– Да. Это было так невероятно здорово, что все остальное, даже мысль о велосипеде, мигом вылетело у Джудит из головы. – И когда мы едем? – Думаю, накануне сочельника. Поезда будут не так переполнены. Бидди встретит нас в Плимуте. Она извинялась за то, что так запоздала с приглашением, – это была, по ее словам, внезапная идея. Она подумала, что раз это последнее Рождество перед нашим с Джесс отъездом, то хорошо было бы отпраздновать его вместе. Если бы не тетя Луиза, Джудит запрыгала бы от радости, но не совсем это вежливо – выражать бурный восторг при человеке, который остался неприглашенным. Сдерживая свой восторг, она повернулась к тете: – Тетя Луиза, раз так, то, может быть, мы купим велосипед после Рождества? – Теперь у нас нет выбора. Вообще-то, я тоже собиралась пригласить вас всех к себе на Рождество, но Бидди, похоже, избавила меня от хлопот. – О Луиза, мне так жаль. Теперь я буду переживать, что подвела тебя. – Чепуха. Всем нам не помешает чуть-чуть разнообразия. А мальчик Бидди будет? – Нед? К сожалению, нет. Он едет в Церматт, в Швейцарию, кататься на лыжах. Тетя Луиза вскинула брови, явно не одобряя такие дорогостоящие причуды. Хотя чему тут удивляться: Бидди всегда безмерно баловала своего единственного сыночка, не могла ему отказать ни в каком удовольствии. – Жаль, – отозвалась она лаконично. – Он составил бы Джудит компанию. – Тетя Луиза, Неду ведь уже шестнадцать! Он и внимания на меня не обратит. Я надеюсь, мне и без него не будет скучно. – Не сомневаюсь, с Бидди ты отлично проведешь время. Сто лет ее не видела. Когда она в последний раз приезжала сюда, Молли? – В начале прошлого лета. Помнишь? Чудесная стояла погодка – жарища… – И она вышла к ужину в своем сногсшибательном пляжном халате? – Вот-вот. – А потом я наткнулась на нее у тебя в саду, когда она загорала в открытом купальнике. Щеголяя своими розовыми телесами. С таким же успехом могла бы и догола раздеться. – Бидди следит за модой. – У Молли возникло желание, пусть и не очень-то сильное, заступиться за свою взбалмошную сестру. – Вот увидишь, пройдет немного времени – и мы все будем ходить в пляжных халатах. – Не приведи господь! – А какие планы на Рождество у тебя, Луиза? Надеюсь, ты не будешь чувствовать себя всеми брошенной? – Господи, конечно нет. С удовольствием посижу одна, а может, приглашу Билли Фосетта, пропустим пару стаканчиков и пойдем на праздничный обед в клуб. Там обычно собирается отличная компания. – Джудит представила себе, как на вечеринке гольф-клуба гости в бриджах и спортивных ботинках надевают на головы рождественские бумажные колпаки и взрывают хлопушки. – А потом можно будет перекинуться в картишки. Молли наморщила лоб: – Билли Фосетт? По-моему, не знаю такого. – Откуда тебе его знать! Это мой старый друг, мы познакомились, когда я еще жила в Белуджистане. Билли недавно вышел в отставку и подумывает поселиться в Корнуолле. Он снял один из тех коттеджей, что понастроили по нашей дороге. Я собираюсь представить его обществу. Тебе нужно непременно с ним познакомиться, пока ты еще здесь. Кроме того, он показал себя молодцом на игровом поле, так что я предложила его кандидатуру правлению клуба. – Как тебе повезло, Луиза! – Повезло в чем? – Ну… старый друг… и жить будет по соседству. К тому же хороший игрок в гольф. Конечно, с тобой сыграть желающих всегда хоть отбавляй… Но не так-то просто было заставить Луизу «расколоться». Она не играла в гольф с кем попало – только с лучшими из лучших. – Все зависит от того, – проговорила она, с силой придавив окурок, – какую фору дать партнеру. – Она взглянула на часы. – Боже мой, неужели уже столько времени! Мне пора. – Луиза схватила свою сумочку и резко поднялась из кресла. Молли и Джудит тоже встали. – Поблагодарите от меня Филлис – все было очень вкусно. Вам будет не хватать этой девушки. Она нашла себе другое место? – Кажется, пока не пыталась. – Счастливчик тот, кому достанется такое сокровище. Нет, не стоит звать ее, Джудит меня проводит. Молли, на тот случай, если не увидимся до Рождества, желаю тебе прекрасно провести время. Звякни, когда вернешься, и дай знать, когда захочешь перевезти вещи Джудит в Уиндиридж. А велосипед, Джудит, мы купим в начале пасхальных каникул. Раньше он все равно тебе не потребуется… 1936 Темное, беспросветное утро выдалось таким холодным, что собственный нос показался постепенно пробуждающейся Джудит каким-то посторонним предметом, примерзшим к ее лицу. Вчера вечером, когда она ложилась, в комнате было слишком холодно, чтобы спать с открытым окном, поэтому она ограничилась тем, что чуть-чуть раздвинула занавески, и теперь за ледяным рисунком на оконном стекле виднелся тусклый желтый свет уличного фонаря внизу. Царило полное безмолвие. Возможно, сейчас еще ночь. Но вот послышалось цоканье лошадиных копыт – это проехал молочник на своей телеге, и ей стало ясно, что и вправду наступило утро. Нужно было заставить себя сделать неимоверное физическое усилие. Раз, два, три! Джудит вытащила руку из-под теплого одеяла и потянулась к выключателю лампы, стоявшей на ночном столике. Новые часы, которые подарил ей дядя Боб (едва ли не лучший подарок из всех), показывали без четверти восемь. Она живо сунула руку обратно под одеяло и согрела ее, зажав между коленей. Новый день. Последний день. Джудит несколько приуныла. Рождество позади, кончились их «каникулы» у тети Бидди, и сегодня они уезжают домой. Комната, где она ночевала, находилась в мансарде дома тети Бидди. Маме с Джесс отвели лучшую свободную комнату на втором этаже, а Джудит предпочла эту, с наклонным потолком, маленьким окошком и кретоновыми занавесками в цветочек. Плохо только, что в мансарде холодно – камина нет, а скудное тепло из нижних комнат сюда не доходит. Но тетя Бидди выдала Джудит маленькую электрическую печку, и благодаря ей да парочке грелок девочке удалось устроить себе довольно уютное гнездышко. Надо сказать, что как раз накануне Рождества температура устрашающе упала. Метеосводка по радио предупредила о резком внезапном похолодании, но кто мог подумать, что это будут арктические морозы! Когда Данбары сели на экспресс «Корнуолльская Ривьера» и покатили вглубь страны, возвышенность Бодмин-Мур лежала вся в снегу, а когда они сошли в Плимуте, резкий ветер осыпал перрон хлопьями мокрого снега, словно они оказались в Сибири. Погода преподнесла им неприятный сюрприз, ведь дом, в котором жили тетя Бидди и дядя Боб, был едва ли не самым холодным домом в Англии. Виноваты в том были не хозяева, а служба дяди Боба, капитана ВМС, который руководил Военно-морским техническим колледжем в Кейхаме. Дом – высокий, с тонкими стенами – стоял на обращенном к северу уступе холма и весь продувался сквозняками. Самым теплым местом была кухня на цокольном этаже, но там обитали повариха миссис Клиз и Хоббс, отставной морской пехотинец (участник полкового оркестра), который ежедневно приходил, чтобы начистить всем обувь и принести угля для каминов. Этот Хоббс, с прилизанными седыми волосами и умными, как у дрозда, глазами, был довольно забавный тип. В пальцы его впитался табак, а коричневое, покрытое рубцами и шрамами лицо походило на потертый, видавший виды дорожный чемодан. Когда же вечерами принимали гостей, он наряжался в выходной костюм и, щеголяя в белых перчатках, разносил напитки. А гостей в эти дни было хоть пруд пруди; несмотря на суровую погоду, Рождество получилось поистине волшебным – таким, каким и должно быть Рождество. Бидди, никогда не признававшая полумер, так разукрасила весь дом, что дяде Бобу он напомнил «крейсер в состоянии полной боевой готовности». А рождественская елка, наполнившая холл огнями гирлянд, блеском мишуры и хвойным ароматом, показалась Джудит самой пышной и великолепной из всех, какие она когда-либо видела. Не менее праздничное впечатление производили и остальные комнаты, украшенные сотнями надетых на алые ленты декоративных открыток и гирляндами остролиста и плюща. Камины в столовой и гостиной не переставая жарко пылали, словно судовые паровые котлы. Хоббс подбрасывал в них на ночь мелкого угля, так что пламя никогда не затухало. Было столько интересного, постоянно что-то происходило, веселье не затихало ни на минуту. Званые завтраки и званые ужины заканчивались танцами под граммофон. Беспрестанно заходили друзья и знакомые – выпить чаю или чего-нибудь покрепче, и даже когда выдавалось кратковременное затишье или свободный от гостей денек, тетя Бидди не позволяла никому расслабиться и мирно отдохнуть, тотчас предлагая сходить в кино или на каток. Джудит заметила, что мать ее от такого напряженного ритма вконец выбилась из сил и время от времени поднималась, еле передвигая ноги, к себе в комнату, чтобы прилечь в тишине, оставив Джесс на попечение Хоббса. Малышка очень привязалась к нему и к миссис Клиз и почти все время торчала в кухне, где ее безбожно пичкали всякими вкусностями. А Джудит радовалась, что младшая сестра не таскается за ней по пятам; она отлично проводила время. Как-то раз дядя Боб приобрел билеты на детский спектакль-сказку, и все отправились в театр вместе с еще одной семьей; их компания заняла целый ряд партера, дядя Боб купил на всех программки и огромную коробку шоколадных конфет. Но когда на сцене появилась затянутая в корсет Старуха в рыжем парике и широчайших алых панталонах, Джесс пронзительно завизжала от страха и не унималась до тех пор, пока мама не вывела ее из зала. К счастью, это произошло ближе к началу представления, и зрители смогли спокойно посмотреть остальную часть спектакля. Дядя Боб был лучше всех, с ним было так интересно, так весело. По случаю праздников ему не нужно было ездить в колледж каждый день, и у него было много свободного времени. Джудит подолгу сидела в святая святых – у него в кабинете; он показывал ей свои фотоальбомы, учил печатать на видавшей виды пишущей машинке, с его позволения она проигрывала пластинки на заводном граммофоне. А когда они пошли кататься на коньках, то он поддерживал ее на льду, пока она не научилась, как он выразился, «держаться на ногах во время качки». На вечеринках он следил за тем, чтобы про Джудит не забывали, чтобы она не оставалась в стороне от общего веселья, и представлял ее своим гостям точно взрослую. С папой, дорогим и любимым, ей никогда не было так интересно. Признаваясь себе в этом, Джудит чувствовала за собой какую-то вину: за эти две недели она едва вспоминала об отце. Наверстывая упущенное, она думала о нем теперь, думала изо всех сил, но на ум приходил Коломбо, потому что там и только там образ отца оживал, облекался плотью. А вспоминать Коломбо было нелегко – он остался в далеком прошлом. Казалось, помнишь каждую подробность, но время сделало воспоминания расплывчатыми как выцветшие старые фотографии. И Джудит рылась в памяти, выискивая какое-нибудь яркое событие, за которое могла бы уцепиться ее мысль. Рождество. Да-да, конечно же, Рождество в Коломбо было незабываемым, хотя бы потому, что оно так не сочеталось с ослепительным тропическим небом, убийственной жарой, волнами Индийского океана и бризом, шевелящим листья пальм. Джудит распаковывала свои рождественские подарки, сидя на открытой веранде дома на Галле-роуд, здесь гулял ветер и с моря доносился шум прибоя. А праздничный стол в гостинице «Галле-Фейс» украшала не индейка, а традиционное карри. Там же отмечали Рождество многие другие англичане, и сборище людей в бумажных колпаках, дудящих в дудки, напоминало какую-то детскую вечеринку. Джудит вспомнился ресторанный зал гостиницы, набитый разношерстной публикой: все пьют и едят до отвала, с океана дует прохладный бриз, на потолке медленно вращаются лопасти вентиляторов… И это сработало – она ясно увидела отца. Вот он сидит во главе стола в склеенной из бумаги короне, синей с золотыми звездочками. Интересно, как он отметил нынешнее Рождество? Когда его семья уехала четыре года назад, к нему подселился, ради компании, друг-холостяк. Но как-то невозможно было представить их вдвоем дома за праздничным столом. Надо думать, им ничего другого не оставалось, как пойти в клуб и присоединиться к остальным холостякам и соломенным вдовам. Джудит вздохнула. Ей казалось, что она скучает по отцу, но нелегко было скучать по человеку, когда уже так долго живешь вдали от него и только раз в месяц получаешь письма трехнедельной давности, и к тому же не особенно задушевные. Часы уже показывали восемь. Пора вставать. Ну! Раз, два, три! Джудит откинула одеяло, выпрыгнула из постели, бегом бросилась к электрической печке и включила ее. Затем очень быстро завернулась в шерстяной трикотажный халат и сунула голые ноги в тапочки из овчины. Подарки были аккуратненько разложены на полу. Она взяла свой китайский плетеный чемоданчик с ручкой и маленькими застежками и стала укладывать в него рождественскую добычу. Часы. Две книги от тети Бидди: новый роман Артура Рэнсома[7] «Зимний праздник» и роскошное, переплетенное в кожу издание «Джейн Эйр»[8]. Вторая книга была очень толстая и с убористым шрифтом, но в ней оказалось полно цветных иллюстраций, защищенных листами тонкой папиросной бумаги – и таких соблазнительных, что Джудит не терпелось приняться за чтение. Далее, шерстяные перчатки от бабушки с дедушкой. Стеклянный шар – если потрясти его, внутри взвивается настоящая снежная буря, – это подарок Джесс. Мама подарила пуловер, но этот подарок несколько разочаровал Джудит: она-то хотела пуловер с воротничком «поло», а этот был с круглым вырезом. Но всех заткнула за пояс тетя Луиза: несмотря на обещанный велосипед, Джудит обнаружила под елкой пришедшую от нее посылку, обвитую остролистом; внутри оказалась рассчитанная на пять лет тетрадь под личный дневник, пухлая, переплетенная в кожу, прямо как Библия. Подарок от папы еще не дошел. Особой пунктуальностью он никогда не отличался, да и посылки от него шли бесконечно долго. Правда, ожидание всегда окупалось с лихвой. Один из лучших подарков Джудит получила от Филлис, как раз то, что ей было нужно, – ножницы, пузырек клея и маленькая кисточка. Она будет держать все это в запирающемся на ключ ящике своего стола, чтобы туда не добрались неугомонные пальчики Джесс, и теперь, когда бы ей ни захотелось что-нибудь смастерить, вырезать или просто наклеить почтовую открытку в личный альбом, – не придется идти к матери за ножницами (которых никогда не отыскать) или делать клейстер из муки с водой. Став обладательницей этих незатейливых канцелярских принадлежностей, Джудит почувствовала себя независимой и самостоятельной. Она аккуратно сложила все подарки в плетеный чемоданчик. Он наполнился доверху, но крышка закрылась легко, Джудит застегнула его и поставила на кровать. Потом как можно быстрее оделась. Завтрак уже готов и ожидает ее внизу; она проголодалась и надеялась, что будут сосиски, а не яйца-пашот[9]. Бидди Сомервиль сидела у себя в столовой и пила черный кофе, стараясь не обращать внимания на легкое похмелье. Вчера вечером, после ужина, зашли два лейтенанта из мужнина колледжа, Боб достал бутылку коньяка, и, угощая гостей, Бидди сама порядком перебрала. Пульсирующая в висках тупая боль теперь напоминала ей, что следовало остановиться после двух рюмок. Она не стала говорить мужу, что нехорошо себя чувствует: понятия не имевший, что это за мучение, Боб приравнивал похмелье к перегреву на солнце. Сидя на другом конце стола в полном обмундировании (отпуск по случаю праздников закончился, и сегодня он выходил на службу), Боб читал «Таймс». С минуты на минуту он свернет газету, положит ее на стол и объявит, что ему пора выходить. Гости еще не спустились к завтраку, и слава богу, думала Бидди: до их прихода она, может, еще успеет выпить вторую чашку кофе и ей полегчает. Сегодня гости уезжали, и Бидди весьма сожалела, что пришло время расставания. Она пригласила их к себе по нескольким причинам. Во-первых, для Молли это было последнее Рождество перед возвращением на Восток, а она – единственная сестра Бидди. Трудно сказать, когда они встретятся вновь. Во-вторых, Бидди испытывала неловкость, оттого что за все эти четыре года не сделала для Данбаров всего, что могла бы, – недостаточно им помогала, мало с ними виделась. Была и третья причина: Нед поехал кататься на лыжах за границу, а мысль о Рождестве без молодежи была так безрадостна, что хотелось как-то восполнить отсутствие сына и его компании. У Бидди было мало общего с сестрой, она едва знала ее девочек и не была уверена, что все пройдет хорошо. К счастью, все обошлось. Молли, правда, иногда сдавала, сокрушенная головокружительным вихрем вечеринок и приемов, и ретировалась к себе в комнату, чтобы отдохнуть, а Джесс оказалась избалованной и невоспитанной девчонкой, которой потакают в каждом ее капризе. Зато Джудит стала поистине приятным сюрпризом. Бидди была бы рада такой дочери. Умеет занять себя, в разговоры взрослых не влезает, зато стоит предложить что-нибудь интересное – и она первая откликнется. Да и собой необычайно хороша… или, во всяком случае, будет через несколько лет. Рядом не было ее сверстников, но это ничуть не обескуражило Джудит, и на вечеринках она вела себя очень тактично: старалась помочь, передавая тарелки с орехами и печеньем, отвечала всем, кто с ней заговаривал. Даже Боб не просто исполнял свой долг дяди и хозяина, но искренне привязался к племяннице. Ему нравилось, что она говорит ясно и отчетливо, глядя в глаза собеседнику, и у них сами собой сложились отцовско-дочерние отношения, которых обоим так или иначе недоставало. Может быть, стоило обзавестись дочерьми? Может, детей должно было быть много? Но у них был один Нед, отправленный в восемь лет в приготовительную школу[10], а потом поступивший в Военно-морской колледж в Дартмуте. Годы летели так быстро; казалось, еще вчера он был ненаглядным малюткой с пухлыми щечками и соломенными волосами, с перепачканными коленками, шершавыми и теплыми маленькими ладошками. Но ему уже шестнадцать, и ростом он почти с отца. Оглянуться не успеешь, как он закончит учиться и пойдет служить на флот. Станет взрослым человеком. Женится. Создаст свою семью. У Бидди разыгралось воображение. Она вздохнула. Ее не привлекала перспектива стать бабушкой. Она еще молода. Она чувствует себя молодой. Необходимо продлить молодость, продлить любой ценой! Дверь открылась, и в комнату, скрипя, вошел Хоббс с утренней почтой и свежезаваренным черным кофе. Он поставил кофейник на буфет, подошел и положил письма на стол. Хоть бы он сделал что-нибудь со своими скрипучими ботинками, подумала Бидди. – На улице страшный мороз, – начал он словоохотливо, – канавы заледенели. Я посыпал солью ступеньки перед входом. На это Бидди ответила только: «Спасибо, Хоббс». Стоит вступить с ним в беседу – ввек не отвяжешься. Разочарованный ее затянувшимся молчанием, он угрюмо пожевал губами, поправил лежащую на столе вилку, дабы оправдать свое присутствие, и наконец нехотя удалился. Боб продолжал читать газету. Бидди просмотрела почту. От Неда всего-навсего открытка, зато от матери письмо – вероятно, с благодарностью за толстый вязаный плед, который Бидди послала ей на Рождество. Она взяла нож, намереваясь вскрыть конверт. Боб в это время опустил газету, сложил ее и, с какой-то даже резкостью, бросил на стол. Бидди посмотрела на него: – Что такое? – Разоружение. Лига Наций. И мне совсем не по нутру то, что происходит в Германии. – О господи! – Она терпеть не могла, когда он вот так расстраивался или выражал озабоченность. Сама она читала только приятные известия и торопливо переворачивала страницу, если заголовок предвещал что-нибудь мрачное. Он взглянул на часы, отодвинул свой громоздкий стул и поднялся – рослый, крепко сбитый мужчина, чья фигура казалась еще внушительнее в темном двубортном форменном пиджаке с золотыми пуговицами. На его чисто выбритом лице с грубоватыми чертами выделялись кустистые брови, густые седые волосы коротко подстрижены, напомажены бальзамом «Королевская яхта» и приглажены парой жестких щеток. – Удачного дня, – пожелала ему Бидди. Он окинул взглядом пустой стол: