Очень здорово было вернуться в школу и снова увидеться с Лавди. Ее сестра Афина вернулась из Швейцарии и провела выходные в Нанчерроу. Она привезла с собой приятеля, но, по словам Лавди, этот молодой человек оказался ужасным занудой и в подметки не годится обходительному и милому Джереми Уэллсу. Простите за такое короткое письмо, но мне нужно идти готовиться к тесту по истории. С любовью, Джудит. Полли и Джон Ричардс, друзья и партнеры Луизы Форрестер по гольфу, были «военно-морской» четой, которая после выхода Джона в отставку сказала «прощай» Альверстоку с Ньютон-Феррарза и купила солидный каменный дом близ Хелстона с раскинувшимся на три акра садом и обширными служебными постройками. Отец Полли был удачливым пивоваром, и, очевидно, какая-то доля сколоченного им состояния перешла к ней, поскольку супруги жили на широкую ногу по сравнению с большинством своих вышедших на пенсию товарищей. Они могли позволить себе держать прислугу – отставного главного старшину и его жену с экзотическим именем Мейкпис, а также ежедневно приходящую домработницу и штатного садовника – сурового молчуна, который работал от зари до зари, а на ночь, убрав инструмент, скрывался, как барсук в норе, в своем домике за оранжереями. Освобожденные от хозяйственных забот, Ричардсы могли предаваться насыщенной, активной «светской» жизни. Они держали собственную яхту в Сент-Мозе, и летние месяцы целиком посвящали плаванию под парусом в прибрежных водах южного Корнуолла и участию в различных регатах. В течение всего года к ним приезжали погостить друзья, а в те дни, когда они не развлекались парусным спортом и не принимали гостей, Ричардсы направлялись на поля и за карточные столы пенмарронского гольф-клуба. Там-то они и повстречались с Луизой и после многочисленных дружеских поединков на поле для гольфа стали ее хорошими знакомыми. Полли позвонила Луизе по телефону. После недолгого обмена любезностями она перешла к делу. – Сожалею, что не смогла пригласить вас загодя, но не могли бы вы приехать к нам завтра вечером на партию бриджа?.. Да, верно, среда, двадцать второе. Луиза справилась со своим настольным календарем-ежедневником. Если не считать назначенного визита к парикмахеру, день свободен. – Как любезно, с превеликим удовольствием! – Отлично! У нас гостит старый приятель Джона, он ждет не дождется хорошего бриджа. Сможете быть у нас к шести? Это немножко рановато, но тогда мы сможем сыграть партию перед ужином, и вам не придется возвращаться домой слишком поздно. Пока до нас доберешься – всю задницу себе отобьешь! – Неразборчивость Полли в выражениях давала себя знать и на поприще парусного спорта, где она прославилась своими потоками брани, которые разносились по всей округе, когда их яхту, скользившую по серой ряби Фалмутского залива, несло ветром прямиком на какой-нибудь бакен. – Пусть вас это не беспокоит. Удовольствие того стоит. – Тогда до завтра. – И без дальнейших разговоров Полли положила трубку. Дорога действительно была долгая, но Луиза знала, что ее усилия не пропадут даром, и ожидания оправдались с лихвой. Чудесный вечер. Друг Джона Ричардса был генералом морской пехоты, красивым мужчиной с ироническим складом ума и интересным рассказчиком. Бокалы только успевали наполняться. Еда и вино были отменными. К тому же Луизе весь вечер выпадали хорошие карты, и разыгрывала она их безупречно. Когда была сыграна последняя партия и подведен итог, небольшие денежные суммы перешли из одних рук в другие. Луиза достала свой кошелек и положила туда выигрыш. Часы на каминной полке пробили десять, она защелкнула застежку сумочки и объявила, что ей пора собираться домой. Ее умоляли остаться, сыграть еще партию, выпить «на дорожку», но она стойко преодолела все искушения. В холле Джон помог ей надеть шубку и, после того как Луиза распрощалась со всеми, вышел с ней в темную, сырую ночь и усадил гостью в ее автомобиль. – Луиза, вы уверены, что с вами все будет в порядке? – Абсолютно. – Тогда ведите машину осторожно. – Огромное спасибо! Изумительный вечер. Она поехала. Стеклоочистители ходили по стеклу взад-вперед, мокрая дорога впереди блестела в свете фар, подобно черному атласу. Она направилась через Маразион, в сторону Пензанса, а когда добралась до поворота, выводящего к автостраде на Порткеррис, внезапно решила, что в такой ненастный вечер не стоит тратить время и ехать кружным путем, лучше направиться напрямик, по узкой проселочной дороге через вересковые пустоши. Это была неудобная, неровная дорога с неожиданными поворотами, крутыми подъемами и спусками. Зато Луиза хорошо знала ее и рассчитывала, что ей не будут мешать другие машины, да и путь сократится на пять миль. Приняв это решение, она свернула не направо, а налево, потом повернула еще раз и повела машину вверх по крутому поросшему лесом склону, выходящему на безлесые возвышенности. В черном небе не видно было ни единой звезды. Впереди по дороге, в четырех милях от Луизы и в том же направлении, двигался старый разбитый грузовик, за рулем которого сидел Джимми Джелкс. Он возвращался в Пендин. Отец его, Дик Джелкс, владел маленькой, нещадно эксплуатируемой фермой в тех краях, держал свиней и кур, выращивал картофель и капусту брокколи; и двор его фермы, грязный и запущенный, своей неухоженностью славился по всей округе. Джимми шел двадцать второй год, он жил с родителями, для которых служил объектом всевозможных издевательств и жестоких шуток, но поскольку у него не хватало ни мозгов, ни образования, то было маловероятно, что ему когда-либо удастся вырваться из родительского дома. Сегодня, сразу после полудня, он выехал в Пензанс, чтобы продать на рынке партию брокколи. Предполагалось, что он вернется сразу же, как реализует весь товар, но папаша пребывал в дрянном настроении, поэтому Джимми всеми силами старался оттянуть время возвращения и, ощупывая в кармане выручку, бродил по рынку, останавливаясь потрепаться с каждым, у кого была на то охота. В конце концов, томясь от одиночества, он не устоял перед соблазном и зашел в маняще открытую дверь «Головы сарацина», да так и остался там до самого закрытия. Он ехал неторопливо. Старый грузовик сотрясался и дребезжал. Дик Джелкс купил его у торговца углем, из четвертых рук, и с самого начала машина постоянно ломалась. Окна, стоило их открыть, отказывались закрываться, дверные ручки отваливались, крылья были покрыты налетом ржавчины, а решетка радиатора держалась лишь благодаря сноповязальному шпагату. Попытка завести двигатель каждый раз испытывала на прочность терпение и силу воли водителя, и эта процедура не обходилась без заводной ручки, неимоверных физических усилий, а нередко и телесных повреждений, таких, как растяжение связки большого пальца или болезненный ушиб колена. Но даже когда двигатель с содроганием пробуждался к жизни, машина упрямо отказывалась переходить на скорость выше второй, часто перегревалась, прокалывала свои древние покрышки и давала обратную вспышку с таким оглушительным взрывом, что всякому, кто имел несчастье находиться в этот момент поблизости, грозил неминуемый инфаркт. Сегодняшним вечером, простояв целый день под дождем, грузовик вел себя особенно по-свински. Передние фары, никогда не отличавшиеся особой яркостью, мерцали тускло, как две свечки, почти не освещая дорогу впереди. Двигатель то и дело заходился в кашле, как чахоточный, и замирал, грозя заглохнуть совсем. Со скрежетом переваливаясь через заросшие вереском пустынные холмы, грузовик напрягал последние силы, а когда он с трудом выбрался по очередному крутому склону на ровную поверхность, двигатель наконец не выдержал и испустил дух. Фары погасли, мотор закашлялся в предсмертном приступе, и загнанные колеса встали как вкопанные. Джимми рванул ручной тормоз и выругался. Снаружи было черным-черно, шел дождь. Тонким голоском подвывал ветер, вдали едва виднелся крошечный, как булавочное острие, огонек какого-то дома, но Джимми понимал, что эта ферма слишком далеко и рассчитывать на помощь бессмысленно. Он поднял воротник куртки, достал заводную ручку, вылез на дорогу и, обойдя грузовик спереди, бросился в бой. Он уже крутил ручку добрых пять минут, успел ушибить голень и ободрать пальцы, когда истина наконец озарила его затуманенный спиртным мозг: аккумулятор сдох и проклятая развалина больше не сдвинется с места. Чуть не плача от бессильной ярости, он закинул заводную ручку обратно в кабину, хлопнул дверью и, засунув руки в карманы и втянув голову а плечи, пешком отправился под дождем в Пендин, до которого оставалось всего ничего – каких-то семь миль. Луиза Форрестер пребывала в превосходном расположении духа. Она не жалела, что поехала коротким путем, ее радовали и трудность выбранного маршрута, и пустынность неосвещенной проселочной дороги – она на много миль вокруг была единственным человеком, которого занесло в эти глухие места в такое позднее время и в такую скверную погоду. Кроме того, она обожала водить машину, ее всегда возбуждало чувство, которое испытываешь, сидя за рулем мощного автомобиля. Набирая скорость и чувствуя, как двигатель послушно откликается на ее приказы, она ощущала пробегающий по телу трепет и, не сбавляя скорости, с каким-то детским восторгом вписывала «ровер» в крутые, неожиданные повороты. Она испытывала от всего этого блаженство. Ей пришел в голову мотив песни, но слов она не могла припомнить и сочинила пару строк сама. От тебя прихожу я в восторг. Мчусь, оставив всю жизнь позади… «Странно, – подумала она, – я веду себя – как эта ветреница Бидди Сомервиль». Но вечер и в самом деле оказался удачным. И это веселое возвращение домой через безлюдные вересковые пустоши было достойным завершением дня. Пик, зенит. Луиза никогда не останавливалась на полпути, она не из таких женщин, ее девиз: все по максимуму!! Дорога пошла под гору, спускаясь в неглубокую долину. Луиза переехала через каменный горбатый мостик на дне долины и стала снова подниматься в гору. Она перешла на третью скорость, и мощная машина, уставясь фарами почти вертикально в небо, с разбегу взяла высоту, словно лошадь на скачках с препятствиями. Ее нога все еще давила на педаль акселератора. Она увидела брошенный грузовик с потушенными фарами, но лишь за какую-то долю секунды перед тем, как врезалась в него. Ночь разорвал страшный грохот, скрежет разодранного металла и звон разбитого стекла, но Луиза уже ничего этого не осознавала. Ее тело от сильного толчка вылетело из сиденья и ударилось в лобовое стекло. Впоследствии полицейский врач в своем заключении высказался в пользу того, что смерть миссис Форрестер была мгновенной. Еще, наверно, с полминуты после столкновения все было относительно спокойно. Только осколки стекла продолжали сыпаться на обочину, и оторванный руль, вращаясь в воздухе, медленно падал вниз. Никто не стал очевидцем катастрофы, случившейся той темной, дождливой ночью в пустынном месте, и некому было послать за помощью или оказать ее. Два разбитых автомобиля, тесно прижавшись друг к другу, словно пара спаривающихся собак, превратились в сплошную груду безжизненного, искореженного железа, в которой уже трудно было различить контуры «ровера» и грузовика Джелксов. А потом, с ошеломляющей внезапностью и с тяжелым ударом, который прокатился в ночи подобно раскату грома, бензобак «ровера» взорвался, и темное небо озарилось кровавыми отсветами. Похожий на сигнальный костер столб пламени осветил все вокруг, и черное облако зловонного дыма взвилось, отравляя душистый, влажный воздух смрадом горящей резины. Диэдри Лидингем открыла дверь библиотеки и проговорила: – А, так вот ты где… Джудит подняла глаза от страницы. Это было днем в четверг, у Джудит выдалось немного свободного времени, и она пошла в библиотеку, чтобы почитать что-нибудь для заданного по литературе сочинения об Элизабет Браунинг[33]. Однако ее внимание отвлек последний выпуск «Иллюстрированных лондонских известий», которые регулярно доставлялись в «Святую Урсулу»: мисс Катто считала этот журнал познавательным и полезным для своих учениц. Помимо новостей, он затрагивал самые разнообразные предметы – тут соседствовали археология, садоводство и статьи о природе, описывающие образ жизни странных ползающих по деревьям животных или птиц с невообразимыми названиями типа «малый полосатохвостый веретенник». Зоология, однако, не привлекала Джудит – она погрузилась в наводящий на грустные мысли рассказ о возникновении и развитии в Германии нацистской молодежной организации «гитлерюгенд». Это движение, похоже, ничуть не напоминало бойскаутов, которые занимались совершенно безобидными вещами: ставили палатки, разжигали костры и пели хором «Под раскидистым каштаном». Немецкие юнцы в шортах и армейских пилотках, в нарукавных повязках со свастикой казались настоящими солдатами. Их мероприятия производили впечатление помпезных военных смотров, а одна из фотографий, запечатлевшая группу красивых светловолосых подростков, показалась Джудит особенно зловещей: им бы играть в крикет или в футбол, лазать по деревьям, а они вместо этого маршируют с суровыми лицами, вымуштрованные не хуже, чем подразделение регулярных войск. Она попыталась представить себе, как такой отряд проходит гусиным шагом по Маркет-Джу-стрит, и ее передернуло от отвращения и ужаса. И все же на лицах толпы, собравшейся посмотреть на важно вышагивающих мальчишек, светились гордость и торжество. Вероятно, все это было по душе простому люду Германии… – …Я тебя обыскалась. Джудит закрыла «Иллюстрированные лондонские известия». – Что случилось? – спросила она. По мере того как проходили недели триместра и школьная рутина становилась привычной, как обычаи родного дома, в Джудит росла уверенность в себе и она уже не так благоговела перед Диэдри Лидингем. Под влиянием Лавди, которая не признавала авторитетов, Джудит решила, что задавака Диэдри нередко просто смешна. Как любила повторять Лавди, Диэдри такая же ученица, как все остальные, несмотря на свой начальственный видок, знаки отличия и мощный бюст. – В чем дело? – повторила Джудит. – Мисс Катто попросила тебя зайти к ней в кабинет. – А что случилось? – Понятия не имею. Однако не стоит заставлять ее ждать. После той памятной беседы с директрисой Джудит уже не боялась мисс Катто. Она сложила книги, завинтила колпачок авторучки и прошла в уборную, чтобы помыть руки и привести в порядок прическу. Со смутной тревогой на душе она постучала в дверь директорского кабинета. – Войдите. Как и тогда, директриса сидела у себя за столом. Сегодня, правда, был серый, пасмурный день, а на столе в вазе теперь стоял не первоцвет, а анемоны. Джудит обожала анемоны: розовые, лиловые и цвета морской волны – все «холодные» цвета спектра. – Джудит. – Диэдри сказала, вы хотели меня видеть. – Да, моя милая. Входи и садись. Стул уже был приготовлен для нее. Джудит присела напротив мисс Катто. Никакой непринужденной беседы о пустяках на этот раз не ожидалось. Мисс Катто перешла прямо к делу. – Причина, по которой я тебя вызвала, не имеет никакого отношения ни к занятиям, ни к школе. Дело совсем иного рода. Боюсь, это будет для тебя ударом, поэтому хочу, чтобы ты приготовилась к тому, что я должна тебе сообщить. Дело в том, что… твоя тетя Луиза… Джудит перестала слушать. Она с первых же слов поняла, что именно собирается сказать ей мисс Катто. Тетя Луиза выходит замуж за Билли Фосетта. Ее ладони похолодели и стали влажными, и она ощутила, как кровь отхлынула от лица. Кошмар становился явью. Случилось то, чего она боялась больше всего… Мисс Катто продолжала говорить. Джудит попыталась сосредоточиться на том, что говорит директриса. Что-то насчет прошлого вечера. – …Ехала домой на машине, около одиннадцати часов… была совершенно одна… вокруг ни души… Девочка все поняла. Мисс Катто говорила о тете Луизе и о ее машине. Билли Фосетт оказался ни при чем. Губы Джудит разомкнулись, испуская вздох облегчения, и она ощутила, что на лицо вернулась краска и щеки запылали почти неприличным румянцем. – …Несчастный случай. Это было действительно страшное столкновение. Мисс Катто остановилась, Джудит взглянула на нее и заметила на ее спокойном лице озадаченное и обеспокоенное выражение. – Джудит, ты хорошо себя чувствуешь? Она кивнула. – Ты понимаешь, о чем я говорю?