому что она уезжала в Бодмин к своей бабушке. Про выходные достаточно. Оставалось лишь то, о чем она написать не могла. Письмо, однако, получалось слишком короткое, и она старательно продолжила: