Когда хоббит вошел вслед за Гэндальфом в сумрачный Башенный Зал, Денэтор уже сидел там; можно было подумать, что он не сдвинулся с места со вчерашнего дня. «Как старый терпеливый паук», — подумал Пипин. Наместник указал Гэндальфу на кресло, а стоявшего рядом хоббита словно не заметил. Наконец, он сказал: — Ну, господин Перегрин, я надеюсь, что вчерашний день ты провел с пользой и удовольствием? Боюсь только, что питание у нас, по твоим понятиям, слишком скромное. Пипина неприятно поразило, что Наместник каким-то образом угадал его мысли, но он промолчал. — Что ты хочешь делать у меня на службе? — Я думал, Повелитель, что ты сам определишь мои обязанности. — Так и будет, но сначала я должен определить, на что ты годишься, — ответил Денэтор. — Я скорее это узнаю, если оставлю тебя при себе. Мой дворцовый оруженосец как раз попросил отпустить его в отряд воинов, охраняющих стены города, так что я временно беру тебя на его место. Будешь мне прислуживать, ходить по поручениям и развлекать беседой, если война оставит мне свободное время. Петь умеешь? — Конечно, — ответил Пипин. — То есть пою неплохо в своем кругу, но у нас в Хоббитшире не знают песен, подходящих для исполнения во дворцах, тем более в такое трудное время, государь. В наших песнях не бывает ничего страшнее дождика, а чаще всего мы поем о чем-нибудь веселом, чтобы можно было посмеяться, и еще о еде и питье. — Почему же эти песни не подойдут для моего дворца в такое время? Мы долго жили под угрозой Мрака, тем охотнее послушаем эхо из страны, не тронутой бедами. Может быть, они помогут нам понять, что не напрасно мы тут стояли на страже, ведь иной благодарности за свои труды мы вряд ли дождемся. Пипин помрачнел. Его не привела в восторг мысль об исполнении хоббичьих песенок Наместнику Минас Тирита, особенно тех шутливых, которые он лучше всего знал. Они ему казались слишком простецкими для такой торжественной обстановки. Но на этот раз он был избавлен от трудного испытания: Денэтор пока не просил его петь. Наместник обратился к Гэндальфу, расспрашивая его о рохирримах, об их намерениях и о положении королевского племянника Эомера. Пипин не успевал удивляться, откуда Денэтор, наверняка много лет не покидавший своей страны, столько знает о народе, живущем далеко от его столицы. Во время беседы, будто невзначай, Денэтор снова заметил присутствие хоббита и услал его: — Иди в оружейню, — сказал он, — получишь там одежду и доспехи, как все, кто несет службу в Башне. Все должно быть готово, я вчера отдал приказ. Переоденься и возвращайся. Всё действительно оказалось готово, и вскоре Пипин увидел себя в необычном наряде — черное и серебряное. Кольчужка была черной, как агат; высокий шлем с обеих сторон украшали небольшие вороненые крылья; надо лбом была серебряная звезда, вписанная в круг. Поверх доспехов надевалась короткая черная куртка с вышитым на груди гербом, изображающим серебряное дерево. Старую одежду хоббита свернули и отнесли на склад, из нее ему разрешили взять лишь серый плащ, но надевать его можно было только в свободное от службы время. Пипин, конечно, не ведал о том, что в этой одежде он и вправду стал похож на князя невысокликов, Эрнил-и-Ферианнат, как его прозвали в Гондоре. Сам он чувствовал себя очень неловко и подавленно от всей этой мрачности. Наступившая темнота его угнетала. Целый день было хмуро. От бессолнечного рассвета до вечера мрак все густел, у горожан сердца сжимались от страшных предчувствий. Из Страны Тьмы на запад медленно ползла на крыле войны огромная туча, поглощая свет. Внизу пока было тихо, как перед грозной бурей. Долина Великого Андуина ждала. Около одиннадцати часов Пипина ненадолго отпустили со службы, он вышел из Башни поискать еды и питья, а заодно развеяться и сократить тягостное время ожидания неизвестно чего. В солдатском погребке он опять встретил Берегонда, только что вернувшегося с Пеленнора, куда он ходил с поручением к охранникам Дамбы. Опять они поднялись вдвоем на стену, потому что в башнях Пипин чувствовал себя как в тюрьме, и даже сели в той же самой нише, обращенной на восток, где подкреплялись и беседовали за день до этого. Был вечер, солнце в это время должно было заходить, но покров Тени распростерся так далеко, что оно только в последние минуты, перед тем как опуститься в Море, смогло бросить на горы и Башню косой прощальный луч, тот самый, который позолотил голову свергнутого каменного Короля на Перепутье, когда ее увидел Фродо. На поля Пеленнора у подножия Миндоллуина не упало ни отблеска. Они были бурыми и мрачными. Пипину показалось, что с того времени, когда они сидели тут в прошлый раз, прошли годы, а ведь это было только вчера. Тогда он был хоббитом, легкомысленным путешественником, которого лишь слегка касались всякие опасности и неприятности. Сейчас он стал маленьким солдатом в городе, готовящемся отразить страшное нападение, носил гордую и мрачную форму стражей Башни. В другое время и в другом месте Пипина, может быть, позабавило бы его новое одеяние. Но сейчас он понимал, что не в забаве участвует, а впервые в жизни по-настоящему служит суровому Повелителю в смертельно опасное время. Кольчуга стесняла его, шлем давил виски. Плащ он сбросил на каменную скамью. Он отвел усталый взгляд от темных полей внизу, зевнул и вздохнул. — Устал за день? — спросил Берегонд. — Очень! — ответил Пипин. — Замаялся в ожидании и ничегонеделании. Все пятки оттоптал у дверей в покоях Наместника, пока он долгие часы беседовал с Гэндальфом, с князем Имрахилом, с другими достойными лицами. Знаешь, Берегонд, не привык я прислуживать с пустым желудком людям, которые едят. Для хоббита это тяжкое испытание. Ты, конечно, считаешь, что я должен ценить оказанную мне честь? А за честью-то что? Скажи лучше, зачем беречь еду и питье под страхом наступающей Тени? Что это за Тень такая? Даже воздух стал густой и бурый. У вас часто бывают такие пыльные туманы, когда дует ветер с востока? — Нет, — ответил Берегонд. — Это не обычная непогода. Это злодейские козни Того, чье имя у нас не произносят. Он шлет отравленные дымы из Огненной Горы, чтобы помутить сердца и умы. Это губительно действует. Скорее бы вернулся мой командир Фарамир! Он бы страху не поддался. Только сможет ли он вообще перебраться через Реку в такой тьме? — И Гэндальф беспокоится, — сказал Пипин. — Мне кажется, что он очень огорчен отсутствием Фарамира. Куда делся сам Гэндальф, хотел бы я знать? Перед полуденным завтраком он ушел с совета у Наместника очень хмурым, я видел. Только не понял, это у него очередное предчувствие или он получил плохие вести. Вдруг оба приятеля замолчали и застыли на месте. Пипин присел на камни, закрыв ладонями уши, а Берегонд, который, вспомнив Фарамира, подошел к парапету и смотрел на восток, замер, напряженно вытянувшись и широко раскрыв глаза. Пипин узнал ужасный крик, который раздирал им уши. Он слышал его давным-давно на болотах в Хоббитшире, но голос теперь звучал громче, был сильнее налит ненавистью и злобой, отравой проникал в самое сердце и вселял отчаяние. Берегонд сбросил оцепенение и с трудом произнес: — Они явились. Наберись храбрости и смотри. Увидишь чудовищ. Пипин с неохотой влез на каменную скамью и выглянул из-за стены. У его ног лежали потемневшие поля Пеленнора. Река в темноте только угадывалась. Над равниной быстро, как ночные тени, кружили гигантские чудовища, похожие на птиц, отвратительные, как стервятники, и страшные, как сама смерть. Их было пять. Они то приближались к стенам на расстояние полета стрелы, то удалялись. — Черные Всадники, — прошептал Пипин. — Черные Всадники в небе. Но смотри, Берегонд, они чего-то ищут. Или заметили? Смотри, как кружат и снижаются все время над одним местом, видишь? Там что-то движется, маленькое, темное. — И вдруг хоббит громко закричал: — Там люди! Люди на конях! Три… четыре всадника! Ой, я не могу на это смотреть! Где же Гэндальф? Гэндальф, спаси нас!.. Снова раздался ужасный леденящий крик, Пипин отскочил от парапета и упал у стены, глотая воздух, как затравленный зверек. Затихающий крик вдруг перебил сигнал рога, прозвучавший на высокой ноте. — Фарамир! Наш Фарамир! Это его рог! — крикнул Берегонд. — Он не убоялся. Но как он прорвется к Воротам, если эти чудища вооружены и бьют не только страхом? Смотри! Наши всадники не отступают, они скачут к Воротам… Нет! Это кони понесли! Они обезумели!.. Смотри! Кони их сбросили, люди бегут пешком. Нет, не все, один остался в седле! Он возвращается к остальным. Это наш Капитан! Его слушаются и люди, и животные. Ах! Чудище снижается, летит на него! Спасите! Спасите! Неужели никто не придет на помощь? Фарамир!! — с этим именем на устах Берегонд сбежал со стены и скрылся во тьме. Пристыженный, что дрожит за собственную шкуру, когда Берегонд прежде всего подумал о любимом командире, хоббит поднялся и снова выглянул из-за парапета. В эту минуту в темноте с севера на поле мигнула серебряная звездочка, она будто росла, стремительно приближаясь к людям, спешащим к Воротам. Пипину показалось, что от нее исходит свет, и черные тени отступают, а потом он услышал громкий крик и сам закричал во все горло: — Гэндальф! Гэндальф! Он всегда является в минуту смертельной опасности! Вперед, Белый Всадник! Вперед, Гэндальф! — он кричал азартно, как зритель на гонках. Кружащие в воздухе Тени заметили нового противника. Один из Черных развернулся и снизился над ним, но Белый поднял руку, послал вверх пучок светлых огней. Протяжно вскрикнув, один Назгул, неровно взмахивая крыльями, отлетел на восток, а четверо других спиралью взвились вверх и скрылись в туче. На минуту над Пеленнором стало немного светлее. Пипин увидел, как конный рыцарь встретился с Белым Всадником, как оба придержали коней и подождали пеших воинов. Из Города к ним уже бежали люди. Вскоре все скрылись под стеной, и хоббит уже никого не видел, но знал, что они вошли в Город, и догадывался, что они пойдут прямо в башню к Наместнику. Он помчался к Воротам Цитадели и, еще не добежав, оказался в толпе людей, которые, вероятно, так же как и он, смотрели со стен и спешили теперь приветствовать спасенных. Радостная весть молниеносно облетела Город, улицы бурлили, народ шумел, выкрикивая имена Фарамира и Мифрандира. Вскоре Пипин увидел факелы и двух всадников, едущих шагом, в окружении толпы. Один был в белом, но не сиял, а казался бледным в полумраке, будто схватка пригасила его огонь, а другой, в темной одежде, ехал, опустив голову на грудь, его глаз видно не было. У последнего яруса крепости оба сошли с коней, которых слуги сразу увели в конюшни, и пешком пошли к верхним воротам. Гэндальф шагал уверенно; серый плащ был откинут с плеч, в глазах еще тлел огонь. Второй прибывший слегка пошатывался, будто очень устал или был ранен. Пипин протиснулся через толпу и в свете фонарей под аркой ворот близко увидел бледное лицо Фарамира. У него застрял комок в горле. Во-первых, это было лицо человека, пережившего жуткий страх, а может быть, боль, и сумевшего огромным усилием воли побороть свою слабость. Во-вторых, он был удивительно похож на Боромира, которым хоббит восхищался с самой первой минуты до последней. Но Фарамир вызвал у хоббита еще какое-то незнакомое до сих пор чувство. Необыкновенное достоинство было в нем, такое же, какое Пипин иногда замечал у Арагорна, но здесь оно было ближе и понятнее. Перед ним был один из королей по рождению и предназначению, принадлежавший сегодняшней эпохе, но вместе с тем в нем была мудрость и печаль Старших Братьев Человечества. Пипин вдруг понял, почему Берегонд произносил имя Фарамира с такой любовью. За таким полководцем с радостью шли солдаты, за ним и хоббит пошел бы без колебаний, пусть даже в тень черных крыльев. — Фарамир! — громко закричал Пипин вместе с остальными. — Фарамир! Фарамир услышал странный голосок, вырвавшийся из общего хора, повернулся, посмотрел на хоббита сверху вниз и очень удивился. — Откуда ты здесь? — спросил он. — Невысоклик в цветах дворцовой стражи? Как… Гэндальф шагнул к нему и объяснил: — Он прибыл вместе со мной из страны невысокликов. Я его привел. Но не будем терять времени. Нам надо многое обсудить и многое сделать, а ты устал. Невысоклик все равно пойдет с нами, ибо он лучше меня должен помнить о своих новых обязанностях и должен знать, что пора идти на службу к своему Повелителю. Идем, Пипин! Не отставай. Наконец они оказались в личных покоях Наместника. Перед очагом, в котором жарко тлели угли, стояли глубокие кресла. Слуги подали вино, но Пипин даже не глянул на него, так интересно было происходящее. Фарамир съел кусок белого хлеба, глотнул вина и откинулся в мягком кресле, стоящем по левую руку от отца. С другой стороны, слегка в стороне, в резном деревянном кресле сидел Гэндальф: казалось, что он дремлет. Фарамир начал с отчета о своем походе, в который Наместник послал его десять дней назад. Он принес вести из Итилиэна, рассказал о передвижении отрядов Врага и армии его союзников; о том, как выиграл бой у Тракта и разбил войско, шедшее из Харата, в котором был большой олифан; короче, это был один из тех докладов, которые Повелитель Минас Тирита часто слышит из уст своих военачальников, рассказ о пограничных стычках, настолько частых, что они уже никого не удивляют и не привлекают особого внимания. Вдруг Фарамир посмотрел на Пипина. — Сейчас пойдет самая удивительная часть моего доклада, — сказал он. — Ибо этот оруженосец — не первый невысоклик из северных легенд, которого я встречаю у нас на юге. Гэндальф настороженно выпрямился и крепко сжал руками резные подлокотники. Но ничего не произнес и взглядом приказал молчать Пипину. Денэтор посмотрел на них обоих и кивнул головой, показывая, что он о многом уже догадался. Все сидели тихо и слушали Фарамира, который медленно рассказывал, не спуская глаз с Гэндальфа и только иногда переводя их на Пипина, будто для того, чтобы освежить в памяти образы невысокликов, встреченных им за Великой Рекой. Когда он говорил о встрече с Фродо и его верным слугой, а потом о событиях в Эннет Аннон, Пипин заметил, что руки Гэндальфа, впившиеся в кресло, дрожат. Сейчас это были белые руки очень старого человека, и хоббит внутренне тоже задрожал, поняв, что Гэндальф — сам Гэндальф! — взволнован и, может быть, боится. В комнате было душно и тихо. Когда Фарамир рассказывал, как расстался с путниками, решившими идти на перевал Кирит Унгол, голос его дрогнул, рыцарь качнул головой и вздохнул. Гэндальф сорвался с места. — Кирит Унгол? Долина Моргул?! — воскликнул он. — Когда это было, Фарамир? Скажи точнее, когда ты с ними простился? — Мы расстались утром два дня тому назад, — ответил Фарамир. — Если они действительно пошли прямо на юг, то до Моргульской долины им оставалось пятнадцать гонов, а оттуда еще пять — на восток до проклятой башни. Самым быстрым ходом они смогли преодолеть это расстояние за два дня, а может быть, еще находятся в пути. Я понимаю, чего ты боишься. Но к наступившей Тьме они непричастны. Мрак начал сгущаться еще вчера, и за ночь весь Итилиэн погрузился во тьму. Враг давно готовил нападение на нас, и ясно, что час своего выступления он назначил раньше, чем я отпустил этих путников. Гэндальф взволнованно ходил по комнате. — Утром два дня назад, почти три дня в пути! Как далеко отсюда до места, где вы расстались? — Около двадцати пяти гонов по прямой, птичьим полетом, — ответил Фарамир. — Но я не мог прибыть раньше. Вчера к вечеру я привел отряд на длинный остров Кайр-Андрос, где у нас постоянный пост. Там держат лошадей. Когда начала ползти Тьма, я понял, что надо спешить, и поэтому с острова поехал с тремя всадниками, у которых были свежие кони, а отряду отдал приказ идти на юг, чтобы укрепить охрану Брода под Осгилиатом. Надеюсь, я не совершил ошибки? — спросил он, глядя на отца. — Ошибки? — крикнул Денэтор, вдруг сверкнув глазами. — Зачем ты спрашиваешь? Ты военачальник, отряд полностью в твоем распоряжении. Ты хочешь услышать, что я думаю о других твоих поступках? При мне ты ведешь себя смирно, но уже давно ты выслушиваешь мои советы и идешь своим путем. И я видел, как ты не сводил глаз с Мифрандира, в его лице находя подтверждение тому, правильно ли представил все события и не слишком ли много сказал. Мифрандир давно овладел твоим сердцем. Да, сын мой, твой отец стар, но старость пока не помутила его разум. Я еще хорошо вижу и слышу, о чем ты промолчал или не договорил. Я знаю разгадку многих тайн. Горе мне, горе, что я потерял Боромира! — Чем я тебе не угодил, отец? — спокойно спросил Фарамир. — Меня мучает то, что я не знал твоей воли и вынужден был принять бремя столь трудного решения на свои плечи. — А разве ты изменил бы решение, узнав мою волю? Ты наверняка поступил бы точно так же. Я тебя насквозь вижу. Ты всегда стараешься казаться великодушным и благородным, как древние Короли, ты ласков и кроток. Может быть, это и пристало потомку великого рода, который правит мирной страной; но в час страшной опасности за кротость платят жизнью! — Да будет так! — сказал Фарамир. — Да будет так! — сказал Денэтор. — Но ты не только свою жизнь ставишь на карту, Фарамир! Ты собираешься платить жизнью отца и жизнью целого народа, который ты должен защищать, раз не стало Боромира! — Ты жалеешь, отец, что судьба Боромира досталась ему, а не мне? — спросил Фарамир. — Да! — ответил Денэтор. — Потому что Боромир был моим настоящим сыном, а не учеником чародея. Он бы вспомнил, какое трудное время переживает отец, и не упустил бы Сокровища, которое случай дал ему в руки. Он бы принес дивный дар отцу. На минуту Фарамир поддался гневу. — Вспомни, отец, почему я, а не мой брат, оказался в Итилиэне. Это твоя воля. Наместник дал Боромиру более высокое поручение. — Не подливай горечи в сосуд, который я сам наполнил, — сказал Денэтор. — Я уже много ночей пью эту чашу, предвидя, что самый горький яд окажется на дне. Сегодня мои опасения начали сбываться. Почему так случилось? Почему эта вещь не попала в мои руки? — Утешься, — отозвался Гэндальф. — В любом случае Боромир не принес бы тебе эту вещь. Он убит, он умер благородной смертью, пусть спит спокойно. Не обольщайся, Денэтор. Боромир тянулся к Сокровищу, а завладев им, он бы погиб навсегда. Он бы никому его не отдал и если бы сумел вернуться, ты бы не узнал собственного сына.